кие доспехи. Увы! - думал он, когда все вооружаются для спасения царя и отчества; когда все пылают нетерпением смешать кровь свою с кровию ненавистного врага... я, как презрительный трус, должен бежать от сражения!.. Вечное посрамление покроет мое имя... постигнет меня смерть постыдная, и никто не пожалеет о мнимом изменнике!.. Изидор держал в руках палаш; медленно вынул он острое железо из стальных ножен; в последний раз хотел он взглянуть на верного товарища... Вдруг ужасная мысль, как молния, опалила его душу!.. Он приставил острый конец меча к бьющемуся сердцу... одно мгновение - и Изидор избегнет бесчестия, которого страшится более смерти!.. Но он вспомнил о матери, вспомнил об Анюте - и рука его онемела- Он опять вложил палаш в ножны и откинул его далеко от себя! Уложив мундир свой, шишак и кирас в сундук, Изидор понес его в сад. Там, под высоким кленом, который за несколько лет пред тем был свидетелем его детских забав, oн глубоко зарыл сундук. Когда засыпал он яму и прикрыл ее дерном, то ему показалось, что он похоронил в ней честь спою... Почти без памяти упал он на холодную землю... Долго лежал он неподвижно; наконец токи слез вырвались из его очей и облегчили стесненную грудь. Он встал и возвратился в дом. Анюта обрадовалась, увидев его во фраке. - Теперь я не буду ежеминутно дрожать за тебя, любезный Изидор, сказала она, обняв его нежно-- Бог милостив; чего нам страшиться? Ведь и французы такие же люди, как мы! Пойдем к матушке; приезд твой возвратил ей силы, и она рада будет, когда удостоверится, что ты остаешься с нами. Она взяла Изидора за руку и подвела к матери. Старушка в самом деле казалась гораздо бодрее прежнего. Увидя детей своих, она немного приподнялась. - Изидор! - сказала она, - где ты так долго был? - Матушка! - отвечала Анюта, взгляните на него... Не правда ли, что ему пристало это платье? Теперь-то я совершенно покойна. Пускай неприятель входит в Москву; храбрые воины наши недолго дадут ему здесь пожить! Все опять будет по-старому, и мы будем счастливы! - Храбрые наши воины! - повторил Изидор вздыхая, - а меня не будет с ними! Старушка пристально на него посмотрела и как будто опомнилась от тяжелого сна. - Изидор! - вскричала она, - что я вижу? Зачем ты не в мундире? - Матушка! - отвечал Изидор дрожащим голосом, - я должен или оставить службу, или покинуть вас! Жребий мой решен: я остаюсь с вами! - Изидор! благодарю тебя за твою любовь... Но отечество в опасности; оно тебя призывает - и голос его должен быть убедительнее слез матери. - Матушка! могу ли оставить вас обеих во власти неприятеля? - Сын мой! я желала, чтоб ты закрыл мои угасающие глаза... Но судьбы господа неисповедимы! Если ему угодно, то я готова умереть и одна. - Матушка! не раздирайте моего сердца... я решился! - Решился? на что? на бесчестное дело?.. Ты решился забыть долг, честь, присягу, данную тобою пред лицом спасителя твоего! Знаешь ли ты, какая участь ожидает воина, оставившего свои знамена? - Знаю, что меня ожидает смерть... Но я решился умереть с вами или за вас! - Я не принимаю от тебя этой жертвы. Смерть не страшна, страшно бесчестие! Изидор, над нами бог! Он нас защитит! А если суждено тебе умереть, то умри за отечество. - Матушка, любезная матушка! пожалейте обо мне! Что будет с Анютой? - И над нею рука божия! Изидор, я чувствую, что близок мой конец... не отравляй последних часов моей жизни! Пусть закрою я глаза в отрадном уверении, что единственный сын мой не обесчестил имени отца своего! В продолжение сего разговора Анюта стояла как приговоренная к смерти. Румянец щек ее потух, и наполненные слезами глаза попеременно обращались то на Изидора, то на старушку. Изидор упал на колени. - Пусть будет по-вашему, матушка! сказал он тихим голосом. - Иду готовиться к отъезду! Анюта громко закричала и без памяти кинулась к нему на шею. Сие зрелище привело Изидора в исступление, - Нет, матушка, - сказал он решительно, - нет, не оставлю Анюты своей на поругание неприятелю... Вы не понимаете ужасного чувства, которое раздирает мое сердце при одном о ней помышлении!.. - Сын мой! ободрись, уповай на молитву матери и на благость господню! Он нас не оставит. Но ты должен возвратиться в армию! - Нет, матушка! это свыше сил человеческих... - Изидор! - сказала мать с глубоким чувством, - веришь ли ты тому, что я тебя люблю со всей горячностию матери, имеющей единственного сына - радость моей жизни и утешение моей старости? - Знаю, матушка. - Так исполни последнюю просьбу мою, последнее мое приказание: оставь нас под кровом божиим и возьми с собою благословение матери. Но если ты презришь законы чести, - если неприятель найдет тебя здесь в по стыдном бездействии, то сердце мое тебя отвергнет... Изменник своему отечеству да устрашится проклятия уми рающей матери! Старушка приклонила голову к подушке и, казалось, от сильного напряжения лишилась чувств. Изидор подошел к Анюте. - Друг мой! - сказал он едва внятным голосом, - ты видишь, что мне должно ехать! Завтра, прежде, нежели заря осветит печальную Москву, я удалюсь от вас... Анюта! не забывай, что ты моя!.. Потом он приблизился к матери. - Матушка! - произнес он, приложив дрожащие уста к ее руке, - матушка, не кляните вашего сына' Я еду!.. Старушка не в силах была ему отвечать, но слабая рука ее благословила