Дверь соседнего номера распахнулась. Лика прошла несколько шагов по коридору и остановилась, едва не натолкнувшись на Лаи.
– Виктор… – она испуганно разглядывала его. – Что случилось?
Он догадался, как выглядит со стороны. Без пилотки (он так и не сходил за ней в бар), платок на шее сбился набок, на рукаве капитальное пятно – падая, он сшиб локтем чей-то коктейль… Он изобразил, сколько мог, улыбку.
– Ничего особенного. Просто я только что набил Патрику морду.
Лика окаменела. Широко распахнутыми глазами уставившись на него, она долго подбирала слова, прежде чем нашла нужные:
– Из-за… меня?
Лаи промолчал.
– Он сказал какую-нибудь глупость?
– Я не имею ни малейшего желания воспроизводить то, что он сказал, – сухо проговорил барнардец. Лика схватила его за запястье.
– Вы с ума сошли! Мы же коллеги… Чёрт, как всё по-дурацки получается…
Хоть бы она подольше не разжимала пальцев, взмолился про себя Лаи. Но она тут же ослабила свою прохладную цепкую хватку. Его рука выскользнула и повисла.
– Идёмте, – Лика открыла запертую было дверь своего номера, – я вам кофе сделаю.
Лаи последовал за ней, как автомат. Было что-то гипнотизирующее в её плавной тяжёлой походке, так непохожей на юркие движения его соплеменниц, тоненьких и подвижных, как ртуть. Она всё ещё не сняла бандану, в которой была на экскурсии – зачем, удивлялся он, ведь на его планете не нужно защищаться от солнца, в его родном языке даже нет слова для обозначения солнечного удара. К тому же цвет был некрасивый, тот, который земляне называли «хаки». Почему они так не любят яркие цвета? Или она подбирала повязку под цвет глаз, серо-зелёных, с коричневыми штрихами на радужке?
Лика захлопнула за ним дверь и достала из встроенного шкафчика несколько пакетиков растворимого кофе – отель снабжал ими гостей с Земли. По здешним меркам это был невообразимый шик: кофейные деревья не приживались на Барнарде, здесь им не хватало солнечных лучей. Лика засыпала в чашку двойную порцию и подставила её под краник бойлера. Сидя на пуфе, Лаи наблюдал за её действиями. Туго заплетённая коса, неправдоподобно светлого, яркого оттенка, подпрыгивала на её спине. (Барнардские женщины не носят косы – почему? Эту моду стоило бы перенять…). Когда она поворачивалась к нему лицом, он мог видеть золотисто-коричневые крапинки на её носу и скулах – как на лепестках цветов Фаара. Дурак Патрик, в отчаянии подумал он и упёрся ладонями в пуф, вонзив ногти в обивку.
– Пейте, – Лика протянула ему дымящуюся чашку. – Рыцарь…
Он неловко взял чашку, коснулся её губами, обжёгся и отстранился. Лика не отрываясь смотрела на него. Его упрямое лицо и сдвинутые тёмные брови были до того трогательны, что она непроизвольно улыбнулась.
– Как вам идёт, когда вы сердитесь, – сказала она. Лаи подул на чашку с кофе.
– Я бы предпочёл, чтобы у меня не было повода сердиться.
– Меня? Или Патрика?
– Если б я знал, – чистосердечно ответил барнардец. Он отхлебнул из чашки, капля сбежала по его подбородку и упала на шейный платок. Он не обратил на это внимания.
– Я уже извинился перед Патриком, – неохотно признался он. – Только вот много ли проку? Патрик знает.
– Знает что?
– Что мы любовники.
– Но мы не любовники, Виктор. Незачем фантазировать.
Лаи ничего не ответил. Он допил кофе и поставил пустую чашку на столик. Вдруг Лика порывисто обернулась и присела на корточки рядом с ним.
– Вы правда попросили прощения у Патрика?
Она держала его руку, чувствуя биение горячей жилки на запястье: сто ударов в минуту? Скорее все сто двадцать. На манжете рубашки была грязь. Упал на пол, догадалась она. Значит, Патрик его тоже.
– Патрик подтвердит, – Лаи приподнял уголки губ в улыбке. Подняв свободную руку, он погладил её по щеке. Лика на мгновение зажмурилась от нежности его прикосновения. Его пальцы скользнули ей за ухо, пробежали по волосам и неожиданно ловко стянули с её головы косынку.
– Виктор, что это вы делаете?
Лика открыла глаза. Лаи завладел косынкой и теперь развязывал на ней узел.
– Должен же я рассчитывать на какую-то компенсацию за то, что засветил в нос нашему общему другу.
– Хватит дурачиться. Отдайте мою бандану, – Лика протянула руку. Лаи отвёл свою руку с косынкой и спрятал её за спину.
– Этого не просите. Наоборот, я хочу от вас услышать, что вы мне её дарите.
– Псих, – сказала Лика. – Отдайте немедленно. Я собиралась пойти пообедать, а у меня грязные волосы…
Лаи внимательно посмотрел на неё.
– И вовсе не грязные.
– Но зачем… Господи, что вы такое затеяли?
Лаи расправил бандану и теперь аккуратно обвязывал её вокруг собственной бритой головы.
– Нужен же мне какой-то головной убор, раз я из-за вас потерял пилотку.
– Виктор, не темните, – в досаде произнесла Лика. – Я не знаю, что у вас на уме, но вы не можете выйти отсюда в таком виде.
– А если я именно это и собираюсь сделать? – таинственно усмехнулся Лаи. Лика вскочила на ноги.
