— Я же говорил, — прошептал маг. — Эта тварь не сдохнет.
Голос дрожал, хриплый от сдерживаемых рыданий. Плечи всё ещё тряслись. Казимир сжал кулаки, пытаясь вернуть контроль.
— Точнее, не так. Он сдохнет…. обязательно, причём мучительно, но не сейчас. Позже, от какого-нибудь странного эксперимента. Чтобы его кто-то убил — такому не бывать.
В словах сквозила близость — странная, грубая, но настоящая. Дружба, проверенная временем и испытаниями.
Я пошатнулся, перед глазами поплыли чёрные точки, ноги подкосились. Слабость, пустой источник — всё навалилось на меня и как будто немного сдвинулось. Голова кружилась. Схватился за стену и почувствовал, что чья-то рука поддержала. Тёплая ладонь подхватила под локоть — уверенная, сильная.
Повернул голову. Это… Василиса? Женщина не смотрела на меня, но помогла. Глаза устремлены в сторону, губы поджаты, лицо бесстрастное.
Сейчас… Голова отказывалась анализировать её поступки и мотивы. Мысли путались, сознание мутилось. Не сейчас, слишком слаб для игр и расчётов.
— Не позволяй себе слабость! — заявила она. — Ты глава рода, в тебе кровь императоров.
Голос твёрдый, властный, надменный. Типичная Василиса. Но рука всё ещё поддерживала.
Я поднял бровь. Не понял сейчас её действий. Искренняя забота? Манипуляция? Игра на публику? Сил разгадывать не было. Дёрнул рукой и дошёл до кушетки. Каждый шаг давался с трудом: ноги налились свинцом, мышцы отказывались подчиняться.
Упал. Тело рухнуло на мягкую поверхность. Облегчение, передышка, бездействие, и сладкая слабость разлилась внутри.
Посмотрел на Жору, Тарима и Фирату. Внутри всё сжималось. Тревога стучала в висках, сердце колотилось о рёбра. У них не сработало… Тела неподвижны, лица бледные, дыхания не видно. Мои люди, мои верные люди.
В сознании я оставался на морально-волевых. Глаза слезились от напряжения, горло пересохло, тело молило о сне, но я не мог сдаться.
Казимир поднял дядю Стёпу. Руки мага всё ещё дрожали. Движения осторожные, почти нежные, как с хрупкой драгоценностью.
Алхимик не улыбался. Губы сжаты в тонкую линию, кожа серая, впалые щёки, всегда язвительный рот закрыт. На лице — маска страха. Брови сведены, лоб наморщен, глаза широко открыты, зрачки расширены. Дышит часто, поверхностно.
Он был близко, очень близко… к смерти, к концу, к забвению. Магическим зрением я видел, как тонка нить его жизни. Мы все это понимали. Висело в воздухе невысказанным знанием — тяжёлым, давящим, неоспоримым.
Тут дёрнулся Жора. Резкое движение — вздрогнуло плечо, затем рука, после чего всё тело.
Я вскочил с койки и бросился к нему. Ноги слабые, но держат. Шаги неуверенные, тело шатается. Упал рядом.
— Гос-по-дин… — тихо прошептал Георгий.
Голос хриплый, сломанный, едва слышный, но самый прекрасный звук в этот момент.
— Засранец! — хмыкнул я. — Ну ты и засранец. Как же ты меня напугал!
Горло сжалось, скулы болели. Облегчение накатило волной, тепло разлилось в груди. Жора жив. Мой верный Жора.
— Павел? — произнесли рядом.
Женский голос, слабый, дрожащий, но полный надежды. Знакомые интонации.
Повернул голову. Фирата… Девушка пыталась приподняться на локте. Рука дёргалась, напряжённые мышцы — упрямство в каждом движении. Барышня смотрела на меня с такой теплотой в глазах, что я даже не знал, куда себя деть. Благодарность, облегчение, преданность — всё смешалось в её взгляде.
— Хозяин! — отозвался Тарим.
Ещё один. Голос слабый, сиплый, но уверенный. Рука монстра приподнялась в приветствии, тёмная кожа блестела от пота.
Сердце снова сжалось. Они вернулись, все вернулись — моя команда, мои люди, моя сила.
— Слава монстрам… — улыбнулся и выключился.
Глаза закрылись против воли. Мышцы расслабились, тело обмякло. Сознание провалилось в спасительную темноту. Облегчение, покой, заслуженный отдых.
Пришёл в себя на койке. Сознание возвращалось медленно. Туман в голове, тяжесть в конечностях, сухость во рту. Тело болело — каждая мышца, каждый сустав, каждая клетка. Ноющая, тупая боль, пронизывающая насквозь.
Сначала накатила паника, что мои люди мертвы. Сердце забилось чаще, дыхание участилось, холодный пот выступил на лбу. А потом я вспомнил, что они пришли в себя. Образы всплыли в памяти: говорящий Жора, глаза Фираты, голос Тарима. Живые… Облегчение смыло панику. Мышцы расслабились, дыхание выровнялось. Можно двигаться дальше, решать новые проблемы.
Я попытался подняться, напряг мышцы пресса. Локти упёрлись в матрас, тело задрожало от усилия. Каждое движение — борьба.
Рука легла мне на грудь — тёплая, твёрдая, сильная. Уверенное давление вниз.
— Лежи! — требовательно произнёс дядя Стёпа.
Голос знакомый, резкий, командный, не терпящий возражений. Рыжий алхимик вернулся к своему обычному состоянию.
— Совсем себя довёл… Ты такими темпами раньше нас в могилу ляжешь.
