— Прошу простить за беспокойство, молодой князь… — а вот Перовская заметно подхрипывала. А под глазами у нее я заметил, ну, мешки, не мешки, но некоторую припухлость. Да уж, похоже, не одного меня сильно не порадовало сегодня утро! — Вчера в ходе истории с одеждой, должно быть, произошла ошибка. Вы вернули мне не тот китель, — продолжила между тем Наталья. — Этот, — продемонстрировала она предмет в своих руках, — как я полагаю, ваш, а мой по недоразумению остался у вас.
— Э…
Духа с два! Не было там никакой ошибки и быть не могло! Форму борисовки я передал Евгению сразу после нашего поединка, мой китель тогда был не где-нибудь, а на мне самом. Как, кстати, и потом, в ходе вечеринки. Да и сама Перовская щеголяла ночью отнюдь не в чужих одеждах!
«Не спорьте, сударь! — вмешался Фу. — Наталья Алексеевна просто умница!
Сие сейчас самое удобное из возможных объяснений!»
— Гм… Да, полагаю, вы совершенно правы, сударыня! — поспешно заявил я, протягивая при этом Наталье китель, найденный мной недавно на полу комнаты. — Прошу прощения. И впрямь, имела место досадная путаница…
— Это целиком и полностью моя вина, мне следовало быть внимательнее! — с кривоватой улыбкой проговорила в ответ девица. Мы обменялись предметами униформы. — Еще раз извините за беспокойство, молодой князь. До встречи за завтраком!
С этими словами Перовская удалилась.
«Объяснения последуют? — осведомился я у фамильяра, когда дверь комнаты за гостьей затворилась. — Кстати, верните контроль», — добавил на всякий случай.
«Уже, сударь. А насчет вчерашнего — вы совсем ничего не помните?»
«А то вы не видите!» — буркнул я.
«Мне же не дозволено глубоко нырять в ваши мысли, сударь. По умолчанию я считываю лишь то, что вы сами выплескиваете на поверхность».
«Ну…»
Нет, кое-что я, конечно, помнил. Как мы пришли к Бестужеву-Рюмину, как нарисовалась там Перовская — в форме Школы, и китель точно был на ней! Как начали с бренди. Я еще тогда подумал: а ведь ничего особенного, коньяк и коньяк. Даром что вековой выдержки. Там, к слову, на самом деле не ровно сто лет было — девяносто шесть. Вот ведь, запомнил же зачем-то!
Сидели долго, но сколько именно — не скажу. В какой-то момент Муравьева засобиралась к себе, и верный Гагарин вызвался ее проводить. А мы трое еще какое-то время пили — уже не помню что — и о чем-то беседовали… Ушли мы, кажется, с Натальей одновременно…
А вот далее — все, пустота.
«Фу, что было потом?» — нахмурившись, поинтересовался я.
«Вы совершенно уверены, что хотели бы услышать сие от меня сударь?» — уточнил дух, не преминув снова добавить в тон каплю иронии.
«Не хотел бы — не спрашивал бы!»
«Что ж, сударь, извольте. Полагаю, изначально вы собирались проводить госпожу Перовскую до ее комнаты, но оба вы прошли мимо и остановились только возле вашей. Здесь у Натальи Алексеевы ни с того ни с сего вдруг подкосились ноги, вы сделали самоотверженную попытку ее подхватить — и в результате оба низверглись в открывшуюся дверь, упав на пол. Какое-то время провалялись, хихикая. Затем попробовали подняться, хватаясь друг за друга. В результате… Прошу прощения, сударь, в результате одна ваша ладонь оказалась лежащей аккурат на ягодице госпожи Перовской, а вторая — у нее на груди. Наталья Алексеевна также не осталась в долгу… Собственно, еще большой вопрос, кто из вас выступил инициатором сих вольностей — и дальнейшего действа… Мне продолжать?»
«Хм… Без лишних подробностей, если можно», — попросил я.
«Ежели без лишних подробностей, то после недолгих, но интенсивных… назовем сие объятиями… вы изволили от души уестествовать госпожу Перовскую — сперва взяв ее сза…»
— Без подробностей! — рявкнул я вслух.
