сто так. Они знали, куда идут, и неоднократно возвращались с победой и с более опасных заданий. Такое впечатление, что двенадцать членов магистериума стали значительно более сильными магами, чем это было тогда, когда с Орденом пришлось сталкиваться тебе. Это печально, и я всей душой горюю по своему человеку, однако такое послание само может сойти за ответ на мой вопрос. Ты не находишь?
— Возможно. И чего ты хочешь от меня?
— Поищи запретную магию в конкретном месте. Я точно укажу тебе место расположения Ордена Черной Змеи, а ты выяснишь, что именно там творится, за этой вывеской ученого собрания. Мне нужно выяснить для себя только одно: это люди самого архонта или кого-то другого? Кто кому подчиняется: Орден — архонту или архонт — Ордену? Сам понимаешь, даже символ этого братства очень тонко намекает на государственный герб.
— Хорошо, — согласился маг. — Я это сделаю. Хотя бы потому, что мне понравилось твое замечание насчет тонкости намека. Но сделаю в обмен на подобную услугу. Мне будет нужно твое содействие в одном щекотливом деле; и я хотел бы, чтобы кроме тебя и меня да еще тех твоих людей, которым ты всецело доверяешь, об этом не знал никто.
— Договорились. — Сивард даже лицом просветлел и позволил себе повернуться к магу здоровым глазом. Аббон Флерийский подошел к сундуку, откинул тяжелую крышку и добыл из него предмет, бережно запеленутый в бархатный лоскут вишневого цвета.
— Ну, Озерцо, не подведи старика.
Граф Шовелен натолкнулся на герцога Дембийского в парке, где тот что-то искал в компании десяти своих гвардейцев.
— Рад видеть вас в добром здравии, — улыбнулся посол, подходя к Аластеру.
— О, вы не уехали вместе со свитой короля Альворанского? — изумился великан. — Это приятный для меня сюрприз, не скрою.
— Должен признаться по секрету, что его королевское величество так наслаждалось гостеприимством императора, что было увезено в загородную резиденцию в полубессознательном состоянии. Моего отсутствия монарх изволил не заметить, ну а я этим воспользовался.
— И правильно сделали, — согласился Аластер. — Поскольку мы встретились, граф, я склонен рассматривать это как знак судьбы.
— Верно, — склонил седую голову вельможа. — Во дворце Его императорского величества можно прогуливаться целую вечность и не столкнуться ни разу. Но в данном случае все обстоит гораздо проще: я вас искал.
— И это тоже хорошо, — улыбнулся герцог Дембийскии. — Сегодня, смотрю, всех охватила странная болезнь — все лихорадочно занимаются поисками.
— Вы что-нибудь ищете?
— Да, и даже смогли кое-что обнаружить. Хотите посмотреть?
— Если позволите.
Герцог широким жестом указал Шовелену на высокие розовые кусты, росшие в три ряда на краю газона. Газон этот находился как раз под той террасой, на которой был обнаружен убитый близнец.
— Мне в тот же день пришло в голову обыскать все это пространство, однако, как старательно мои гвардейцы и люди Сиварда ни прочесывали каждую пядь земли, удача отвернулась от нас. И только сегодня, вообразите — только сегодня, — я решил осмотреть верхушки деревьев. Видите ту голубую ель?
— Да, конечно.
— А рядом два дуба — побольше и поменьше, пораскидистей?
— Естественно.
— На маленьком дубе один из воинов отыскал крохотный клочок зеленой мантии. Он уже понес ее к Аббону на изучение. Может, тот что-нибудь скажет нам о владельце этого одеяния.
— Велик ли лоскут?
— В пятую часть ладони. Он зацепился за острый сучок, потому его не снесло ни ветром, ни дождем. Вы ведь помните, какая гроза бушевала в ту ночь, когда император сочетался браком?
— И все это время лоскуток оставался там.
— Вот именно.
— Значит, вы смело можете утверждать, что покойный Финнгхайм ничего не придумывал и отнюдь не стал жертвой иллюзии — здесь действительно побывал обыкновенный человек из плоти и крови… — Граф увидел, как лукаво смотрит на него Аластер, и поспешил поправиться: — Во всяком случае, мантия у него была материальной.
— Вполне.
— А где же тогда наш доблестный Сивард?
— О, ему я не завидую. Теперь он должен как-то исхитриться и осмотреть все мантии, накидки, плащи и прочие одежды подобного цвета. Причем ему нужно поспеть всюду — и здесь, и в летней резиденции императора. Ведь в день убийства здесь было гораздо больше гостей.
— Да, Сиварду нелегко.
— Но он любит решать такие трудные задачи, думаю, ему не так уж много времени потребуется, чтобы выяснить, у кого есть похожие одеяния. Если хотите, граф, то можете пойти со мной. Я как раз направляюсь к Аббону, чтобы поинтересоваться его догадками.
— С удовольствием, герцог.
— А где же ваш племянник? — спросил Аластер, когда они шли длинными коридорами мимо постоянно кланяющихся слуг.
— Мальчик играет в морогоро со своим учителем. Он там, на лужайке, у фонтана. Ему очень полюбился парк Его величества.
