– А в чем причина вашего любопытства? Что привело вас ко мне?
Взгляд Мауры скользнул по картине, висевшей над камином. Строго современное, написанное маслом полотно, испещренное ярко-красными и черными полосами.
– Я хочу знать, кто на самом деле эта женщина, – наконец произнесла она.
– Вы знаете, кто она. Просто не хотите в это поверить. Ваша сестра тоже не верила.
Маура нахмурилась:
– Вы встречались с Анной?
– Нет, мы не встречались. Но месяца четыре назад мне позвонила женщина, которая назвалась дочерью Амальтеи. Я уезжала в двухнедельную командировку в Оклахому, поэтому не смогла с ней встретиться. Мы просто поговорили по телефону. Она как раз вернулась из Фремингема, поэтому знала, что я психиатр Амальтеи. Она хотела узнать как можно больше о матери. О детстве Амальтеи, ее семье.
– А вам все это известно?
– Кое-что я узнала из архива ее школы. Что-то она сама рассказывала в минуты просветления. Я знаю, что она родилась в Лоуэлле. Когда ей было девять лет, умерла ее мать, и она переехала жить к дяде и двоюродному брату в Мэн.
– В Мэн? – напряглась Маура.
– Да. Она окончила среднюю школу в городке Фокс-Харбор.
«Теперь я понимаю, почему Анна выбрала этот город. Я шла по следам Анны, а она – по следам матери».
– После средней школы записи обрываются, – продолжала О’Доннел. – Мы не знаем, уехала ли она оттуда, как вообще она жила. Скорее всего, именно в этот период у нее начала развиваться шизофрения. Как правило, эта болезнь проявляется в юности. Видимо, с годами она прогрессировала, и сегодня вы сами видите, чем все закончилось. Она совершенно невменяема. – О’Доннел посмотрела на Мауру. – Довольно мрачная картина. Ваша сестра очень тяжело переживала это, никак не могла поверить в то, что это ее мать.
– Я смотрю на нее и не нахожу ничего знакомого. Ничего общего со мной.
– А я вижу сходство. У вас тот же цвет волос. Тот же овал лица.
– Мы совершенно не похожи.
– Вы действительно не видите этого? – О’Доннел подалась вперед и пристально посмотрела на Мауру. – Скажите, пожалуйста, доктор Айлз, почему вы выбрали патанатомию?
Сбитая с толку вопросом, Маура молча устремила взгляд на собеседницу.
– Вы ведь могли выбрать любую область медицины. Гинекологию, педиатрию. Могли работать с живыми пациентами, но предпочли патанатомию. И именно судебно-медицинскую.
– Почему вас это интересует?
– Понимаете, это доказывает, что так или иначе вас тянет к мертвым.
– Но это абсурд.
– Тогда почему вы выбрали эту область?
– Потому что я люблю полные ответы на все вопросы. Не люблю головоломок. Предпочитаю видеть диагноз под микроскопом.
– То есть вы не любите неопределенности.
– А разве кто-то любит?
– В таком случае вы могли бы выбрать математику или инженерное дело. Есть много профессий, которые требуют точности. И полных ответов. Но вы все-таки стали судмедэкспертом и имеете дело с трупами. – О’Доннел немного помолчала. И тихо спросила: – Вы получаете от этого удовольствие?
Маура в упор посмотрела на нее:
– Нет.
– Выходит, вы выбрали профессию, которая не доставляет вам радости?
– Я выбрала сложную работу. Я испытываю от нее удовлетворение. Даже если то, что я делаю, не очень приятно.
– Но вы ведь понимаете, к чему я веду? Вы говорите, что не замечаете сходства между собой и Амальтеей Лэнк. Глядя на нее, вы, возможно, видите ужасное существо. Или, по крайней мере, женщину, которая совершила ужасное преступление. Но ведь найдутся люди, которые, глядя на вас, доктор Айлз, подумают то же самое.
– Вы не можете нас сравнивать.
– Вам известно, в чем обвинили вашу мать?
– Да, мне сказали.
– А вы видели отчеты о вскрытии трупов?
– Еще нет.
– А я видела. В процессе суда адвокаты попросили меня дать заключение по психическому состоянию вашей матери. Я видела фотографии с места преступления, изучила всю доказательную базу. Вы ведь знаете, что жертвами были две сестры? Молодые женщины, которые застряли на дороге.
– Да.
– Младшая была на девятом месяце беременности.
– Все это мне известно.
– Тогда вы знаете, что ваша мать подобрала их на шоссе. Она увезла их за сорок пять километров в лесной сарай. Разбила им головы домкратом. И после этого совершила удивительный, пугающе логичный поступок. Она поехала на заправку и наполнила канистру бензином. Потом вернулась к сараю и подожгла его вместе с трупами. – О’Доннел подняла голову. – Вы не находите это занятным?
– Я нахожу это отвратительным.
– Да, но, возможно, на каком-то уровне подсознания вы испытываете что-то другое, в чем не хотите себе признаваться. Что вы заинтригованы этими поступками, и не только как простой загадкой. Возможно, что-то в этом вас завораживает, даже возбуждает.
– Так, как, судя по всему, это возбуждает вас?
О’Доннел нисколько не смутилась от этой реплики. Напротив, она улыбнулась, с легкостью принимая вызов.
– Мой интерес чисто профессиональный. Это моя работа – изучать убийства. Сейчас я просто хочу понять причины вашего интереса к Амальтее Лэнк.
