Здравое нравственное чувство интуитивно протестует против такого расклада. Здравое нравственное чутье самих евреев — в том числе. И все же существует некая национальная паранойя, заставляющая евреев безмерно преувеличивать и всячески раздувать мимолетную, уже миновавшую или вовсе мнимую опасность, самым пагубным для себя образом пренебрегая по временам опасностью подлинной. Сочетание маниакальной подозрительности и — применительно, в первую очередь, к самим себе — преступной беспечности. Можно даже сказать (в отсутствие научного определения того, кто такие евреи), что евреями следует называть людей, этой национальной паранойе подверженных.
И этот страх, эта паранойя, эта фобия мешают не только диалогу с людьми, к евреям ни малейшей любви (но при этом и ненависти) не испытывающими, — они затрудняют, а вернее, блокируют процесс самопознания, самоосознания и, наконец, самоприятия. И как ответная реакция провоцируют обсуждение «запретной темы» исключительно в жанре скандала. Тезис, согласно которому антисемитизм преступен по определению (тогда как по общечеловеческим меркам преступен только насильственный антисемитизм — преступен как любое проявление нелегитимированного насилия), сам по себе насильствен и агрессивен; он может быть оспорен как любое априорное утверждение. Что возвращает нас к уже обозначенному кругу неизбывных вопросов.
Итак, российские евреи. Русские евреи. Остающиеся в России евреи. Кто они? Сколько их? Откуда они взялись?
Начать нужно, наверное, с вопроса о численности. Он крайне труден. Какая бы то ни было статистика здесь отсутствует. Речь ведь не о «паспортной» национальности: бьют не по паспорту, а по морде. Внешность, фамилия, родственные связи, трудно уловимые и все же вполне определенные черты национального поведения выделяют этнических евреев, метисов и порой квартеронов (сильная кровь!); среди опознавательных признаков надо, несомненно, назвать и болезненную реакцию на саму постановку еврейского вопроса (о чем шла речь выше), зачастую присущую и людям нееврейского происхождения, но состоящим с евреем или еврейкой в браке, особенно при наличии общих детей. Одним словом, сколько людей подпали бы у нас под действие Нюрнбергских законов, если бы мы «дошли до жизни такой»?
Вопрос о численности, о реальном количестве проживающих в России евреев, актуален, в частности, и потому, что юдофобы, рассуждая о еврейском засилье, оперируют мифическими цифрами. С одной стороны, называют примерно полпроцента «паспортных» евреев; с другой, рассуждая о числе евреев в литературе или, скажем, на телевидении, прибегают к Нюрнбергским законам, обильно подкрепляя их собственными домыслами, порой самого вздорного свойства. Особенно велик бывает соблазн включить в число «замаскированных евреев» всех выраженных юдофилов. Так возникает двойной стандарт — один из бесчисленных примеров применения двойного стандарта в еврейском вопросе.
Процесс слияния и смешения наций, пошедший после 1917 года и — в значительной мере искусственно — приостановленный лишь в самые последние годы, после распада СССР и отчасти — в его предвидении, процесс этот успел зайти достаточно далеко. По оценке автора этих строк, нашедшей настороженное понимание у ряда демографов (и косвенно подтвержденной аналитическими наработками, сделанными в свое время по закрытому заказу первого секретаря Ленинградского обкома КПСС завзятого юдофоба Романова), под действие Нюрнбергских законов в сегодняшней стопятидесятимиллионной России подпало бы от десяти до пятнадцати миллионов человек. То есть каждый десятый или каждый пятнадцатый. Для сравнения: в восьмидесятимиллионной (после аншлюса) Германии 1939 года таких людей оказалось триста тысяч, то есть каждый двухсотсемидесятый. Страшная цифра Холокоста — шесть миллионов уничтоженных евреев — возникла, главным образом, в результате истребления евреев в завоеванных Германией странах, а также на оккупированной части территории СССР.
Из этих — пусть и приблизительных — числовых выкладок можно сделать два вывода. Во-первых, «окончательное решение», насильственная депортация и прочие «прелести», грезящиеся пусть крайне немногочисленным национал-радикалам, неосуществимы хотя бы практически. Как сказал граф Витте, возражая государю Александру III, обвинившему его в юдофилии: если бы ваше величество могло собрать всех евреев, усадить их на один корабль и взорвать его в Черном море, то я был бы всецело за, но поскольку это неосуществимо, то я стою за предоставление им полного полноправия…
И, во-вторых, народ (или социальная группа; есть и такое определение еврейства) столь многочисленный может, осознав свою количественную силу, избавиться от комплекса национальной неполноценности (сплошь и рядом перерастающего в комплекс национальной сверхполноценности — но это вопрос отдельный), что, по идее, должно бы свести на нет так задевающую и раздражающую остальные народы «национальную взаимовыручку слабых, присущую малочисленным народам, в том числе и осознающим себя в качестве такового евреям. Выводы (оба) — чисто умозрительные и гипотетические, но сделать их все равно нужно.
