Его голос дрожал от ярости. Кулаки сжались, мышцы напряглись под тонкой тканью рубашки. Глаза сузились, в них проглядывал водяной медведь, готовый разорвать любого, кто угрожает его территории, его семье.
— Дедушка? — повторил хан.
Тимучин застыл, как статуя. Рука, уже потянувшаяся к сабле, остановилась на полпути. На лице отразилась целая гамма эмоций. Обида — в опущенных уголках губ, ярость — в раздувающихся ноздрях, замешательство — в прищуренных глазах.
— Я дедушка? Правда? Я такой старый? — спросил он.
В голосе хана звучал почти детский протест. Он выпрямился, расправил плечи, подбородок вздёрнулся. Каждая линия тела кричала: «Я ещё полон сил! Я воин! Я не старик!»
— Да! Нет! — ответили мы одновременно.
Наши голоса слились. Я отрицал, а Ам утверждал. Комичность ситуации на секунду пробилась сквозь боль и напряжение. Вот уж абсурд момента: полуживой я, лысый монстр-подросток, оскорблённый хан, растерянный Витас.
— Сын? — уставился на меня хан с фингалом под глазом. — Как? Когда? Ты уходил, у тебя ведь не было детей? Да ещё и такой большой? А те трое? Они же беременны!
Тимучин наклонился ближе, разглядывая меня с новым интересом. Седые волосы, заплетённые в традиционную косу, упали на плечо. Глаза изучали моё лицо, затем переводились на Ама. Он искал сходство, пытался понять связь.
— Кто? — удивился Ам. — У папы будут ещё дети? У меня появятся братья и сёстры?
Голос подростка подскочил на октаву. Лицо осветилось детским восторгом, в глазах — радость и любопытство. Он подался вперёд, ожидая ответа.
А моя голова начала кипеть, висок пульсировал болью. Слишком много информации, слишком много эмоций. Тело требовало отдыха, а обстоятельства — решений.
— Магинский, ты меня удивил. Так вот чего не захотел моим наследником становиться? Уже сам настругал себе замену, да ещё и не одну… — подмигнул Тимучин. — Ты меня подвёл, — он стал серьёзным. — Тут у тебя бой, маги сильные, а ты всё один. Где моя битва?
Хан говорил быстро, перескакивая с темы на тему. Слова сыпались, как камни с горы. Его руки двигались в такт, глаза блестели азартом. Старый воин скучал по сражениям, по крови, по победам.
Витас понял, что эти двое начали меня доставать. Рука нервно поправила воротник, глаза бегали между мной, ханом и Амом. Он оценивал ситуацию, искал способ разрядить напряжение.
— Господа! — повысил голос Лейпниш. — Вы не видите, что господин ранен? Ему нужен отдых.
Слова прозвучали твёрдо, но с почтительностью.
— Кто? — удивился хан. Его вообще не смутило, что я весь в бинтах. — А кисть… Ерунда! Будет одной рукой есть. Вот если бы что-то ниже пояса оттяпало, тогда да.
Тимучин фыркнул, махнув рукой. Для него потеря конечности — обычное дело, рабочая травма воина. Глаза скользнули по моим бинтам без всякого сочувствия, только оценивающий взгляд: сколько времени на восстановление, когда снова в строй.
Очень хотелось помассировать виски. Я даже был бы не против ещё раз в битву окунуться, лишь бы не оставаться тут. Может, стоит рвануть к ним?
— Значит, так! — сел на мою кровать Тимучин. — Император твой.
Матрас прогнулся под его весом. От резкого движения боль прострелила рёбра.
— Он не мой, — поправил его.
Голос звучал хрипло, но твёрдо. Даже в таком состоянии нельзя допускать двусмысленностей, особенно политических. Император — не мой сюзерен, не мой покровитель. Я сам по себе, Магинский — отдельная сила.
— Ваш, — махнул он рукой. — Переступил черту. Тотчас прикажу наступать!
Глаза сверкнули азартом старого хищника, почуявшего кровь. Он готов был начать войну здесь и сейчас, одним словом, одним движением руки.
— Нет! — оборвал его. — У меня немного другой план.
Мой голос прозвучал неожиданно сильно — командный тон, не терпящий возражений. Тимучин замер, оценивающе глядя на меня. Ам напрягся, готовый защищать. Витас переступил с ноги на ногу, нервно одёргивая мундир.
— План у него, — выдохнул хан. — Ладно.
Старик поднялся и направился к выходу.
— Вставай давай! Мне нужна битва! — заявил хан.
— Будет, — кивнул в ответ.
— Сопляк, идём, я покажу тебе, что такое настоящий мужчина, — бросил он у двери.
Слова — как наживка для молодого хищника, вызов, провокация, проверка. Хан оценил силу Ама, почувствовал в нём достойного противника. Теперь хотел проверить его характер, дух.
Нашёл что сказать и кому. Любопытство и азарт вспыхнули в глазах Ама, как искры от костра. Водяной медведь внутри него отозвался на вызов. Подросток посмотрел на меня, и я кивнул. Разрешение дано, пусть идёт. Хуже, чем драка с ханом, уже не будет. А так хоть отвлечётся, выплеснет энергию. Может, даже чему-то научится у старого волка степей.
Они удалились. Тишина — как мало требуется для счастья, оказывается…
— Докладывай, — повернулся к Лейпнишу.