В словах слышалась забота, замаскированная под ворчание. Типичный дядя Стёпа — грубый снаружи, заботливый внутри.
— Как? — спросил я.
Губы едва двигались, язык не слушался, во рту пересохло. Каждое слово — усилие. Но нужно знать, нужна информация, полная картина.
— Нормально… — хмыкнул рыженький.
Звук хрустящих позвонков разнёсся по комнате. Дядя Стёпа повертел головой, размял плечи. Его движения были скованными, медленными, осторожными.
— Жить будем. Хреново, конечно… Меня словно высосали через трубочку, а потом высрали, кто-то наступил и после смыли. И вот из такого состояния собрали.
Образность его речи не изменилась — сочные, яркие, выразительные метафоры, но крайне точные. Я чувствовал то же самое.
— Очень красочно описал, — попытался улыбнуться. Губы дрогнули, получилось криво. — Мой обычный вторник.
Попытка пошутить, разрядить обстановку. Показать, что я в порядке, что контролирую ситуацию.
— Жора… — хмыкнул алхимик. — Я думаю, он не человек. Ты бы за ним приглядывал, он похуже твоих монстров будет.
Взгляд дяди Стёпы стал задумчивым, оценивающим, профессиональным. Алхимик анализировал, делал выводы, строил теории.
— Что случилось? — напрягся я.
Мышцы живота сжались, сердце забилось чаще. Жора — самый верный, самый надёжный. Что с ним?
— Что случилось?.. — передразнили меня.
Скривил губы, приподнял брови — характерный жест. Всегда так делал, когда считал вопрос глупым.
— Пока мы все чувствовали себя… жижой, этот как увидел, что ты вырубился, тут же вскочил и поднял тебя.
Руки дяди Стёпы изобразили движение — быстрое, сильное, решительное. Его тон стал удивлённым, немного восхищённым.
— Положил на койку, убедился, что всё в порядке, и убежал. Сука… Вот прям рванул. У него, видите ли, дел много. Словно ему вообще насрать, что он умер и воскрес.
Последние слова прозвучали с возмущением, недоумением. Как можно так быстро восстановиться? Как можно игнорировать смерть? Что с ним не так?
— Мой человек, — кивнул я.
Гордость теплом разлилась в груди. Преданность Жоры не знала границ, как и его сила воли, выносливость, верность. Он всегда ставит дело выше себя.
— Машина! — покачал головой рыженький. — У него там вместо мозгов команды, что ли? Что касается чёрненькой, так она тут сопли размазала, пыталась тебе как-то помочь. А безрукий негр её оттаскивал.
— Где они? — голова не отрывалась от подушки.
Слишком тяжёлая, а я слишком слабый. Тело не слушалось, но разум работал, собирал данные, анализировал, планировал.
— Ушли в монстров превращаться, чтобы регенерировать, — прозвучал ответ.
Логично, умно. В истинной форме они восстановятся быстрее. Природа монстров такова: живучие твари, адаптивные, сильные.
— Хорошо… — кивнул с облегчением.
Команда жива, восстанавливается, скоро будет в строю. Можно двигаться дальше, решать новые проблемы.
Хомяк внутри снял траурные одежды и перестал выть, а то уже не могу слышать его писк, словно голова сейчас взорвётся. Мелкая тварь прекратила грызть мозг обвинениями и страхами.
— А мамаша твоя… Вот это я понимаю, баба, я даже в таком состоянии чуть слюнями не подавился, — облизнул губы дядя Стёпа.
Глаза алхимика блеснули: мужской интерес, оценивающий взгляд. Василиса всегда производила впечатление на мужчин, её красота, стать, манеры.
— Она тебя съест, — произнёс коротко, точно, без эмоций.
Василиса уничтожит любого, кто посмеет к ней приблизиться. Использует и выбросит, разрушит и забудет.
— Знаю, — ухмылка отразилась на его лице.
Рыжий не питал иллюзий, просто наслаждался видом, как любуются красивой, но ядовитой змеёй. За стеклом, на расстоянии
— Мне пора! — я попытался встать, но меня снова придавили рукой.
— Хрен! — оборвал пацан.
Рука дяди Стёпы упёрлась в грудь — сильная, настойчивая, не терпящая возражений. Лицо нахмурилось, глаза сверкнули решимостью.
— У тебя каналы в труху, источник не восполняется, тело всё на соплях держится, а ты куда-то собрался?
Алхимик говорил отрывисто, чётко, профессионально. Диагноз, а не вопрос.
— Да, — кивнул я.
Времени нет, а дел много. Враги не дремлют, император планирует следующий ход. Нужно действовать.
— Не, брат, я тебя сейчас чуть подшаманю, и потом уже иди снова рискуй. Готовсь!
Мышцы дяди Стёпы напряглись, лицо сосредоточилось. Рука потянулась к столику с инструментами, и что-то блеснуло металлом.
На этих словах меня выгнуло дугой. Спина оторвалась от кушетки, мышцы свело судорогой, зубы клацнули. Воздух застрял в лёгких. Диск внутри раскалился и начал пульсировать. Жар, обжигающий, нестерпимый, распространялся от груди к конечностям.
Сука… Лучше бы всё осталось, как есть. Боль нарастала — пронзительная, острая, невыносимая.
Вспышки, темнота — перед глазами танцевали цветные пятна: красные, жёлтые, фиолетовые. Мозг кипел от перегрузки.
Голос. Где-то далеко, размытый, приглушённый, словно сквозь вату. Не разобрать слов. А затем тишина, блаженная пустота. Отсутствие боли, отсутствие мыслей. Покой.