– Два дня назад я не знала, кто моя мать. Теперь я пытаюсь примириться с правдой. Я пытаюсь понять…
– …кто вы есть? – тихо спросила О’Доннел.
Маура выдержала ее взгляд:
– Я знаю, кто я.
– Вы уверены? – О’Доннел наклонилась ближе. – Когда вы в секционном зале рассматриваете раны жертвы, описываете удары ножа убийцы, разве вы никогда не испытываете хотя бы намека на возбуждение?
– С чего вы взяли, что я должна его испытывать?
– Вы ведь дочь Амальтеи.
– Я всего лишь биологическая случайность. Она не воспитывала меня.
О’Доннел вновь откинулась на спинку кресла и уставилась на гостью холодным оценивающим взглядом:
– Вам известно, что предрасположенность к насилию закладывается генетически? И многие наследуют ее?
Маура вспомнила, что говорила Риццоли о докторе О’Доннел: «Она не просто любопытна. Ей хочется знать, каково это – резать кожу и наблюдать, как жертва истекает кровью. Что значит наслаждаться бесконечной властью. Она жаждет подробностей, как вампир жаждет крови». Теперь Маура и сама видела этот жадный блеск в глазах О’Доннел. «Эта женщина получает удовольствие от общения со злодеями, – подумала Маура. – Надеется, что и я из их числа».
– Я пришла поговорить об Амальтее, – напомнила Маура.
– А разве не ее мы сейчас обсуждаем?
– Во Фремингеме нам сказали, что вы навещали ее как минимум десять раз. Почему так часто? Ясно же, что не ради ее блага.
– Амальтея интересует меня как ученого. Я хочу понять, что заставляет человека убивать. Почему это доставляет удовольствие.
– Вы хотите сказать, что она убила тех женщин ради удовольствия?
– А вы знаете, почему она убила?
– У нее явные признаки психического заболевания.
– Уверяю вас, большинство психов не совершают убийств.
– Но вы согласны с тем, что она нездорова?
О’Доннел помедлила с ответом:
– Очень может быть.
– Вы говорите как-то неуверенно. Даже после столь частых визитов к ней.
– В случае с вашей матерью речь идет не только о психозе. В ее преступлении есть и другое.
– Что вы имеете в виду?
– Вы уже знаете, что она совершила. Или, по крайней мере, что ей инкриминировано.
– Приговор основывался на серьезных доказательствах.
– Да, доказательств было в избытке. Номерные знаки ее машины, зафиксированные камерой видеонаблюдения на заправке. Кровь женщин на домкрате. Их бумажники в багажном отделении. Но кое о чем вы не знаете. – О’Доннел взяла в руки одну из папок, лежавших на столе, и протянула ее Мауре. – Это отчет из криминалистической лаборатории в Виргинии, где была арестована Амальтея.
Маура раскрыла папку и увидела фотографию белого седана с массачусетскими номерными знаками.
– Это машина, на которой ездила Амальтея, – сказала О’Доннел.
Маура перевернула страницу. Перед ней был краткий отчет дактилоскопической экспертизы.
– В салоне автомобиля были обнаружены несколько пар отпечатков пальцев, – сказала О’Доннел. – Обе жертвы, Никки и Тереза Уэллс, оставили свои отпечатки на ремнях безопасности заднего сиденья. Это значит, что они уселись сзади и пристегнулись. Разумеется, на рулевом колесе и коробке передач остались отпечатки пальцев Амальтеи. – О’Доннел выдержала паузу. – Но есть и четвертая пара отпечатков.
– Четвертая?
– Да, так указано в отчете. Отпечатки были обнаружены на крышке бардачка. На обеих дверях, на рулевом колесе. Эти отпечатки так и не были идентифицированы.
– Но это ничего не значит. Может, машину чинил механик и оставил свои отпечатки.
– Возможно. А теперь взгляните на результаты экспертизы волос и волокон.
Маура перевернула страницу и прочитала, что на заднем сиденье были обнаружены светлые волосы. Волосы Терезы и Никки Уэллс.
– Я не вижу в этом ничего удивительного. Нам известно, что жертвы находились в машине.
– Но вы можете заметить, что на переднем сиденье таких волос не обнаружено. Подумайте сами. Две женщины застряли на дороге. Останавливается машина, водитель предлагает помощь. И что делают сестры? Они обе садятся на заднее сиденье. Выглядит немного невежливо, вы согласны? Водитель остается один впереди. Если только…
Маура взглянула на нее:
– Если только не предположить, что на переднем сиденье уже сидел какой-то пассажир.
О’Доннел откинулась в кресле, на ее губах появилась удовлетворенная улыбка.
– Вот это самый интригующий вопрос. На него в ходе судебного разбирательства так и не был дан ответ. Вот почему я упорно навещаю вашу мать. Я хочу узнать то, что не удосужилась выяснить полиция: кто сидел рядом с Амальтеей?
– Она вам не сказала?
– Его имени она не назвала.
Маура уставилась на нее:
– Его?
– Насчет пола – это пока только мои предположения. Но я почти уверена, что в машине находился еще кто-то в тот момент, когда Амальтея подобрала на дороге этих женщин. Кто-то помог ей справиться с ними. Причем этот человек был достаточно сильным, ведь нужно было затащить женщин в сарай, а потом поджечь его. – О’Доннел немного помолчала. – Он меня интересует, доктор Айлз. Я хочу найти его.