– Чтобы наличность не свертывалась, да, дик[45]? – дружелюбно сказал он.
Он был слишком крутой, чтобы мне отшучиваться. Поэтому я просто ответил «да» и вошел в лифт. Они последовали за мной.
Мы поднялись на третий этаж, эти двое вышли первыми. Лифт не стал спускаться вниз, лифтер в костюме и с бугром от револьвера вышел из него и присоединился к нам. Мы находились в прихожей, отделанной тем же необработанным дубом, стены были голые.
Напротив лифта были двойные двери, в которые прошел улыбчивый с ямочками. Через секунду он вернулся и, придерживая дверь открытой, поманил пальцем.
– Мистер Нитти ждет вас, – сказал он.
Я вошел в кабинет, мои конвоиры остались в приемной.
Я оказался в большой столовой, в которой стояли накрытые скатертями столы, а вдоль левой стены – длинный банкетный стол.
Фрэнк Нитти сидел один за столом на четверых, в дальнем правом углу, спиной к стене и ел. Он оторвал взгляд от тарелки, улыбнулся и помахал мне рукой, в которой держал вилку. Затем снова опустил глаза на свою тарелку.
На паркетном полу не было ковра, мои шаги гулко раздавались в тишине зала, когда я плыл мимо довольно Удаленных друг от друга столиков к тому, за которым сидел Нитти. Он снова поднял на меня взгляд, привстал и кивнул на стул напротив себя. Я сел. Мы не виделись около года. Теперь он был без усов и выглядел тощим и немного постаревшим. Но по-прежнему оставался грубовато красивым мужчиной, со шрамами на лице. Гладко зачесанные назад волосы были разделены пробором. Бывший парикмахер, он всегда следил за прической и сейчас был безукоризненно подстрижен. Одет Нитти был в костюм и рубашку черного цвета, белый галстук украшала рубиновая булавка.
Он ел отварную говядину с маленькими ломтиками картофеля и кружками моркови, запивая все это молоком.
Должно быть, он заметил мою гримасу при взгляде на еду, поэтому сказал:
– Черт бы побрал мою язву. И это еще не самое худшее из того, что приходится есть в последнее время.
– Чтобы владеть рестораном, можно и пострадать, – ответил я.
Он слегка улыбнулся:
– Да. Может быть, я должен взяться за какую-то другую работу.
Я ничего не ответил, я нервничал. Казалось, я нравился Нитти, но коротышка был из тех, кто наводил страх.
– Геллер, – сказал он, – ты выглядишь старше.
– А вы совсем не изменились, Фрэнк.
– Чепуха. Я постарел лет на десять после того, как эти мерзавцы подстрелили меня в прошлом году. Если бы тебя там не было, и ты бы не заставил их вызвать скорую, я бы сейчас пребывал среди ангелов.
– Среди ангелов, Фрэнк?
Он нарочито пожал плечами:
– Я добрый католик. А ты еврей, Геллер? Ты больше похож на Мика[46].
– Я и то, и другое, но в то же время и ни то, и ни другое. Я ни разу в жизни не был ни в одной церкви, за исключением каких-то случайных свадеб и похорон.
Он ткнул в мою сторону пальцем и с ужасом сказал:
– Это нехорошо. Послушай, парень – прими, черт побери, какую-нибудь религию. Ведь ты не будешь жить вечно.
– Я должен это воспринимать как угрозу, Фрэнк? К нему вернулась улыбка, рубин на булавке галстука словно подмигнул мне.
– Нет, просто дружеский совет. Ты мне нравишься, парень. Ты сделал мне добро. Я такого не забываю.
– Вы вернули мне добро. Мы квиты.
– Может быть. Но ты мне нравишься и знаешь это.
– Что ж, приятно слышать.
– Я уважаю тебя. Ты обладаешь – как там называют это? – целостностью. Это качество присуще далеко не всем, понимаешь?
Я понимал, что он так считает потому, что я уволился из полиции после того, как два полисмена, охранники мэра Сермэка, вовлекли меня, ничего не подозревающего, в попытку покушения на жизнь Нитти.
– Ты парень что надо, – сказал он, подцепляя вилкой еду из немногих картофелин, – ты умный и честный, хотя не настолько честный, чтобы это создавало проблемы. И ты цельная натура. Вот почему ты мне нравишься.
Я решился на шутку.
– Это звучит как приветственная речь, – сказал я. – Может, нам лучше перейти к банкетному столу и пригласить присоединиться к нам тех ребят, что привели меня сюда?
Он стерпел это, даже снова улыбнулся, затем нахмурился и быстро сказал:
– Они не были грубы? Я сказал им, что ты будешь моим желанным гостем, чтобы не было никаких грубостей.
– Они не были грубы, Фрэнк. Где вы нашли этих ребят – в зоопарке Линкольн-Парка?
Он отпил молока и улыбнулся мне молочными усами, которые затем вытер толстой рукой; на безымянном пальце блеснуло золотое кольцо, весившее, должно быть, полфунта.
– Эти ребята выглядят здоровенькими, не так ли? – сказал он. – После нападения Сермэка я позаботился о надежной охране.
Трудно было понять, что под этим он имеет в виду: попытку покушения на него двух полицейских Сермэка или убийство мэра Сермэка в Майами прошлым летом, которое он организовал. Я не стал уточнять.
