— Жаслан! — крикнул я, и звук вышел гулким, низким, пробирающим до костей, словно сама земля заговорила.
Перевёл взгляд на собственное тело. Оно по-прежнему лежало на каменных руках и выглядело бледным, почти серым. Диск на груди едва заметно пульсировал, будто второе сердце, сливаясь с костями и плотью.
— Жаслан! — снова позвал я, поворачивая голову в поисках нужного мне монгола.
Он пробивался через толпу, расталкивая соплеменников. Его худое, жилистое тело казалось особенно хрупким по сравнению со мной — каменной громадой.
— Господин! — подскочил охотник, замирая в полупоклоне.
Заметил, как его взгляд на мгновение метнулся к моему настоящему телу, потом обратно к каменному лицу. Он не понимал, что происходит, но продолжал верить мне. Хороший исполнитель, надёжный.
— Что с принцем? Хана нашли? — спросил я, стараясь говорить медленнее, чтобы слова не сливались в нечленораздельный грохот.
Монголы что-то закричали — какой-то боевой клич или коллективную молитву, чем заглушили охотника.
— Тихо! — гаркнул я.
Неплохо вышло: стены задрожали, и все заткнулись.
— Да! — кивнул Жаслан.
Заметил, как капля пота скатилась по его виску, оставляя влажную дорожку на пыльной коже.
— Что «да»? — в моём голосе проскользнуло раздражение, и монголы, стоящие вокруг, отступили ещё на шаг.
Жаслан сглотнул, его кадык дёрнулся. Руки он держал по швам.
«Вот только не говори, что там какие-то проблемы…» — подумал я.
— Принц пришёл в себя, — отрапортовал охотник. — Мы уже переместили его во дворец. Хан…
Секундная пауза. Жаслан посмотрел мне прямо в пустые глазницы.
— Он при смерти! Сын прощается с отцом.
— Веди! — тут же оборвал его, приняв решение.
Перебрал варианты, пока монгол разворачивался и начинал прокладывать путь через толпу: «Как лучше поступить? На кого поставить?..»
Тащил себя и следил за состоянием тела, и оно было… странным. Сквозь каменные глаза я видел, как диск впитался почти полностью. Попытки его достать ни к чему не привели, особенно когда активизировалась защита кожи степного ползуна. Кожа вокруг диска стала плотнее, грубее, словно панцирь. Да и сломать грудную клетку не хотелось своими ручищами, ведь мне ещё возвращаться в это тело.
Так что оставляем как есть и будем работать с тем, что имеем. Философия, которой я следовал всю жизнь: «Сначала выживи, потом разберись, затем извлеки выгоду. И обязательно подготовься к следующей катастрофе, она не заставит себя ждать».
Тем временем Жаслан вывел нас на главную площадь. Солнце било в каменные глаза, но не слепило — ещё одно преимущество этого тела. Тут же к нам подогнали лошадей. Трое монголов, затаив дыхание, держали поводья взмыленных животных. На их лицах застыла гримаса внутренней борьбы. Наездники явно сомневались, что любой конь выдержит тяжесть каменного гиганта.
Я посмотрел на бедных животных и перевёл взгляд на Жаслана.
— Издеваешься? — спросил, и мой голос прозвучал как грохот камнепада.
Один из коней дёрнулся и заржал. Второй попытался встать на дыбы, но монгол удержал его. Раздались крики, приказы на монгольском.
Ожидание продлилось пять минут. Грузовик уже ехал, я видел его краем каменного глаза — старенький, потрёпанный, но на ходу. Жаслан запрыгнул на коня, а я, переступая тяжело, как древний голем, вскочил в машину. Она просела сзади под моим весом, металл жалобно заскрипел, но выдержал.
Рычание мотора разорвало тишину, и мы двинулись. Колёса поднимали клубы пыли, каменное тело раскачивалось в такт движению машины. Мой настоящий облик лежал на руках неподвижно, только грудь едва заметно поднималась и опускалась. Жив, но в странном состоянии — то ли сон, то ли кома, то ли транс…
Что мне делать с Тимучином? Самое простое… Стоит лишь коснуться диска в пространственном кольце, как я вытолкну душу хана. Но она не переместится обратно, а растворится — слишком сильно истощена противостоянием со Злом и рухом. Оставил этот вариант на крайний случай, если вдруг всё пойдёт через одно очень тёмное место.
Машина тем временем набирала обороты, подпрыгивая на ухабах. Рядом скакал монгол, пригнувшись к шее коня, сливаясь с ним в одно целое. Почему-то мысли вернулись к Бату. Представляю лицо мужика, который очнётся в пустом лагере джунгаров. Ещё моя шаманка и остальная группа, не забыть бы про них… А то события сменяют друг друга так быстро, что не успеваю на них реагировать.
Каменное лицо не могло улыбаться, но внутри я усмехнулся. Жизнь продолжает подбрасывать сюрпризы, а я продолжаю адаптироваться. И, кажется, с каждым разом всё успешнее.
Мы подъезжали к дворцу. Судя по тому, что я видел через каменные глаза, революция произошла. Народ захватил власть и отбил право хана и его хунтайжи. Хмыкнул про себя: «Вот что значит правильная контрпропаганда. Тем более в моём исполнении».
Какая ирония жизни. Я в каменном теле, держащий собственную плоть на руках, еду спасать монгольского хана. Точнее, двух. Очередная глава в безумной истории Магинского, вершителя судеб и нарушителя правил.