Здесь надо подчеркнуть, что вопроса о еврейском преобладании в определенных сферах интеллектуальной, культурной, а теперь уже и деловой деятельности подобные подсчеты не отменяют. Как и вопроса о возможной нейтрализации такого преобладания при всей его исходной (но, увы, только исходной) невинности:
Но к двадцати пяти годам
Почти у каждого еврея,
Особенно из ленинградских,
Роман написан — или же сонет.
И в сочиненье отображена
(В зависимости от таланта —
Рукою мастера иль дебютанта)
Душа, Судьба, Подруга и Страна.
И с каждою из них он не в ладах.
И каждая из них его тревожит,
Терзает, угнетает, душу гложет,
Порою — жуткий вызывает страх.
Он пишет: «Ох» и добавляет: «Ах»
И пишет «Эх» — и даже в светлом гимне
Встречается унылое «Увы мне…»,
Как в древних соломоновых псалмах.
Еврейский лад — жить с миром не в ладу:
Еврейский склад — и даже у завсклада
Из горла вырывается рулада,
Не часто — но хотя бы раз в году.
1969
Года три назад я рецензировал антологию стихов и прозы питерских евреев, изданную на израильские деньги (но на русском языке) в нашем городе. В концептуальном предисловии значилось: «Здесь представлено творчество людей, в той или иной степени считающих себя евреями…» «В той или иной степени считают себя евреями процентов девяносто питерских писателей, — отметил я в рецензии. — Ну ладно, восемьдесят».
Как раз в те дни забежала ко мне двадцатилетняя прехорошенькая шотландка (этакая муза «Сонетов к Марии Стюарт») и после долгого разговора о питерской поэзии, которою почему-то поручил ей заниматься ее долбаный дон не то в Эдинбурге, не то в Глазго, очаровательно раскрасневшись, спросила:
— Виктор Леонидович, а почему все петербургские поэты — евреи?
А ведь и действительно — почему?
Вопрос о происхождении российских евреев… Вынесем за скобки «хазарскую гипотезу», как по большому счету не имеющую отношения к делу. Идет ли речь о семитах или об «ожидовленных тюрках», наверное, не имеет значения. Даже с точки зрения человека верующего: кто сказал, будто «богоизбранничество» наследуется не через дух, а через кровь? И что «роды» и «колена» не носят чисто метафорического характера? Российские евреи «достались» России при разделе Польши и оказались в черте оседлости: вот все, что нужно знать в рамках данного разговора.
Если бы наш гипотетический марсианин раскрутил свой волшебный глобус на сто лет назад, он обнаружил бы массовое скопление евреев лишь на одной территории, правда, весьма обширной, — в черте оседлости. Несколько миллионов евреев, живущие на одной территории, говорящие на одном языке (идиш), придерживающиеся одной религии в двух ее разновидностях (традиционный иудаизм и хасидизм), обладающие единым самоуправлением (раввинат) и системой образования, передающие от отца к сыну наследственные профессии и ремесла (раввин, учитель, торговец, ростовщик, резчик, портной, мельник, музыкант и так далее), строго соблюдающие национально-религиозную «чистоту рядов», — никогда и нигде со времен разрушения второго Храма евреи не обладали такой, выражаясь современным языком, национально-культурной автономией, никогда и нигде так близко не подходили к национальной целостности — на правах не «особого» или «избранного», но рядового народа. Разумеется, притесняемого, но притесняли в XIX веке (и в первых двух третях XX-го) не одних только евреев.
По сравнению с положением дел в черте оседлости сегодняшний статус израильских евреев (притом, что Израиль обладает всеми атрибутами государственности и государственной независимости) представляется значительно менее органичным хотя бы в силу языковой, культурной и отчасти расовой розни. Другими словами, предпосылки для создания еврейского государства (или еврейской автономии) в черте оседлости сто лет назад были куда более благоприятными, чем в нынешней Палестине.
Правда, создать такое государство можно было бы только путем вооруженного восстания. Что, с известными поправками, и имело место, хотя сам этот факт с трудом поддается осознанию.
Решающие события разыгрались, разумеется, в 1917 году. В изнуренной и обескровленной годами войны империи вспыхнули одновременно две революции: социальная и антиимпериалистическая. Конечно, Россия не была, в отличие от главных союзников по Антанте, колониальной империей, но сепаратистский элемент был крайне силен, прежде всего, в Польше, в Финляндии, на Украине, в Закавказье и в Средней Азии. Во всех этих регионах свержение самодержавия воспринималось главным образом как обретение государственной независимости. В ходе гражданской войны и белым, и красным (а красным — и долгие годы по ее окончании), воюя друг с другом, приходилось одновременно сражаться с национал-сепаратистами.
Какое место отводилось в этой борьбе евреям? Казалось бы, будучи притесняемым по конфессиональному признаку народом (и претерпев новые тяготы и унижения в ходе насильственных переселений, когда их сгоняли с оставляемых немцами территорий), евреи должны были — сами по себе или в союзе с другими народами — принять участие в национально-освободительном восстании, причем на одной из ведущих ролей.