– Вы точно псих! Патрик знает эту бандану, я надевала её в экспедициях. Вы отдаёте себе отчёт в том, что вы делаете?
– Стопроцентно.
Он сидел на пуфе, широко расставив ноги в тяжёлых бутсах. Оливково-зелёная повязка придала ему неожиданно воинственный вид, полностью скрыв его изящный лоб и подчеркнув пасмурную глубину чёрных глаз. Опять он другой, бессильно подумала Лика, совершенно другой.
– Ну и ну, – устало проговорила она. – Вы прямо как десантник из старинных фильмов.
– Теперь, значит, десантник? – поддразнивающий взгляд Лаи упёрся ей в лицо. – «Казак» мне нравится больше.
– Чёрт с вами, – она прислонилась спиной к шкафу. – Берите, если вам так хочется. Но на одном условии. Вы не будете надевать её на голову. Тем более при Патрике.
– Принимаю, – сердечно откликнулся Лаи. – Принимаю и подарок, и условие.
Он развязал косынку, сложил её и затолкал себе за пазуху, под жилет.
– Я вам очень, очень признателен, – высокопарно промолвил он, вставая. – А теперь я, пожалуй, пойду поищу свою пилотку.
Лика шагнула к нему и обняла его за шею.
– Только не делайте глупостей, – она на мгновение прижалась губами к его щеке. – Не делайте глупостей, Казак.
Едва у него за спиной захлопнулась дверь номера, как он выдернул косынку из-под жилета и, действуя правой рукой и зубами, затянул её на левой руке выше локтя. С присущим ему педантизмом Лаи собирался выполнить обещание буквально.
33. АМОЛА
Марс, экспедиция D-12, 19 ноября 2309 года по земному календарю (20 сентября 189 г. по марсианскому).
Археологи прилипли носами к стеклу шлюзовой. Двое спасателей внесли закрытые носилки; третий тащил мешок со скафандром Лаи. За ними вошёл четвёртый – видимо, сопровождающий врач. Воздух заполнил шлюзовую, вспыхнула надпись, разрешающая снять скафандры. Колпак носилок был открыт; завёрнутого в махровую простыню Лаи вынесли из шлюзовой в коридор.
– Где у вас медпункт? – спросил врач – тот самый японец. Мэлори объяснил. Врач пригляделся к нему внимательнее. Под пронзительным взглядом его азиатских глаз Мэлори почувствовал себя неуютно.
– Вы начальник этой экспедиции? Я с вами разговаривал по скайпу?
Мэлори утвердительно кивнул. Японца прорвало.
– Вас под суд надо отдать! – выкрикнул он, тряся седой чёлкой. – Как вы могли отпустить его одного? У него же амола!
– Амола? – Мэлори лихорадочно вспоминал, слышал ли он это слово. – Что это за болезнь?
Маленький доктор отступил назад. На лице его обозначилась недоверчивость.
– Вы шутите? У оленей эта болезнь называется «гон».
– Что? – Мэлори едва воспринимал то, что ему говорят.
– У него уровень тестостерона зашкаливает. Очевидно, при акклиматизации на Марсе случился сбой биологического календаря. Мы вкололи ему антиандроген, это немного облегчит положение.
Он снова зло посмотрел на Мэлори.
– Это что, ваша первая совместная экспедиция с барнардцами?
– Третья, – растерянно ответил Мэлори, чувствуя себя так, словно он лжёт – хотя это была чистая правда.
– Тогда вы кретин! – резюмировал врач и быстрым шагом пошёл догонять спасателей с носилками.
Молча стиснув зубы, Мэлори повернулся и ушёл в пустующую комнату отдыха. Рухнув в мягкое кресло, он сжал голову руками. Пальцы смяли белокурую с проседью причёску, ногти вонзились в кожу залысин. То самое место вверху виска с готовностью откликнулось жгучей болью.
Голова, тупо подумал Мэлори. Вроде бы она есть, и вроде бы функционирует, а почему в итоге выходит полный дурдом?
У двери медпункта к стене жалась смуглолицая фигура в запачканном кремовом свитере. Флендерс хотел войти и в то же время робел перед Эльзой Рэй. Наконец он подавил волнение и взялся за ручку двери.
– Кто там? – Эльза повернулась в кресле ему навстречу. – Джеффри?
– Как он? – быстро спросил Флендерс. – Можно взглянуть?
– Только на минутку, – она приподняла очки, и Флендерс вдруг увидел, что у неё доверчивые глаза дошкольницы. Наверное, поэтому она и носила очки вместо линз. Он благодарно кивнул и боком протиснулся в полуоткрытую дверь.
Лаи лежал, утонув заросшей темноволосой головой в подушке; в руку его у сгиба локтя была воткнута капельница, с запёкшихся губ ещё не сошла синева. Флендерс придвинул стул к койке и сел. Он глядел на белую мускулистую руку, варварски проколотую иглой под прозрачным пластырем (неужели эти методы всё ещё применяются?), на бескровное небритое лицо Лаи с тёмными пятнами вокруг глаз – бесконечно милое лицо. Ему страшно хотелось поцеловать эти потрескавшиеся губы и седые виски. Никогда в жизни он не сможет сказать Лаи, как он его любит. Ведь у барнардцев не бывает любви между мужчинами; у них не бывает любви даже между мужчиной и женщиной – их отношения вообще непереводимы на язык земных понятий.
Флендерс взял в свои оливковые ладони маленькую белую кисть Лаи и поднёс его пальцы к губам.