– Мистер Трокмортон, прошу вас! - долетел до его затуманенного сознания голос Селесты.
Неужели она прочитала его мысли? Нет. Просто смотрит на ручку, которой он все громче и чаще выстукивает по столу.
– Я не могу работать, вы меня сбиваете, - с досадой вздохнула Селеста. - Почему бы вам не пойти и не обсудить с Эстер, что ей приготовить для гостей? Сегодня у нас музыкальный вечер, и я надеюсь, что юные леди сумеют продемонстрировать свои дарования.
Он невольно покосился на грудь Селесты, хотя она явно имела в виду другие дары, которыми господь наделил юных леди.
– Обещаю закончить перевод к тому времени, когда вы вернетесь.
– Я никуда не пойду, - резко ответил Трокмортон и отложил ручку в сторону.
Он не мог подняться с места, потому что невозможно было бы скрыть брюки, оттопырившиеся пузырем чуть ниже пояса.
Глава 15
Взрыв смеха, долетевший из оранжереи, заставил Селесту остановиться. Хмурое утро плавно перетекло в серенький дождливый день, загнав Эллери с друзьями на мягкие диваны, поставленные возле мраморных колонн, увитых цветами, которые вырастил Милфорд.
Затем послышался мягкий, уверенный голос Эллери:
– Вы настолько же умны, насколько красивы, леди Нэпир.
Леди Нэпир. Селеста невольно хмыкнула, вспомнив эту вертлявую, вечно улыбающуюся ветреную красотку. Это она вчера донимала всех вопросами о неожиданных появлениях и загадочных исчезновениях Селесты.
Будь Селеста прежней, той, что только что вернулась из Парижа, она не раздумывая вошла бы в оранжерею и утащила Эллери прямо из-под тонкого, аристократического носа этой противной леди Нэпир. Но вчера Селеста танцевала до трех часов утра, слишком много съела, слишком много выпила шампанского. А все утро корпела над переводами писем, содержания которых не понимала, писем, написанных корявым почерком на русском языке. После всего этого у нее просто не хватило бы сил на то, чтобы увести Эллери.
– А теперь пойдемте за карты, тряхнем нашими неправедно нажитыми деньгами, - послышался голос Эллери, и Селеста прижалась к стене, притаившись за небольшим цветущим апельсиновым деревцем, прикрываясь его ветками, покрытыми душистыми белыми цветками, пропуская мимо себя компанию бездельников, спешивших… Да просто никуда и ни за чем.
На некоторых ветках уже завязались маленькие зеленые апельсинчики. Селеста погладила блестящие, словно покрытые воском, листочки. Неожиданно ее смутила мысль, промелькнувшая у нее в голове: «Если Мне всегда хотелось заполучить Эллери, то как же случилось, что я связалась со скучным, старым Гариком?
Черт побери, с каких это пор она стала называть его про себя просто Гарриком?
Нет, разумеется, Селеста не могла сравнить его с Эллери, не сошла же она с ума! И все же Гаррик привлекал ее - загадочный, непредсказуемый Гаррик, который так хорошо умел целоваться.
Из- за его поцелуев она и пошла вчера на бал. Ей хотелось шума, музыки, танцев, хотелось увидеть Эллери, чтобы всем этим затушить воспоминания о том, было между ней и Гарриком.
Своей цели она добилась. Если бы еще ей не нужно было работать в одном кабинете с ним… Но тут уж у выбора не было.
Селеста выглянула из-за деревца. Эллери со своей компанией заворачивал за угол. Вскоре голоса затихли, двор опустел, и она вышла из своей засады, собираясь направиться в другую сторону, - и тут из оранжереи нее донесся звук плача. Селеста не могла равного пройти мимо плачущего человека, и она вошла в оранжерею, хотя интуитивно чувствовала, что еще пожалеет об этом.
Кто- то в глубине оранжереи всхлипнул раз, второй, а затем послышался долгий отчаянный вздох. Селеста пошла вперед, на ходу вынимая носовой платок из кармана.
Пустая оранжерея с ее стеклами, протянувшимися вдоль стен, напоминала сейчас вагон поезда, оставленный вышедшими на перрон пассажирами. По колоннам, расположенным между окнами, вился синий клематис. Занавески, опускавшиеся на окна в холодную и напротив, в очень жаркую погоду, были подняты, сквозь стекла был виден все тот же зарядивший на весь день дождик. Но даже пустая оранжерея оставалась уютным уголком, одним из самых уютных во всем Блайд-холле. Здесь были и синие вазы из китайского фарфора, и апельсиновые деревца, наполнявшие воздух своим тонким ароматом. Их ветки сходились над центром оранжереи, образуя зеленый купол, а внизу под ними золотились, серебрились, переливались всеми красками посаженные в горшках цветы.
Юбки Селесты прошуршали в тишине, и рыдания стихли. Затем раздались негромкие шаги - легкие, женские шаги, - и Селеста поняла, что от нее спрятались.
В ту же секунду Селеста поняла, кто именно прячется от нее в оранжерее, и ей захотелось удариться головой о мраморную колонну, но вместо этого она взяла себя в руки и позвала:
– Леди Патриция, это вы?
– Д-да, - раздалось в ответ.
– С вами что-то случилось?
– Н-ничего.
Селеста решила сбежать, пока у нее еще есть такая возможность, и сказала:
– Хорошо. А вы уверены в том, что с вами все в порядке?
– Д-да. Все… в порядке.
