Главные комнаты большого дворца расположены на втором этаже средней части, выходящей на террасу. Массивная дубовая лестница ведёт от колоннады среднего подъезда в парадные комнаты, и в одной из них – кабинет Петра I. При входе во дворец по парадной лестнице первая комната – портретный зал, из которого представляется величественный вид колоссальной фигуры бронзового Самсона, раздирающего пасть льву, с окружающими его фонтанами. Струя диаметром три дюйма[54] бьёт из пасти льва на высоту семьдесят футов[55].
Перед дворцом большой грот, а над ним – терраса. По сторонам грота устроены два каскада в виде гигантских лестниц с позолоченными статуями и вазами. Всего насчитывается шестнадцать статуй и в каждом каскаде четырнадцать ступеней. Отвесные стороны уступов украшены рельефными картинами. В большом гроте, в нишах, расставлено несколько замечательных бронзовых фигур, а на площадке устроен фонтан из семнадцати трубок, поставленных в наклонном положении так, что позволяет придать падающей воде вид огромной плетёной корзины. Вода каскадов изливается в два полукруглые бассейна, а уже из них протекает в Самсоновский ковш через две аллегорические фигуры Невы и Волхова.
С противоположных сторон Самсоновского ковша стоят две бронзовые, вызолоченные фигуры гладиаторов. В левой руке они держат палицу, а около правой обвилась змея, выбрасывающая воду. Ещё ниже по углам ковша виднеются из-под каменьев лягушки, исторгающие струи с такой силой, что они перекрещиваются над полукругом ковша. Слева и справа помещены две Наяды, сидящие на рыбах. Вода всех фонтанов из Самсоновского ковша уходит в море каналом шириной десять саженей[56]. На площадке над гротом помещена колоссальная группа тритонов, а позади, в отвесной стене, виднеются массивные маскароны.
Верхний сад устроен в виде правильного параллелограмма во всю ширину дворца. Перед средней частью дворца – гауптвахта, затем газоны с цветниками, а за ними – круглый бассейн с фонтаном из четырёх дельфинов[57].
К сожалению, сидя в коляске, Ардашев был лишён возможности лицезреть красоту дворцов, фонтанов и садов Петергофа, о которой узнал читатель.
Проехав Петербургскую улицу, извозчик доставил Клима и Ксению до того места, где раскинул шатры паноптикум-музеум. Надпись «Паноптикум М. А. Шульце-Беньковской» большими красными буквами высилась в виде арки. Тут же, как и два года назад в Ставрополе, роль кассы играла деревянная будка, но вместо тогдашнего городового на входе курил уже знакомый, кучерявый, похожий на Александра Дюма распорядитель развлекательных комнат. Увидев Ардашева с большим саком, он вздрогнул от неожиданности и, нервно сглотнув слюну, проронил:
– Вы?
– Добрый день, Елпидифор Матвеевич! – Студент протянул руку.
– Не знаю, не знаю, добрый ли? Ваше появление, Клим Пантелеевич, прошлый раз стоило головы – в прямом и переносном смысле.
– Бросьте! Злодея я отыскал. И все вопросы к вам отпали. – Он повернулся к барышне и сказал: – Позвольте представить – Ксения Ивановна Папасова.
– Папасова? – удивился распорядитель. – Из Ставрополя, что ль?
– Нет, из Казани, – пояснила девушка. – В Ставрополе жительствует наши родственники.
– Очень рад. Разрешите и мне в свою очередь рекомендоваться – Собакин Елпидифор Матвеевич, отставной, так сказать, поручик, – склонив голову, вымолвил распорядитель и лукаво поинтересовался: – Желаете полюбопытствовать на диковинки? Если хотите, могу провести в комнатку, так сказать, в виде исключения, куда вход разрешён только замужним дамам.
– Елпидифор Матвеевич, мы не собираемся изучать анатомию, – поморщился Ардашев. – У нас дело поважнее.
– Надеюсь, Клим Пантелеевич, ваше присутствие не будет опять связано с отрезанной головой и гильотиной?[58]
– Отчасти.
– Что значит «отчасти»? – напрягся собеседник.
– Одному господину по почте прислали собственную голову, вылепленную из воска. Согласитесь, это не очень приятно. Он попросил меня отыскать «шутника». Вот я прибыл сюда, чтобы поговорить с мастером по ремонту восковых фигур. Возможно, он узнает манеру работы скульптора и укажет нам на него.
Косясь на сумку, начальник паноптикума осведомился:
– Я так понимаю, голова у вас собой?
– Да.
– Хорошо. Пойдёмте.
Ардашев и Ксения оказались рядом с небольшим вагончиком на высоких железных колёсах. Забравшись по откидным деревянным ступенькам, распорядитель открыл дверь и вошёл. За ним последовал Клим, а Ксения осталась ждать у входа. Подниматься в длинном платье она не рискнула.
Собакин и Ардашев попали внутрь как раз тогда, когда лысый, с обвислыми усами человек лет шестидесяти наливал в чайный стакан водку. На раскрытой газете лежали три малосольных огурца, источавшие аромат укропа и чеснока, ломоть белого хлеба и шмат сала. По полу вагона и стенам сновали тараканы.
