.
– К сожалению, эти аппараты слишком громоздки и капризны. Возможно, человечество когда-то придумает более надёжный способ передачи рисунков и рукописных текстов электрическими сигналами на расстоянии. Кто знает, что будет через сто лет? – задался вопросом студент.
– Одно известно точно: люди останутся такими же, как их создал Господь тысячелетия тому назад. Также будут влюбляться, ревновать, убивать друг друга на войнах и совершать преступления. И что обидно – пройдёт ещё тысяча лет, и человеческая натура не изменится. Наука, безусловно, шагнёт за такие горизонты, что мы и представить себе сейчас не можем. И заслуга в этом будет принадлежать гениям-одиночкам, коих мы привыкли считать «сумасшедшими изобретателями» или «фанатиками учёными».
– С этим не поспоришь, – согласился Ардашев и, вглядываясь в даль, промолвил: – Простите, Иван Христофорович, но я не знал, что у вас стряслась беда. Вы даже и словом не обмолвились. Пожалуй, мне не стоит беспокоить вас своим присутствием…
– О чём вы? – удивлённо двинув бровями, осведомился Папасов.
– А вы разве не видите?
– Да что-то там стоит перед моим домом. Не разберу. У меня, знаете ли, близорукость. – Он прищурился. – Экипаж какой-то, да?
– Катафалк. Из него выгружают гроб.
Фабрикант вытаращил глаза и, шевеля пальцами, протянул негромко:
– Что-о?
К этому моменту коляска уже подъехала к четвёрке лошадей в траурном уборе, мирно переступающих с ноги на ногу. Тут же стояли два человека в цилиндрах и фраках. Прямо перед ними лежал закрытый полированный гроб с бронзовыми ручками и два траурных венка с лентами.
– Кто вы такие? – соскочив с коляски, возмутился фабрикант. – Какого чёрта вам тут надо?
– Вы бы для начала изволили рекомендоваться, сударь, – не отводя взгляда, проговорил высокий мужчина.
– Я хозяин этой дачи, – белея от злости, выговорил Папасов и, тыча пальцем в табличку на стене, спросил: – Видите? Дом нумер 2, да?
– Да, всё верно. – Незнакомцы переглянулись. – Адрес наш.
– Что значит, «наш»? – произнес Иван Христофорович дрожащими от негодования губами.
– Заказ оплачен на этот адрес. – Он полез в карман и, выудив оттуда бумажку, прочитал: – Катафалк с четвёркой лошадей, украшенных фиолетовыми попонами и чёрными плюмажами, гроб дубовый лакированный, с бронзовыми ручками и внутренним траурным убранством из белого шёлка на рост в девять с половиной вершков[35], два траурных венка из еловых веток и лилий с надписью на ленте «Дорогому папочке от дочери» и «Спи спокойно, милый», а также крест с табличкой: «Д. с. с.[36] Папасов Иван Христофорович (1837–1891)».
Фабрикант стиснул зубы так, что было видно, как двигались скулы, а потом спросил:
– Вы шутите или издеваетесь надо мной?
– Какие шутки? – наморщил лоб собеседник. – И задаток оставлен – десять рублей. Остальные сто пятьдесят обязались оплатить на месте.
– Кто обязался? – повёл подбородком промышленник, будто воротник сорочки резал ему шею.
– Заказчик.
– А позвольте узнать, как его фамилия? – ехидно осведомился Иван Христофорович.
Тот глянул в квитанцию и прочёл:
– Папасов И. Х.
– Папасов? И. Х.? А хоронят кого, разве не Папасова И. Х.? Это как вы себе представляете?
– Откуда я знаю? Может, это брат покойного. Отчества у них одно, а имена разные. Умер Иван, а хоронит его Игорь или Пётр, Иннокентий, да мало ли кто?
– Допустим. А заказчик, случаем, адресок не указал?
– У нас нет такого требования. А вы, простите, кто будете?
– Наконец-то мы дошли до главного вопроса. – Фабрикант вперился взглядом в незнакомца и выговорил стальным голосом: – Именно я и есть действительный статский советник Папасов Иван Христофорович, 1837 года рождения и пока ещё живой. И гроб себе, как вы понимаете, а также все остальные милые вашему сердцу штучки ни я, ни мои родственники не заказывали. Так что убирайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию. И чем быстрей, тем лучше.
– А как же задаток? – косясь исподлобья, спросил второй служащий траурной конторы.
– Раз уж это задаток, так оставьте его себе. – Клим закашлялся и спросил: – Как выглядел заказчик?
– Как обычно. В шляпе. Он чуть ли не на нос её натянул.
– Шляпа чёрная или тёмно-синяя? Или как у меня соломенная?
– Нет, чёрная.
– Высокий?
– Не особенно.
– Усы, борода, родинка носу? Может, в очках был?
– Усы были… правда…
– Правда, что? – встрепенулся Ардашев.
– Кашлял он точно, как вы. Всё время кашлял. Видать, болеет.
– А голос у него какой?
– Обычный.
– Хриплый, писклявый, молодой или старый?
– С хрипотцой, немолодой. Но не так чтоб уж и старый. – Он посмотрел на Папасова и добавил: – На вас похож.
– Папиросы курил?
– Да не видел я.
– Ну, может, табачищем от него несло?
– Не знаю, – зло ответил тот.
– А табак он не нюхал?
– Да что вы пристали к нам, сударь? Нюхал, не нюхал! – взмахнул руками высокий незнакомец. – Сначала кричат, взашей гонят, полицией грозят, а потом форменный допрос учиняют, как в околотке. Некогда нам лясы точить! – Он кивнул напарнику и велел: – А ты, Семён, заканчивай болтать, давай домовину обратно засунем… Ох, чую и влетит нам от хозяина… Надо было задаток в два раза больше брать.