Голос звучал твёрже, чем я чувствовал себя. Витас выпрямился. Его лицо приняло официальное выражение. Глаза — серьёзные, внимательные — смотрели прямо, не уклоняясь. Усталость скрывалась за профессиональной маской, но выдавала себя в мелких деталях: дрожащие пальцы, синяки под глазами, запавшие щёки.
— Вывешен белый флаг со стороны армии императора. Они ждут встречи.
Слова отчеканены чётко, по-военному, каждый звук — выверен, каждая интонация — под контролем. Лейпниш держал спину прямо.
Белый флаг — символ переговоров, жест отчаяния или ловушка? Император не из тех, кто легко признаёт поражение. Скорее, перегруппировка, смена тактики, выигрыш времени.
— Понял, — кивнул и встал. — Скоро выдвигаемся.
Мышцы протестовали против движения, кости скрипели, словно несмазанные шестерни. Одеяло упало, обнажив бинты на груди и животе.
— Господин! — тут же преградил мне путь Витас. — Но вы… Ваш вид…
Его лицо исказилось тревогой. Рука протянулась, готовая поддержать, но замерла в воздухе, не решаясь коснуться без разрешения. Глаза расширились, в них читался почти детский испуг.
Я понимал его беспокойство. Бинты, пропитанные кровью и мазью, отсутствующая кисть — свежая рана, ещё кровоточащая. Не самый внушительный вид для переговоров.
— Я в порядке. Так, пара царапин, — откровенно врал.
— В городе семь тысяч монголов. Ещё пятьдесят — около границы, ещё сто — дальше, — продолжил докладывать Лейпниш.
В голове уже выстраивались карты, схемы, планы: расположение войск, направления ударов, пути отступления.
Я вернулся на кровать и сел. Тело благодарно отозвалось на возможность снова опереться. Закрыл глаза. Тьма принесла секундное облегчение, комната перестала вращаться, мир стабилизировался.
Ну вот. Второй раунд переговоров на носу, или это уже третий? Неважно! Империя загнана в угол, магическая атака провалилась, а монгольская угроза реальна. Шах королю, но не мат. Пока нет.
Теперь можно использовать Тимучина, хотя и это ещё не всё. Внешние факторы сложились удачно, но нужен ещё один козырь. Внутренний. Тот, что ближе к императору, чем кто-либо ещё. Пора доставать. Мысль кристаллизовалась, обретая чёткость.
— Слушай, — открыл глаза. — Я сейчас достану одну даму. Поможешь мне кое с чем.
Взгляд Витаса изменился.
— Как прикажете, господин, — поклонился он.
Голос Лейпниша дрогнул — едва заметно, но я уловил. Он боялся и правильно делал. То, что мы собирались освободить, опасно. Смертельно опасно, но необходимо.
Сначала я достал цепочку, которую носил Казимир. Объяснил, что делать. Тонкие звенья тускло блестели в полумраке комнаты. Артефакт подчинения.
Объяснения были краткими, чёткими: где взять кровь, когда надеть цепочку. Витас слушал внимательно, запоминая каждую деталь. Его глаза следили за моими руками, ловили каждый жест, каждое движение.
Сосредоточился на пространственном кольце. Внутренний взор погрузился в бесконечность кармана между реальностями. Я дотянулся до нужной ниши. Сквозь завесу магии нащупал знакомое присутствие — яркое, горячее, злое. Но перед тем, как выпускать, подстраховался. Сначала появились гусеницы и морозные пауки. Гусеницы расползлись по углам комнаты, готовые по первому сигналу плести смертоносную паутину. Пауки заняли позиции у потолка.
Идеально, если бы Ам тут был, но с ним возни больше. Лысый подросток сейчас развлекается с ханом, пусть так и остаётся: меньше переменных, меньше рисков.
Когда с подготовкой было закончено, кивнул. Магия пространственного кольца отозвалась на мысленный приказ. Серые нити потянулись из воздуха, формируя контур, вытягивая запертую сущность из кармана между мирами.
Раз, и начало формироваться тело. Сначала только черты, размытый силуэт, словно нарисованный дымом, постепенно обретающий объём, плотность, реальность.
Но что-то пошло не так. Линии искрились, изгибались. Магия сбóила, как будто она сама сопротивлялась материализации. Контур дрожал, рассыпался, собирался вновь. Я почувствовал отголосок чужой воли — сильной, яростной, непокорной.
— Сучка! — выдохнул. — До последнего грызётся.
Воздух покинул лёгкие с хрипом, боль в рёбрах усилилась от напряжения. Пот выступил на лбу крупными каплями, стекая по вискам. Магия требовала концентрации, а тело сопротивлялось. Пришлось направить энергию через кольцо, стабилизировать. Источник внутри пульсировал, отдавая последние крохи силы.
Серые нити уплотнились, образуя паутину реальности. Они впивались в контур, натягивались, дрожали от напряжения. Иногда рвались, и тогда приходилось формировать новые, направляя ещё больше силы.
И вот она появилась. Уже с перекошенным лицом, глазами, полными ненависти. Василиса возникла в центре комнаты — живая, реальная, яростная.
Её красота — острая, опасная — не померкла за время заточения. Длинные волосы, струящиеся, как тёмный шёлк. Безупречная кожа, словно светящаяся изнутри. Чувственные губы, сейчас искажённые гневом. Глаза — зелёные, как летняя листва, пылающие яростью. Тело дрожало. Каждый мускул напряжён, как струна. Грудь вздымалась от частого, сбитого дыхания. Руки сжаты в кулак, ногти впились в ладони.