Дворец приближался. У его стен толпились сотни людей — напряжённые, молчаливые, с тревогой в глазах. Новости о состоянии хана распространились молниеносно.
Грузовик резко затормозил. Металл скрипнул под каменным весом, когда машина накренилась. Я выскочил со своим телом на руках. Тяжёлые ноги ударились о землю с глухим стуком, поднимая клубы пыли.
Воины расходились, создавая широкий проход. Наблюдал за их реакцией с холодным интересом. Жаслан что-то кричал им — резкие, гортанные выражения на монгольском. Не знаю, то ли слова какие-то обидные, то ли что-то страшное. Судя по реакции, скорее, второе. Лица воинов напрягались, руки опускались к оружию, но не доставали его. На меня косились, как на демона, внезапно материализовавшегося из древних легенд. Странно, почему? Может, потому что я статуя?
Мы вбежали в дворец — вернее, Жаслан бежал, а я шагал тяжело и методично. Пришлось толкнуть двух монголов, которые не успели сдвинуться с пути. Их отбросило к стене, как тряпичных кукол. Жаслан что-то крикнул им — извинение или предупреждение.
Грациозность, плавность — это явно не сильные стороны данной оболочки. Коридоры дворца — длинные, тёмные, с низкими потолками и узкими дверными проёмами… Казалось, что они созданы, чтобы затруднить мне передвижение. Приходилось пригибаться, разворачиваться боком, контролировать каждое движение, чтобы не повредить собственное тело.
Поднимались по лестнице — широкой, каменной, с низкими ступенями. Для человека удобно, для каменного гиганта — настоящее испытание. Каждый шаг отдавался дрожью по всему зданию.
Слуги жались к стенам, шарахались в боковые коридоры, бежали прочь. В их глазах читался первобытный ужас, словно сама смерть шагала по дворцу, неся на руках свою следующую жертву. Хороший эффект, нравится мне моя новая игрушка. Блин, даже времени нет порадоваться и насладиться произведённым впечатлением.
Перед дверями в покои хана нас ждала настоящая стена из людей — человек сорок плечом к плечу, в полном боевом облачении. Лица суровые, непроницаемые, ладони — на рукоятях мечей и копий.
«Интересно, — мелькнула мысль, — они защищают хана или уже принца? Кому принадлежит их верность? Умирающему правителю или его наследнику?»
В такие моменты начинается борьба за власть, проверка лояльности, перетягивание влияния.
— Отойти! — зарычал я, вкладывая в каменный голос всю мощь своей воли.
Звук получился впечатляющий — низкий, гулкий, словно раскат грома в горах. Вышло громко и опасно. Инстинктивно отшатнулись все, даже Жаслан вздрогнул. Половина стражи тут же напряглась, готовая атаковать, а вторая разошлась, освобождая проход.
Интересная реакция. Похоже, они считали эмоцию, не понимая язык. И нас пропустили без дальнейших вопросов, без сопротивления. Двери распахнулись, приглашая нас в святая святых — личные покои хана Монголии.
Просторная спальня, задрапированная плотными шёлковыми тканями. Воздух тяжёлый, спёртый, насыщенный запахами трав, благовоний и болезни. Сквозь узкие окна пробивались лучи солнца, окрашивая комнату в красновато-золотистые тона.
Хунтайжи сидел рядом с постелью — молодой, но уже с морщинами опыта на лбу. Руки сжаты в кулаки, плечи напряжены.
А на огромной кровати, устланной мехами и шелками, лежал он — хан Монголии. Мужик лет сорока с чем-то, но выглядевший на все шестьдесят. Лицо… Словно оспой болел или на нём тренировались все воины, которых он встречал. Седина разбавляла некогда чёрные волосы, жиденькая бородка подрагивала при каждом тяжёлом вдохе.
Подошёл к нему. Каменные ноги тяжело ступали по деревянному полу, в тишине комнаты каждый шаг звучал как удар судьбы. Тук, тук, тук.
Принц вскочил, уставился на меня. Глаза расширились от ужаса и благоговения, рот открылся, но слова застряли в горле. Он перевёл взгляд на Жаслана, ища объяснение, подтверждение, что всё это реально. Монгол кивнул своему будущему правителю. Хунтайжи упал на колени и давай мне кланяться лбом в пол, снова и снова, бормоча что-то на своем языке.
— А… — растянул я, удивлённый такой реакцией.
Плевать! Осторожно положил своё тело на кровать рядом с умирающим ханом, внимательно посмотрел на мужика. Активировал магическое зрение, затем духовное — хреновое, ослабленное, но всё ещё функционирующее.
Картина открылась неутешительная. Аура хана — тусклая, разорванная, с чёрными прорехами там, где болезнь или ранение разрушили энергетические каналы. Душа уже начала отделяться. Тонкие нити серебристого света тянулись вверх, растворяясь в воздухе. Не просто умирает — уходит.
Глянул на принца, всё ещё стоящего на коленях. Молодой, неопытный, но с огнём в глазах. Если хан умрёт, он станет правителем. Готов ли? Справится ли с вызовами, которые принесёт власть?
— Как быть? — спросил сам себя вслух, взвешивая варианты.
Диск в груди моего настоящего тела пульсировал сильнее, словно чувствуя близость смерти.