В этот момент открылась калитка, и появилась Елена Константиновна. Оглядев катафалк, лошадей, двух неизвестных, несущих гроб, она подняла на мужа ошарашенный взгляд и спросила:
– Что всё это значит?
– Ничего, дорогая, ровным счётом ничего. Кто-то продолжает над нами потешаться. Смотри кого я к нам привёл – Клим Пантелеевич собственной персоной. Едва уговорил поселиться в дальнем флигеле. Там тихо и море видно.
– Здравствуйте, Елена Константиновна, – слегка склонил голову Ардашев. – Иван Христофорович наотрез отказывается брать деньги за постой. А я от этого, признаться, неловко себя чувствую.
– Рада вас видеть, – попыталась улыбнуться супруга Папасова, но улыбка получилась вымученная, как у молодой монашки перед архиереем. – Какие деньги? – Побойтесь Бога… Прошу вас. Проходите.
– Леночка, вели принести коньяку и закуски в китайскую беседку.
– Может, лучше бокал вина? Тебе же доктор запретил пить крепкие напитки.
– А «Мартель» не крепкий, он ароматный, – сострил промышленник.
– Да и день только начался. Ты же на суконную фабрику собирался.
– Отложу.
– Уместно ли, милый?
– В самый раз.
– Как скажешь.
– Клим Пантелеевич, составите мне компанию? – положив студенту руку на плечо, спросил фабрикант.
– С большим удовольствием, но, наверное, недолго. Мы с Ксенией сегодня собирались в Кронштадт.
– А зачем, если не секрет?
– Хочу проверить адрес, указанный на посылке с восковой головой, а также расспросить служащих почты. Вдруг они вспомнят отправителя?
– Стало быть, вы взялись за это дело? – улыбнулся Папасов.
– Продолжение, как видите, уже последовало. И на этом злоумышленник, видимо, не остановится.
– Ну что ж, тогда я не сомневаюсь, что вы отыщите мерзавца. Как видите, опять появился мой двойник… с того света… Милости прошу. Хватит стоять у порога.
Калитка закрылась. Катафалк уехал. Кучер поставил коляску в каретный сарай, а лошадей завёл в конюшню. За деревянным забором кипела жизнь, обычная человеческая. И каждый мечтал прожить её счастливо, но только счастье каждый понимал по-своему.
Глава 8. Кронштадт
I
Флигель, куда поселили Ардашева, представлял собой одноэтажный деревянный дом с пристроенными сенями. Над ними виднелся балкон, украшенный резными перилами. Отсюда открывался прекрасный вид на всю территорию дачи. К нему вела внешняя лестница со ступенями и площадкой перед вторым пролётом, устроенная с левой стороны сеней. Большая светлая комната на первом этаже имела всю необходимую мебель и даже небольшой книжный шкаф с несколькими дешёвыми, уже читанными бульварными романами, журналами и кипой старых газет, которые, скорее всего, были оставлены для растопки печи, занимавшей часть комнаты.
Папасов был прав: управляющий получил «всемилостивейшее прощение» от своего хозяина и как ни в чём не бывало дегустировал «Мартель» в китайской беседке. Фабрикант пошутил, что после его мнимых похорон он должен дожить лет до ста, но его слова не вызвали ни у кого весёлости. Елена Константиновна, Ксения, управляющий и Ардашев сидели как на поминках. Клим убедил фабриканта, протелефонировать в участок и рассказать о случившемся.
Не прошло и получаса, как явился помощник пристава, тот самый, который только что принял письменное заявление от Ардашева. Высокий, подтянутый полицейский от коньяка отказался, сославшись на службу. Он то и дело расправлял усы и качал головой, слушая рассказ промышленника про гроб и посылку. А когда принесли ящик с восковой головой Папасова, полицейский остолбенел и тотчас полез в карман за папиросами. Закурив, он перевёл дух и заключил:
– Видать, это чья-то злая шутка. Адрес, указанный на посылке, скорее всего, вымышленный. Признаться, завистников у вас, Иван Христофорович, после покупки суконной фабрики прибавилось. Вот кому-то из местных купцов и неймётся. Что касается гроба, то мы можем опросить служащих погребальной конторы. Но это ничего не даст. Вы же сами сегодня уже пытались с ними общаться. И проку, как я понял, никакого от этого нет. Даже если мы и отыщем злопыхателя, по какой статье Уложения о наказаниях нам его привлекать к ответственности?
– Думаю, ему можно будет вменить нанесение оскорбления, – предположил Ардашев.
– А в чём оно заключается? – недоумённо повёл бровью помощник пристава.
– Если вы его найдёте, тогда мы будем хотя бы знать, кто он. А это значит, что он больше не сможет пакостить, – предположил Клим.
– У нас людей не хватает. Полицмейстер на это не пойдёт. Да и в нашем тихом городе давно ничего подобного не случалось. – Он кивнул на Ардашева и добавил: – Вот вы сегодня утром, господин студент, были у нас. Благодаря вам мы освободили из заточения старушку, просидевшую взаперти двадцать лет, а её сестру, вашу хозяйку, ставшую для несчастной затворницы тюремщицей, арестовали. Сегодня уже репортёр наведывался. Чувствую, что не только «Кронштадтский вестник» завтра об этом напишет, но и столичные газеты. Ждём теперь судебного следователя из Петербурга. Вот это и есть самое настоящее преступление. А в вашем случае пока нет никаких поводов для вызова следователя. Мы возьмём это себе на заметку и постараемся разузнать, кто бы это мог быть. Правда, я не уверен в успехе. Любой мог отправить посылку из Кронштадта. Это всё равно что голыш отыскать на мостовой.