любезного сына и потом, как мертвая, опустилась на одеяло. Бедная Анюта не говорила ни слова. Она не понимала опасности, ее ожидающей; но сердце се цепенело от страха при мысли о том, что Изидор ее оставит- и в какое время!.. Она горько заплакала, когда он возвратился к ним - в кирасирском мундире. Настал вечер, и Изидор простился с матерью, которая от слабости едва могла открыть глаза, когда он поцеловал ее руку. Потом обратился он к Анюте и прижал ее к сердцу. - Прости, мой друг! прости, моя Анюта! Да сохранит вас бог! Анюта крепко обняла милого друга и долго не пускала его из своих объятий. - Мы еще увидимся, Изидор! - сказала она наконец, - мы еще раз простимся! Изидор удалился в свою комнату, Ему не приходило даже на мысль отдыхать; самые ужасные картины мучили его воображение и терзали его сердце. Ему представлялось, как неприятели входили в город и рассыпались по всем улицам, по всем домам. Пьяные солдаты врывались и в его хижину; мать его тогда уже скончалась: бесчеловечные ругались над мертвым телом. Один из них сильным ударом сабли отделил ее голову от охладевшего трупа... Голова покатилась под стол, и седые волосы ее разостлались по окровавленному полу... Громкий смех раздавался в его ушах!.. Из другой комнаты притащили плачущую Анюту... Алчные взоры хищников бродили по юным прелестям русской красавицы. Один из них обнял ее дымящеюся от крови рукою... Изидор ударил себя в грудь и подошел к открытому окну, чтоб рассеять мрачные мысли. Ночь была прекрасная. Миллионы звезд ярким светом отделялись от темной лазури неба. Все было тихо; ничего в природе не предвещало бедствий, угрожавших древней столице русского царства. Изидор пошел в сад; медлен ными шагами приблизился он к ветвистому клену. Увы! - подумал он, - когда опять приду я под тень твою, какие чувства тогда наполнять будут мою душу? И где тогда будет Анюта?.. Он услышал за собою тихий шорох, оглянулся - и Анюта бросилась в его объятия. - Матушка почивает, - сказала она ему. - Любезный Изидор, я останусь с тобою; ты, верно, не будешь спать, и мои глаза также не смыкаются! Они сели под клен на дерновую скамью. Анюта близко прижалась к Изидору; прелестная голова ее покоилась на его плече. Взоры их искали друг друга. Сердце Изидора сильно трепетало; пламень протекал в его жилах; уста их соединились в жаркий и продолжительный поцелуи... Они забыли предстоящую им разлуку, забыли Москву в руках неприятеля, забыли все... кроме своей любви. На другой день, когда утренняя заря начала разгонять мрак ночи, Изидор и Анюта встали с дерновой скамьи. Первые лучи восходящего солнца осветили живой румянец стыдливости на щеках Анюты. Слезы заблистали на прекрасных ее голубых глазах. - Изидор! и ты меня оставишь... теперь? - Анюта! мой милый друг, моя жизнь! час разлуки приближается; ты знаешь, что я должен ехать! - Ах, Изидор! что со мною будет?.. Но нет, я не стану тебя удерживать. Поезжай с богом; я готова на все! И будь спокоен, мой Изидор! я лучше умру... Изидор оседлал феникса. Бодрый конь забыл уже вчерашнюю усталость; он грыз удила и бил копытом в землю. Изидор привязал его к забору и пошел к матери. Старушка казалась погруженною в сладкий сон; ее дыхание едва было приметно. Он тихонько приложился к ее руке. - Если она проснется, - сказал он Анюте, - попроси ее, чтоб она благословила своего сына! Они вместе сошли с крыльца. - Теперь прости, моя Анюта, может быть навеки!.. Прости же... на жизнь и на смерть моя! - Будь спокоен, мой Изидор! отвечала она. - Я буду помнить свои долг; ты увидишь меня достойною себя, или - совсем меня не увидишь! Они еще раз обнялись; слезы их смешались... Наконец Изидор насильно вырвался из ее объятий и сел на нетерпеливого коня. - Будь покоен, мой Изидор! - еще раз повторила Анюта. Он взглянул на нее в последний раз: в правой ее руке блистал обнаженный кинжал; солнечные лучи играли на гладком железе. - Вот мой защитник, - сказала Анюта. Изидор печально отвернул голову, ударил шпорами Феникса и вскоре скрылся из глаз своей Анюты. Долго стояла она на том месте, где он ее оставил. Наконец она опомнилась и возвратилась к матери. В первый раз после шести недель, показавшихся верному русскому народу шестью веками, зазвучали опять колокола на высоких башнях величественного Кремля. Вздрогнули сердца немногих жителей, оставшихся в Москве во время нашествия французов; но, не зная, чему приписать давно не слышанный звук, они не смели еще выйти из домов своих. Наконец гром пушек и ружейные выстрелы достигли их слуха. Волнуемые страхом и надеждою, отважились они показаться за ворота и восхищенный взор их встретил храбрых донцов, скачущих по улицам разоренной столицы!.. Какое радостное чувство объяло их при виде своих избавителей! Но мужественные русские воины не могли в полной мере разделять с ними этого чувства... Сердце их обливалось кровию, крупные слезы катились по смуглым их ланитам при виде престольного града. Это ли Москва белокаменная! - думали они, и взоры их тщетно искали знакомых мест посреди дымящихся развалин! Груды кирпича возвышались на месте огромных каменных палат; веселые деревянные домики превратились в кучи пепла и углей, и большие пространства внутри города являлись ужасными пустынями. Вдоль по Новой Басманной скакал молодой кирасирский офицер, сопровождаемый