В дверь постучали. Громко и требовательно. Затем, не дожидаясь ответа, дверь повернулась на петлях. Прежде чем Мэлори успел что-либо осознать, лицо, стоявшее по ту сторону двери, очутилось перед его письменным столом.
– Доб-рое утро, Аитур, – беззастенчиво жизнерадостным тоном произнесла Айена. На ней был свитер в голубую, жёлтую и алую полоску. Полосы вспыхивали и перекрещивались у Мэлори в глазных нервах. Похоже, мигрень начинается, подумал он.
– Что вам надо? – безжизненным голосом спросил он. Во рту стоял невыносимо гадкий вкус – даже не марсианской пыли, а чего-то уж совсем омерзительного, наподобие кофе в пластиковых чашечках, которым угощали в Лондонском археологическом музее в отделе двадцать первого века. Раз он попробовал на экскурсии, больше не стал. Как только наши предки не перетравились насмерть, когда не было биосовместимой пластмассы? Стойкое же существо человек…
Однако тут же Мэлори пришлось узнать, что у стойкости бывают пределы.
– Имею нужду в капкане, приблизительно, – заявила Айена. Начальник экспедиции не сразу понял её невероятную грамматику, а когда понял, его способность к разумному мышлению коллапсировала окончательно. Что за идиотский юмор, подумал он.
– Для чего вам капкан?
– Ловить ка-рысу, – с непоколебимой уверенностью ответила Айена. Кому-то из них двоих пора лечиться, вот только кому – ему или ей?
– Какую ещё крысу?
Айена была не в состоянии оценить его ангельского терпения.
– Такую, какая кабель едит, – разъяснила она, явно удивляясь его непонятливости. – Будет замыканий.
О господи, подумал Мэлори. Он что, обязан ей всерьёз объяснять, что на станции нет крыс, нет капканов и вообще с крысами уже никто не борется таким способом – на то есть генная инженерия? Может, это какой-то кретинский розыгрыш со стороны команды? В любом случае не смешно…
– Айена, – холодно сказал он, – прекратите глупости. У нас не бывает крыс. Меньше смотрите земных фильмов.
– Я сама видела, – упрямо сказала Айена. – Ка-рысу.
Мэлори заскрипел зубами. Особенность барнардцев заключалась в том, что они туго воспринимали чужеродные идеи, но, если уж экзотическая мысль затесалась им в голову, её оттуда было не изгнать никакими доводами. Он ощутил себя в положении того русского из рассказа Чехова, который пристукнул доконавшую его дамочку пресс-папье. Правда, пресс-папье у него под рукой не было. Он даже не особенно хорошо представлял себе, что это такое.
– Айена, – проговорил он как можно вежливее, – вы переутомились. Если вам снятся кошмары, сходите к психологу. Пройдите сеанс массажа, попейте успокоительного и больше не доставайте меня вашими крысами.
– Нет ка-рысы? – недоверчиво выпятила губы Айена, почти обиженная.
– Нет, нет. И, пожалуйста, не отвлекайте меня от работы. Я не собираюсь продолжать этот разговор.
– Нет карысы. Нет ка-рысы, – пробормотала Айена себе под нос, как бы желая себя в этом убедить. Всё ещё медитируя над этой фразой, она наконец удалилась. Мэлори с облегчением услышал, как захлопнулась за ней дверь.
Сюда бы нормальные двери, с дистанционным сенсорным управлением, думал он. Но не положено. На Марсе дефицит энергии, экономят на всём. Вот и двери открываются вручную, и любой умник скрипит и хлопает ими у него перед носом…
Мэлори поглядел на экран стационарного компьютера. На чём он остановился? Он не помнил, на каком месте закончил править отчёт. В правом виске у него взрывались контрафактные петарды, вычерчивая огненные траектории. Буквы на экране приплясывали и мигали всеми цветами радуги. Раскоп №11… останки трёх разумных существ, пол неизвестен, захоронения ориентированы… как ориентированы? Север – это внизу или вверху?
Мэлори судорожно потянулся к ящику стола за обезболивающим. Он не мог нащупать флакон. Неужели забыл в спальне? Придётся сходить… А, нет, вот он.
– Доброе утро, Артур. Надеюсь, я не помешал вам работать?
После всех своих лабораторных бдений Лаи выглядел вполне бодро – разве только веки чуть припухли. Мэлори потребовалось немало выдержки, чтобы изобразить внимание. Лаи вынул из кармана и положил ему на стол ключ от А-лаборатории.
– Возвращаю вам ключ. Извините за задержку.
Мэлори равнодушно взял ключ и убрал его в ящик стола.
– Видимо, я должен выразить вам особую признательность за то, что вы не потеряли его совсем?
– Простите меня, Артур. Сожалею, что так вышло. Я не смог уложиться в один день.
Когда же он уйдёт, ё-моё? Мэлори совершенно не собирался капать себе в ухо антимигренин в присутствии этого типа. Нет, стоит – хлопает своими жирафьими ресницами и явно чего-то хочет.
– У вас ко мне какие-нибудь вопросы?
– Да, если позволите.
Мэлори охватило тоскливое предчувствие. Что ещё там у него?
– Не сочтите это чрезмерностью, но я бы хотел попросить у вас разрешения ещё раз слетать в двадцать пятый квадрат.
Та-ак, ясно…
Мэлори поджал губы.
– А если я именно сочту чрезмерностью?
– Я рассчитываю на ваше понимание, Артур. Это, по-видимому, единственный способ узнать то, что мне нужно.
Эпидемия какая-то, все с ума посходили. Одна ловит крыс в пять утра, второй воображает себя Индианой Джонсом… Ну уж нет, всему есть границы.
