Телевизор работал, но без звука. На экране мелькали кадры, которые никто не смотрел. Мэтти лежала на кровати с закрытыми глазами и была совсем не похожа на холеную невесту со свадебного фото. Ее опухшие губы были изранены, лицо напоминало причудливую карту из царапин и порезов. Трубка капельницы тянулась к руке с ободранными пальцами и сломанными ногтями. Она напоминала лапу дикого животного. Но выражение лица Мэтти было умиротворенным – значит ей не снились кошмары.
– Госпожа Первис! – тихо окликнула ее Риццоли.
Мэтти открыла глаза и заморгала, пытаясь разглядеть посетителя.
– А, детектив Риццоли, это снова вы.
– Я решила вас проведать. Как вы сегодня себя чувствуете?
Мэтти глубоко вздохнула:
– Намного лучше. Который час?
– Скоро полдень.
– Я проспала все утро?
– Вам было необходимо поспать. Нет, не поднимайтесь, расслабьтесь.
– Но я так устала лежать на спине.
Мэтти откинула одеяло и присела. Нечесаные волосы упали спутанными прядями на ее лицо.
– Я видела вашу малышку через окно детской. Она красавица.
– Правда? – Мэтти улыбнулась. – Я хочу назвать ее Роуз. Мне всегда нравилось это имя.
Роуз. Риццоли слегка поежилась. Это просто совпадение, одно из тех необъяснимых совпадений, которые случаются в этой вселенной. Алиса Роуз. Роуз Первис. Одна девочка давно умерла, а вторая только начинает жить. Но еле заметная хрупкая связь протянулась между ними сквозь десятилетия.
– У вас есть ко мне еще вопросы? – поинтересовалась Мэтти.
– Ну, как вам сказать… – Риццоли подвинула к кровати стул и села. – Я вчера задала вам очень много вопросов, Мэтти. Но так и не спросила, как вам удалось это сделать. Как у вас хватило сил.
– Что удалось?
– Не сойти с ума. Не пасть духом.
Улыбка померкла на губах Мэтти. Она посмотрела на Риццоли широко раскрытыми испуганными глазами и пробормотала:
– Даже не знаю. Я никогда не думала, что смогу… – Она замолчала. – Я хотела жить, вот и все. Я хотела, чтобы выжил мой ребенок.
Некоторое время они молчали.
А потом Риццоли сказала:
– Я бы хотела предупредить вас в отношении прессы. Они так и ждут момента прорваться к вам. Я с трудом протиснулась сквозь толпу журналистов. Пока работникам больницы удается сдерживать их напор, но, когда вы вернетесь домой, будет совсем по-другому. Особенно после того… – Риццоли не договорила.
– После чего?
– Я просто хотела, чтобы вы подготовились, вот и все. Не позволяйте никому давить на вас и заставлять делать что-то.
Мэтти нахмурилась. Потом ее взгляд устремился к экрану телевизора, где беззвучно мелькал полуденный выпуск новостей.
– Его уже по всем каналам показали, – заметила она.
На экране Дуэйн Первис утопал в море микрофонов.
Мэтти потянулась к пульту и включила звук.
– Это самый счастливый день в моей жизни, – вещал Дуэйн в толпу репортеров. – Моя замечательная жена и дочка снова со мной. Это была пытка, которую не описать словами. Кошмар, который невозможно себе представить. Слава богу, слава богу, что все так хорошо кончилось.
Мэтти выключила телевизор. Но ее взгляд был по-прежнему прикован к темному экрану.
– Не могу поверить, что все это наяву, – сказала она. – Мне кажется, что этого не было. Вот почему я сейчас так спокойна. Мне просто не верится, что я действительно была там, в этом ящике.
– Но вы были там, Мэтти. Пройдет время, прежде чем вы это осознаете. Возможно, вас будут мучить кошмары. Страшные воспоминания. Заходя в лифт или заглядывая в шкаф, вы можете внезапно почувствовать, что снова оказались в том ящике. Но постепенно это пройдет, я вам обещаю. Просто помните, что все пройдет.
Мэтти взглянула на Джейн. В ее глазах блестели слезы.
– Вы это знаете.
«Да, я знаю, – подумала Риццоли, ощупывая шрамы на своих ладонях. Они были свидетельством пытки, через которую пришлось пройти ей самой, чтобы выжить. – Выжить – это только начало».
Раздался стук в дверь. Риццоли поднялась, когда в палату вошел Дуэйн Первис с охапкой красных роз. Он устремился прямо к постели жены:
– Привет, малышка. Я бы поднялся быстрее, но там внизу творится какое-то безумие. Они все хотят интервью.
– Мы видели вас по телевизору, – сказала Риццоли.
Она старалась сохранять нейтральный тон, хотя, глядя на него, не могла не вспомнить допрос в полицейском участке Натика. «Ах, Мэтти, – подумала она. – Вы могли бы найти кого-нибудь получше».
Дуэйн обернулся к Риццоли, и она обратила внимание на его идеально скроенный костюм и аккуратно завязанный шелковый галстук. Запах его одеколона перебивал аромат роз.
– Ну и как я выглядел? – разволновался он.
Она сказала правду:
– Настоящим телевизионщиком.
– Да? Удивительно – там внизу столько камер. Такой ажиотаж вокруг. – Он посмотрел на жену. – Знаешь, дорогая, нам надо все документировать. Чтобы осталось для истории.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну вот хотя бы этот момент. Мы должны сфотографироваться: я приношу тебе цветы в больничную палату. Я уже сфотографировал ребенка. Нянечка поднесла ее к окошку. Но нам нужны крупные планы. Например, ты держишь ее на руках.