У молодой императрицы несколько часов подряд выдались свободными. Она решила воспользоваться прекрасной погодой и побродить по парку, красотой которого не уставала восхищаться. Шестеро гвардейцев следовали за ней в нескольких шагах, не спуская глаз со своей повелительницы. Арианна постепенно привыкала к их постоянному присутствию. Если прежде безмолвные фигуры вызывали в ней чувство смущения и смутного беспокойства, то теперь она, напротив, чувствовала себя не слишком уютно, когда не замечала их рядом. Как и обещал Аластер, гвардейцы не докучали ей, но и не оставляли одну ни на секунду. Арианне уже случалось обращаться к ним за помощью — правда, речь шла о каких-то пустяках, — и они выполнили все настолько четко и слаженно, что ей оставалось только удивляться. Великаны были преданы своей государыне и душой, и телом. Она никогда раньше не сталкивалась с таким отношением: конечно, свои телохранители были и при дворе Майнингенов, и у любых других монархов, но они только выполняли свой долг. Никогда охранники не относились к своим хозяевам так бережно и с таким теплом. Арианна буквально чувствовала, как они хранят ее, словно добрые духи постоянно находятся рядом.
Прекрасно знать, что тебя хранят добрые духи.
Она собирала цветы на зеленой лужайке у ручья, когда ее кто-то тихонько окликнул:
— Ваше прекрасное величество, можно преподнести вам жемчужину для вашего букета?
Арианна удивленно подняла глаза и увидела перед собой шута, который держал в руках обворожительный цветок причудливой формы, какого она никогда прежде не встречала. Он был похож на звезду ярко-лилового цвета с бледными сиреневыми и розовыми прожилками.
— Чудо как хорош, — улыбнулась девушка. — А где вы его нашли, Ортон?
— Открою вам маленькую тайну, — шут присел рядом с ней на траву и вручил ей цветок, — я его не искал. А самым нахальным образом стащил у нашего садовника, из оранжереи. Этот ценитель высокого сперва хотел подарить цветок императору, потом вам, а потом просто не решился его срезать. Тем не менее срок жизни этого крошечного чуда подходит к концу, и мы рискуем так никогда и не полюбоваться его прелестью. Поэтому я немного запутал доброго старика, отправив его одновременно в пять или шесть мест, а сам, пользуясь случаем, сорвал цветок и поспешил на поиски. Мне повезло. Вы встретились почти сразу — а это добрый знак.
— Как он называется? — спросила Арианна, недоумевая, отчего краснеют ее щеки. Она прилагала титанические усилия к тому, чтобы не обращать на это внимания, но смущалась все сильнее и сильнее.
— Его еще никак не называют, — улыбнулся Ортон-шут, — но я бы внес свое предложение в ученый диспут. Ему имя «Арианна» — он настолько же прекрасен, насколько и вы.
— Разве можно говорить мне такие вещи? — робко сказала императрица.
— А почему бы и не сказать чистую правду? Вот если бы вы были просто хорошенькой или уж вовсе дурнушкой, я бы понял, отчего вы запрещаете мне говорить комплименты — они бы смахивали на лесть или грубую ложь. Но вы прекраснее, чем можно выразить словами, и я не чувствую за собой никакой, ну ровным счетом никакой вины.
— А где Его величество? — задала Арианна каверзный вопрос. Она уже успела отчаянно соскучиться по своему супругу и не могла дождаться вечера.
Если шут был свободен, значит, император не нуждается в его услугах, и она может попытаться отыскать его во дворце.
— Не знаю, — усмехнулся шут. — Я сбежал.
— Но почему?
— Устал, Ваше обворожительное величество. Очень устал передразнивать государя.
Арианна подумала, что надо бы запретить шуту называть ее прекрасной и обворожительной, но она по сути своей не была кокеткой, и поскольку слова Ортона были ей только приятны, то она не осмелилась кривить душой и изображать гнев или недовольство там, где его и в помине не было. Похоже, что шут это заметил и оценил ее тонкость и сдержанность. Во всяком случае, в его удивительных синих глазах отразилось необычное выражение, более всего похожее на одобрение.
Но невозможно помыслить, чтобы шут одобрял или порицал свою госпожу. И Арианна не допустила этой мысли.
— Вы правда устаете, Ортон? — спросила она после недолгой паузы. — Объясните мне отчего. Я столько слышала историй об императоре и его близнеце-шуте, столько всяких вариантов этого предания, что поневоле становится интересно, что здесь правда, а что вымысел. Что на самом деле чувствует зеркало государя Великого Роана?
— О! Это страшный вопрос, Ваше величество. На него невозможно ответить, и не отвечать тоже нельзя. Скажите, если не сочтете мой вопрос оскорблением, вы видели своего отца во время официальных приемов?
— Конечно, и много раз. А почему вас это интересует?
— Вам нравилось, как он себя ведет? — продолжал шут, не отвечая ей.
— Нет. Очень часто мне бывало просто страшно, — честно сказала Арианна. — Он становился жестоким, категоричным. Нет, он мне не нравился. Когда человек чувствует неограниченную власть в своих руках, он меняется. Вы это хотели сказать?
— Да, Ваше мудрое величество. И когда десятки иноземных государей кланяются нашему императору, его лицо постепенно меняется. Сперва он ведет себя как нормальный человек, но потом… Потом появляется жесткая складка у губ, свидетельствующая о том, что он доволен и полон презрения к «низшим», вздергивается подбородок, а глаза становятся тусклыми и ленивыми. Сдвигаются брови, выражая чувство собственной значимости, и рот кривится в нелепой усмешке…