– А я нн-оне обедать-то со-обрался, – пряча стакан под стол, заикаясь, выговорил он. – Все фи-игуры в порядке, воск отполи-ировал, так что…
– Филипп Васильевич, ты стакан из-под ног-то убери и поставь на стол. Не дай Господь, опрокинешь. Не переживёшь потом, ещё удар хватит, а где мне такого мастера найти?
– А может при-игубите, Елпидифор Ма-атвеевич? У меня и второй ста-акашик найдётся. Так что…
– Тогда уж давай и третий – для гостя.
– И тре-етий имеется. Не бе-едный, на жизнь не жалуюсь… И всё бла-агодаря вам-с.
– Простите, я, собственно… – неуверенно начал отнекиваться Клим, но было уже поздно. На столе выстроились три чайных стакана, наполовину наполненные водкой.
– Ну, чтобы дачники к нам повалили и выручка была! – провозгласил тост Собакин, выпил и аппетитно захрустел огурцом.
Ардашеву ничего не оставалось, как поставить сак и последовать примеру остальных. Водка оказалась тёплой. Он сморщился, но заика преподнёс малосольный огурчик. Студент закусил и кивнул в знак благодарности.
– Это Клим Пантелеевич. Помнишь, два года назад в Ставрополе голову газетчику на нашей гильотине отрезали?
– А как же! Ой, стра-аху-то было! – отгоняя мух от сала, вспомнил старик.
– Так вот он того супостата и отыскал, – тыча в Ардашева откушенным огурцом, пояснил распорядитель.
– Ого! Так что…
– Да, вопросец у него к тебе… Ты уж помоги…
Клим открыл сак, вынул аккуратно из ящика ваяние и, положив его на стол, пояснил:
– Человеку прислали по почте собственную голову. А у него больное сердце. Чуть не умер. Хочу найти злодея. Не подскажете, кто бы мог её сделать?
Мастер взял в руки изделие, покрутил, поднял вверх, а потом изрёк:
– Ага-ага, ви-ижу, что «шутник» ста-арался. Но глаза не вставил, ни стеклянные, ни смо-оляные, а лишь нарисовал, но очень у-умело. Видать, торопился. И зубные протезы можно было сде-елать, а их нет. Волосы – да, взаправдашние и хорошо подстрижены. Брови, ресницы, усы и бо-орода вживлены неплохо. Не отлично, но со-ойдёт. Труд кропо-отливый: каждый волосок надобно приживлять раскалённой иглой… А потом он за морщи-инки взялся. Всего месяца три делал или четыре. Это его первая ра-абота, так что…
– Как вы определили? – поинтересовался Клим.
– Он неправильно ра-ассчитал объём. Дело в том, что сна-ачала из пластилина делается ша-аблон модели, потом уже ра-аботают с глиной. И уже по ней создают литьевые ги-ипсовые формы. Опытный скульптор знает, что воск при остывании сжи-имается, поэтому глины надобно нанести на два процента больше реального ра-азмера. А тут головка как у подростка. Видите?
– А я и не заметил, – признался Ардашев.
– Что бы это распознать, надобно ра-аботу в руках покрутить, да в глаза ей заглянуть. А если голову обозревать све-ерху, когда она лежит в ящике, то спервоначалу ничего и не по-оймёшь.
– Стало быть, вы не знаете этого умельца?
– Это ещё не мастер, а подма-астерье, потому он мне и неведом. Спосо-обный. Одно могу ска-азать определённо – он ху-удожник.
– Почему вы так решили?
– Го-олова раскрашена масляными красками о-очень умело. Он даже тени подвёл и вены искусно изо-образил с помощью шёлковой нити. Я знаю этот приём, так что… Ещё вы-ыпьем?
– Нет-нет, – взмолился Ардашев, убирая восковую голову обратно в ящик, – благодарю. Жарко, а я хочу ещё на достопримечательности взглянуть. Спасибо за консультацию.
– Я, пожалуй, тоже не буду, – отказался Собакин. – А ты, Филипп Васильич, сильно не налегай. День ещё не закончился. А тебе потом фигуры ещё осмотреть придётся, а может, и поправить.
– Так это я для про-офилактики. Водка кровь полирует, не даёт сгусткам вены заку-упорить и от сердечного припадка спасает. Ежели ею не злоупотреблять, то ника-акого вреда не будет, а лишь одна польза, так что… Я ещё половинку ста-аканчика за вашу компанию опрокину – и всё. Ну, за здра-авие! – выговорил мастер, исполнил желаемое и, крякнув от удовольствия, закусил куском сала.
Ардашев наконец-то покинул душный вагон. Ксения ожидала его в тени дерева и грустила. Распорядитель раскланялся с девушкой, пожал руку Ардашеву и удалился. Оставшись наедине с барышней, Клим изрёк:
– Вы уж простите, что ждать пришлось. Поверьте, лучше находиться на воздухе, чем в вагоне. Там очень жарко.
– Вы что, пили? От вас разит водкой! – повела строгими бровками девушка.
– Да, ради дела пришлось уважить мастера восковых фигур.
– Не оправдывайтесь, – поправив указательным пальцем на переносице очки, произнесла Папасова. – Алкоголь превращает человека в животного. Пьют только лентяи и неудачники!
– Откуда у вас столько возмущения? Я выпил всего полстакана, а вы корите меня, точно я пьяный.
– Ой да мне всё равно, – махнула рукой собеседница. – Пейте, хоть залейтесь. Пусть ваша будущая избранница и переживает за вас. Мне-то что?