Грубая ложь, за которой последовали такие рыдания, что не выдержало бы любое сердце, даже каменное сердце мистера Трокмортона.
– Дорогая, - Селеста подошла к колонне, за которой, закрыв лицо руками, сжавшись, стояла Патриция, - что с вами?
Патриция не набросилась на Селесту с кулаками, не закричала на нее, и это уже было неплохо, если учесть, что всю вчерашнюю ночь Селеста протанцевала с ее женихом. О, сколько раз за это время Эллери повторял: «Вы настолько же умны, насколько красивы, мисс Милфорд».
Нужно честно признать, что разнообразием репертуара Эллери не отличался никогда.
– Эл… Эллери, - всхлипнула Патриция. Разумеется, Эллери, кто же еще. Впервые песню на тему «умная - красивая» Селеста слышала от него еще тогда, когда ей было четырнадцать лет. Он пел ее тогда для леди Агаты Билклиф, прижимая девушку к садовой ограде. Тогда его выгнали из Итонского университета, а Селеста мечтала о том дне, когда Эллери споет эту песню для нее самой.
Патриция уставилась в пространство и сказала, комкая в руке промокший носовой платочек:
– Он совсем не хочет обращать на меня внимания.
Мало того что мечты Селесты не сбылись. Ей еще выпало на долю утешать невесту Эллери.
– Почему вы так решили?
– Вы же сами видели его. Он два дня не разговаривает со мной. Больше того, бегает от меня так, словно видеть меня не желает! Вот и сегодня он меня совсем не замечал. - Патриция подняла на Селесту заплаканные глаза. - А вчера всю ночь он флиртовал с вами!
– Ну… да. - Селеста смущенно отвела взгляд. - Но флиртовать для Эллери привычно, все равно что дышать. Поверьте, это ровным счетом ничего не значит.
Ложь. Когда он флиртовал с ней, это кое-что значило.
– А почему тогда он не флиртует со мной? - обиженно спросила Патриция, готовая снова разреветься.
Больше всего Селесте хотелось бы оказаться сейчас подальше от оранжереи, но ей пришлось подвести Патрицию к дивану и усадить на него.
– Знаю почему, - всхлипнула Патриция. - Я большая… длинная… неуклюжая.
Селеста вынула из старинного комода, стоявшего неподалеку, шерстяное одеяло и подошла с ним к Патриции.
– Дылда… танцевать не умею…
Селеста присела рядом с Патрицией, накинула одеяло на ее вздрагивающие плечи.
– Не умею говорить об умных вещах… застенчивая… пятна на лице… уродина.
– Дышите глубже, - сказала Селеста. Патриция втянула в себя воздух и продолжала на выдохе:
– Папа купил для меня самого красивого жениха во всей Англии, и сама я ужасно, отчаянно люблю Эллери, но я ему… не интересна. - Последние ее слова снова утонули в рыданиях.
Селеста вложила в руку Патриции свой носовой златок и бодро сказала:
– Уверена, что это неправда.
– Вы прекрасно знаете, что это правда, - ответила Патриция, вытирая платком слезы с глаз. - Посмотрите на меня. Переросток. Руки, ноги - ужас! Эллери, наверное, боится, что я могу его прибить.
– Прибить его, конечно, можно, но лучше для этого иметь винтовку, - попыталась улыбнуться Селеста.
– Да, кстати о винтовке. Вот вы можете стрелять, и никто не скажет, что это не женское занятие. А когда я завожу разговор о греческих статуях, все только морщатся и смотрят на меня как на сумасшедшую. Почему так получается? - И Патриция впервые подняла глаза на Селесту.
– Потому что каждый мужчина - это большой ребенок, и ему приятно, что есть женщина, которая в случае необходимости возьмет в руки винтовку и защитит его, - улыбнулась Селеста. - Но вот чего они терпеть не могут, так это женщин, которые умнее их самих.
– Да? - Теперь и Патриция нашла в себе сил, чтобы улыбнуться. - А я-то всегда хотела показать свою ученость. Боялась выглядеть глупой. Решено, отныне никогда и ни с кем не буду говорить о статуях, да еще на греческом языке.
– Отчего же? Со мной можете поговорить. Правда, боюсь, мой греческий не слишком хорош, да и в скульптуре я плохо разбираюсь, ведь я училась вместе с прислу… - Селеста резко оборвала себя на полуслове. Она только что едва не проговорилась, а ведь ей нужно скрывать свое прошлое. До сих пор ей это удавалось. - Боюсь, что я не получила такого блестящего образования, как вы.
– Ну и замечательно! - В глазах Патриции появились живые огоньки. - Я думаю, мы с вами подружимся. Станем друг другу как сестры.
Селеста невольно отпрянула назад. Патриция сделала круглые глаза и испуганно прикрыла рот ладонью.
– Простите. Это ужасно нетактично с моей стороны. Просто вчера вечером я видела, как на вас смотрит Трокмортон, и подумала, что вы ему… очень нравитесь.
«Видела бы она, как Трокмортон смотрел на меня сегодня утром, - подумала Селеста. - Исподлобья, хмуро, и ручкой все время тук-тук-тук…»
– Мне нужно идти…
– Подождите!
В голосе Патриции было столько отчаяния, что Селеста не могла не задержаться.
Патриция сидела, опустив голову, и терзала в пальцах носовой платок. За окнами сеял дождь, а внутри оранжереи повисла звонкая тишина.