– Ее зовут Роуз.
– И потом, у нас нет фотографий, где мы вместе. Нам определенно нужно сфотографироваться. Я принес фотоаппарат.
– Я не причесана, Дуэйн. Ужасно выгляжу. Я не хочу никаких фотографий.
– Да ладно тебе. Они так ждут.
– Кто они? Для кого эти фотографии?
– Ну, это мы решим позже. У нас будет время, чтобы взвесить все предложения. Историю с фотографиями можно продать гораздо дороже. – Он достал из кармана фотоаппарат и вручил его Риццоли. – Вы не будете так любезны сделать снимок?
– Это решать вашей жене.
– Все нормально, нормально, – настаивал он. – Просто щелкните нас. – Он наклонился к Мэтти и протянул ей букет роз. – Может, вот так? Я вручаю ей цветы. По-моему, замечательно.
Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Идеальный муж, оберегающий свою жену.
Риццоли взглянула на Мэтти. Она не увидела протеста в ее глазах, лишь странный лихорадочный блеск, смысл которого был непонятен. Она подняла фотоаппарат, навела его на семейную парочку и нажала на кнопку.
Вспышка сработала как раз вовремя, чтобы запечатлеть такую сцену: Мэтти Первис ударяет мужа по лицу букетом роз.
33
Четыре недели спустя
На этот раз не было никакого актерства, никакого мнимого безумия. Амальтея Лэнк вошла в комнату для частных бесед и села за стол. Взгляд, устремленный на Мауру, был ясным и осмысленным. Прежде растрепанные волосы были аккуратно убраны в жидкий хвостик, и черты лица стали более явными. Всматриваясь в высокие скулы Амальтеи и ее прямой взгляд, Маура недоумевала: «Почему я раньше отказывалась замечать это? Это ведь так очевидно. Глядя на нее, я вижу себя, только на двадцать пять лет старше».
– Я знала, что ты вернешься, – заявила Амальтея. – И вот ты здесь.
– Вы знаете, почему я здесь?
– Получила результаты анализа, так ведь? Теперь ты знаешь, что я говорила правду. Хотя ты отказывалась верить мне.
– Мне были нужны доказательства. Люди постоянно лгут, а ДНК – нет.
– И все равно ты наверняка знала ответ. Еще до того, как получила результаты своего драгоценного анализа. – Амальтея подалась вперед и посмотрела на гостью с почти доверительной улыбкой. – У тебя отцовский рот, Маура. Представляешь? А еще мои глаза и скулы. Глядя на твое лицо, я вижу себя и Элайджу. Мы семья. В наших жилах течет одна кровь. Ты, я, Элайджа и твой брат. – Она замолчала. – Ты ведь знаешь про него?
Маура судорожно сглотнула:
– Да.
«Единственный ребенок, которого ты оставила. Ты продала нас с сестрой, а сына оставила».
– Ты так и не сказала, как умер Сэмюэл, – произнесла Амальтея. – Как его убила та женщина.
– Это была самооборона. Больше вам знать и не нужно. У нее не было другого выхода, кроме как защищаться.
– И кто эта женщина, Матильда Первис? Я бы хотела узнать о ней больше.
Маура промолчала.
– Я видела ее по телевизору. Она мне не показалась какой-то особенной. Даже не представляю, как она могла такое сделать.
– Люди способны на многое, чтобы выжить.
– Где она живет? На какой улице? По телевизору сказали, что она из Натика.
Маура вгляделась в темные глаза матери, и ей вдруг стало страшно. Не за себя, а за Мэтти Первис.
– Зачем вам это?
– Я имею право знать. Как мать.
– Мать? – Маура едва не расхохоталась. – Вы действительно думаете, что вас можно так назвать?
– Но я его мать. А ты сестра Сэмюэла. – Амальтея придвинулась ближе. – Мы имеем право знать. Мы – его семья, Маура. Нет ничего крепче в жизни, чем узы крови.
Маура посмотрела в ее глаза, до ужаса похожие на ее собственные и такие же умные, даже блестели они так же. Но этот свет был извращен, как отражение в кривом зеркале.
– Кровные узы ничего не значат, – заявила Маура.
– Тогда почему ты здесь?
– Я пришла, чтобы в последний раз взглянуть на вас. А потом я уйду навсегда. Потому что я уже решила: что бы ни показал анализ ДНК, вы не моя мать.
– А кто же твоя мать?
– Женщина, которая любила меня. Вы не умеете любить.
– Я любила твоего брата. Могла бы и тебя любить. – Амальтея протянула руку и коснулась щеки Мауры. Прикосновение было нежным, почти материнским. – Только дай мне шанс, – прошептала она.
– Прощайте, Амальтея. – Маура поднялась и нажала кнопку вызова охраны. – Мы закончили, – сообщила она по интеркому. – И я готова уйти.
– Ты вернешься, – сказала Амальтея.
Маура не удостоила ее взглядом, даже не обернулась, выходя из комнаты. А в спину ей прозвучал крик Амальтеи:
– Маура! Ты вернешься!
В раздевалке доктор Айлз достала из шкафчика свой бумажник, водительские права, кредитные карточки. Документы, удостоверяющие ее личность. «А ведь я уже знаю, кто я», – решила она.
«И знаю, кем я точно никогда не буду».