– Хочешь что-нибудь съесть? – спросил он. С утра я ничего не ел, но почему-то у меня и намека на аппетит не было, поэтому я отказался.
– Ты размышляешь, почему я пригласил тебя, – сказал он.
– Догадываюсь, Фрэнк.
Он удивленно посмотрел на меня и спросил:
– В самом деле?
– Думаю, Пикет специально продержал меня полчаса в приемной своего офиса, чтобы иметь возможность сообщить о моем визите и чтобы вы успели прислать за мной несколько человек.
Нитти не подтвердил и не опроверг этого, просто сказал:
– Ты влез не в свое дело. И я чертовски сожалею об этом.
Он воткнул вилку в мясо и сделал паузу, чтобы я мог что-нибудь сказать, но я промолчал.
Он съел кусочек мяса и продолжил:
– Это дело, которое близится к завершению... Веду его я. Но я, парень, администратор и не вникаю в детали, во всякую ерунду. Понимаешь?
– Это я могу понять, Фрэнк.
– Я не знал, что они тебя в него впутывают, но если бы знал, то не допустил бы этого.
– Кто они, Фрэнк?
– Не задавай вопросов, парень. Просто слушай. – Он сделал многозначительную паузу. – Я хочу, чтобы ты выкарабкался из этого дела, – сказал он. – Оставайся в стороне, и пусть все катится своим чередом.
Он снова принялся за свое отварное мясо.
– Это все, Фрэнк? – спросил я.
– Конечно. Если хочешь уйти, иди. Буду рад снова увидеть тебя.
Я заметил, что в разговоре со мной он тщательно и осторожно подбирал слова и выражения.
– Фрэнк, ведь мы говорим о том, чтобы подставить Джона Диллинджера, не так ли?
Он пожал плечами, пожевал, окинул меня взглядом, предупреждающим, чтобы я не заходил слишком далеко.
Но я решил пользоваться моментом и продолжать, чего бы это ни стоило.
– Есть определенный смысл в том; что вы и ваши люди хотели бы избавиться от такого парня, – сказал я. – Его появление в городе – а он, похоже, постоянно возвращается в Чикаго, – будоражит власти. Местную и федеральную.
Нитти кивнул, жуя.
Я сочувственно покачал головой.
– Копы и феды не могут всерьез приняться за Диллинджера и его ребят, не нанеся при этом ущерба деятельности вашей команды. Вопли публики из-за гангстеров вроде Диллинджера ведут к массовым арестам, а под них могут попасть и ваши люди. Нахождение Диллинджера на свободе создает большую угрозу вашей команде.
Нитти сощурил глаза и сказал:
– В декабре прошлого года при налете на одну квартиру на Фарвелл-авеню были убиты трое моих лучших людей. Там действовало подразделение Стеги по захвату Диллинджера. Эти сукины сыны, готовые, не задумываясь, нажимать на спусковой крючок, приняли моих ребят за Диллинджера и двух его приятелей. Застрелили их. Стеги не знал, что напал не на тех, пока через несколько часов не сняли с них отпечатки пальцев.
Нитти с отвращением отхлебнул глоток молока.
– Этому пора положить конец.
– И по этой причине вы решили покончить с Диллинджером?
– Будь осторожнее с вопросами, которые задаешь мне, парень, – я ведь могу и ответить на них.
– Ко мне сегодня приходил известный тебе фед Коули.
Нитти молча отодвинул свою тарелку. На ней еще оставалось немного пищи, но он уже съел столько, сколько позволял ему желудок.
– Мне кажется, – сказал я, – что он утряс это дело с Зарковичем, согласившись пристрелить Диллинджера вместо того, чтобы захватить его.
Нитти вытер рот салфеткой.
– Выходит, схватить Диллинджера недостаточно, – продолжал я, – он должен умереть.
Нитти прочистил горло.
– Позволь мне сказать тебе кое-что, парень. Довольно длительное время эти трахнутые разбойники могли благополучно удирать со своей добычей. Они действовали словно грабители поездов и почтовых дилижансов на Диком Западе. И какое-то время выходили сухими из воды. В действительности большинство из них были тупыми деревенскими парнями из Оклахомы, а думали о себе, что они Джесси Джеймс[47]. Потому что все, в чем они нуждались, – это быстрые дешевые автомобили много местных дорог и достаточное число убежищ. Они проносились по всей стране, а закон не мог даже пересечь границы штатов, чтобы настигнуть их. Такой несложный способ обогащения, не приносивший, правда, больших денег, мог использоваться только сосунками – фермерами и всякой деревенщиной. Это было их время, отдам им должное. Но это время все-таки прошло.
Он отпил немного молока. Казалось, он закончил свою речь, но я осторожно спровоцировал его продолжить.
– Вы имеете в виду, что их время прошло из-за федов, – сказал я. – Потому что теперь феды могутохотиться за ними, пересекая границы штатов.
Нитти кивнул и пожал плечами.
– Это так, в этом главное. И награда за их головы постоянно растет. Но времена меняются. Убраться подальше с добычей теперь возможно только с пальбой и кровью.
– Вы имеете в виду, что нельзя удирать с добычей, слишком часто устраивая бойни дня святого Валентина.