– Всему есть границы, мистер Лаи, – Мэлори с удовлетворением отметил, что его собеседник достаточно знает земную культуру: «мистер» его задел, хотя он постарался не выказать этого. – Вы забываетесь. Я бы напомнил вам, что на станции вы только гость…
– Я отдаю себе в этом отчёт, – поспешно сказал Лаи. – Если речь идёт о научном приоритете, то я гарантирую, что не опубликую эти материалы без вашего соавторства.
Слепящая боль полоснула Мэлори по правому глазу. Нет, каков гусь, а? Любезно соглашается взять его в соавторы… Чёрт знает что о себе возомнил. Мэлори стиснул под столом флакон с антимигренином.
– Мне ваше соавторство нужно, как Винни-Пуху обрезание, – он сощурил глаза. –Выйдите и не мешайте мне работать.
Лаи вряд ли знал, что такое «Винни-Пух» и «обрезание», но контекст уловил безошибочно. Мэлори с удовольствием наблюдал гневную розовую краску на его скулах. Однако барнардец сдержался.
– Стало быть, вы не даёте разрешения на полёт? – уточнил он. Мэлори взорвался.
– Нет, и отстаньте от меня наконец! – закричал он. – Я не позволю разговаривать со мной в таком тоне! Убирайтесь!
Он ждал, что Лаи выругается, хлопнет дверью и избавит его наконец от своего присутствия. Но Мэлори недооценил барнардское искусство оскорбления. Неописуемый Лаи просто сделал шаг в сторону, к окну, и повернулся к начальнику экспедиции спиной.
Катарсиса не случилось. Несколько секунд Мэлори задыхался от ярости, упираясь взглядом в безразличный бритый затылок Лаи, стоявшего у окна. Чувства барнардца выдавал только цвет его ушей, постепенно приближавшийся к малиновому.
– Сожалею, мистер Мэлори, – произнёс Лаи, небрежно, вскользь, возвратив ему «мистера», – что нам не удалось достичь взаимопонимания. В таком случае я буду вынужден действовать по собственному усмотрению.
Пользуясь тем, что Лаи на него не смотрит, начальник экспедиции поторопился отвинтить колпачок флакона и впрыснуть лекарство в правое ухо. Теперь ещё пятнадцать минут ждать, пока подействует… Почему в двадцать четвёртом веке медицина до сих пор не может победить мигрень?
Он ещё не успел убрать флакон, когда до него вдруг дошло содержание сказанного Лаи.
– Как это прикажете понимать?
Барнардец повернулся к нему лицом. В глазах его легко читалось всё, что он думает о Мэлори.
– Буквально, – обронил он и вышел из кабинета.
22. ХОДИТ ЗАЯЦ ПОДКВАРТИРЕ…
Барнарда, 17 декабря 2309 г. по земному календарю.
– Дафия меня убьёт, – тоскливо сказал Лаи. – Я ведь ещё ничего ему не говорил. А теперь придётся позвонить, чтобы он приехал за Дораном.
– Какой смысл тогда был от него всё это скрывать?
Они сидели в беседке в глубине гостиничного парка. В зеленоватом рассеянном свете, сочившемся между листьями лиан, Лаи выглядел ещё бледнее.
– Не хотел тревожить его, пока Доран не окрепнет. Ведь он такой – он бы сразу сюда примчался, забыв про службу. Думаете, в кого Доран такой импульсивный?
– Не могли же вы запретить Дорану звонить родному отцу?
– Я никому и ничего не запрещал. Я сказал ему, что сам свяжусь с Дафией, когда сочту нужным. Доран всегда меня слушается.
Когда он начинал говорить таким вот небрежным, равнодушным тоном, спорить с ним или выяснять его точку зрения было бесполезно. Лика уже давно это усвоила. И потому попыталась перевести стрелку.
– Виктор, я всё время хотела вас спросить. Вы действительно верите во всех этих ваших богов?
Она спросила это и тут же испугалась – не задала ли она неуместный вопрос. Вдруг он обидится? Но Лаи ничуть не обиделся. Ответ прозвучал совершенно неожиданно для неё.
– У нас нет такого понятия, как вера.
– Как так?
– Видите ли, – Лаи сделал паузу, обдумывая, как лучше выразиться, – ваша вера основана на идее загробной жизни и… как это… воздаяния. У нас даже слов таких нет. У нас нет представления о том, что какая-то нематериальная часть человека продолжает жить в вечности или перевоплощаться в другие тела. Наши боги не наказывают и не вознаграждают. Они – скорее принципы устройства мира. Они могут улучшить судьбу или ухудшить, не более.
Лика не знала, как реагировать. Перед ней был тот же самый Лаи, который несколько дней назад иронизировал по поводу памятника несуществующему богатырю из мифологии. Сейчас он говорил без всякой иронии.
– Мы, Аффа, почитаем Семерых, – продолжал он, – есть течения, у которых богов девять, двадцать и бесконечное множество. Впрочем, мы не рассматриваем друг друга как еретиков. Религиозных войн у нас вообще никогда не было. Были образовательные войны – вот этот феномен у вас на Земле точно отсутствует.
Лика немного знала о таихханско-фаарских войнах прошлых веков от Лагранжа, который ещё застал свежую память о последнем вооружённом конфликте. Для землян их причина была странной: таиххане гордились древностью своих университетов и ревностно сопротивлялись интеграции образовательных систем Таиххэ и Фаара. Череда межконтинентальных войн началась, когда Республика Таиххэ сбросила авиабомбу на первый открытый на Фааре университет.