«Коли вовсе без подробностей, то, уходя через некоторое время к себе, Наталья Алексеевна по рассеянности перепутала ваши кители, прихватив первый попавшийся. К слову, не нахожу в сем ничего удивительного: скорее поражает, что все прочие предметы своего туалета она идентифицировала безошибочно!»
— Духи Америки… — пробормотал я, качая головой. — Был уверен, что она совершенно не в моем вкусе! — заметил затем.
«Хорошее бренди творит чудеса, сударь. Куда там привороту!»
«А сама Перовская — она что-то из этого помнит?» — спросил я.
«Не могу утверждать сего с уверенностью, сударь. Вероятно — частично помнит. Все до мелочей — едва ли. А мелочи, замечу, имели место занимательные! Взять хотя бы… Но вы же просили без подробностей».
«Потом как-нибудь послушаю… На свежую голову», — буркнул я.
«В чем у меня нет сомнений: Наталья Алексеевна осталась вами более чем довольна», — веско добавил после некоторой паузы Фу.
«В самом деле?» — оживился я.
«Именно так, сударь».
«Тогда даже жалко, если не помнит…»
«Всегда ведь можно повторить!» — хмыкнул фамильяр.
«Говорю же: она совсем не в моем вкусе!» — скривился я.
«Да, сударь, я заметил…»
Иногда — как вот, например, сейчас — я искренне жалел, что бесплотного духа невозможно взять и придушить. Ну, хотя бы слегка, чисто для острастки.
Глава 10
в которой на моих глазах по серебряному блюду
катится златое яблоко
Как и накануне, головную боль мне сняла Муравьева. Фу, которого я попросил связаться с Машкой или с Оши, застал ее уже в дверях, направлявшейся на завтрак — обязательного утреннего построения, с которого неизменно начинался день в Федоровке, в нашей новой Школе предусмотрено не было.
Я думал, длинноножка просто меня подождет, у себя или в коридоре, но через четверть минуты она уже сама стояла у меня на пороге.
— Ты-то как? — запоздало поинтересовался я, когда немилосердно мучавшее меня похмелье наконец отступило: гуляли-то вчера вместе, пусть Муравьева и свинтила чуть раньше. Но принять, должно быть, тоже успела порядочно. А самого себя, как известно, не исцелить…
— С утра было так себе, — скривившись, призналась девушка. — Но Инна заглянула, подшаманила. Еще раз, кстати, передавала спасибо за помощь.
— Всегда пожалуйста, — хмыкнул я. — А что чудо-зелье? — помедлив, спросил затем. — Ну, корниловское. Работает?
— Так пока и не случилось проверить, — с легкой усмешкой развела руками Машка. — Нерешительный Даниил Витальевич снова не предоставил такой возможности… А вот ты, я гляжу, времени зря не терял, — заметила она, с хитрым прищуром окинув взглядом мою обитель.
— С чего ты взяла? — состроил морду кирпичом я: на мой взгляд, никаких признаков ночных утех в комнате не осталось.
— Такие вещи мы с Оши считываем на раз, — кичливо заявила длинноножка.
— Чукча не писатель, чукча читатель? — буркнул я, поздновато сообразив, что вышло жестковато: словесная отмашка пришлась аккурат в больное место Муравьевой.
Но та намека то ли не поняла, то ли сделала вид, что не поняла.
— Чукча? — переспросила она, будто бы ничуть не смутившись.
— Чухонская пословица. Не важно, проехали, — отмахнулся я. — Ну, пошли, что ли, завтракать? — поспешил тут же сменить тему.
— Пошли, — кивнула Машка.
Столовая располагалась двумя уровнями ниже, в конце длинного прямого коридора без дверей и, ясное дело, без окон. К моменту нашего с Муравьевой там появления почти все курсанты уже сидели за столом — не было пока только Ясухару со Златкой.
Стол, кстати, оказался круглым, что вкупе с кирпичной кладкой стен трапезного зала и стилизованными под факелы светильниками тут же навеяло мне ассоциации с мифическим замком короля Артура и его легендарными рыцарями. Интересно, а в этом мире есть подобное предание?
«Не предание, сударь, историческая хроника, — заметил Фу. — Король Артур — знаменитый вождь древних бриттов и ученик самого Мерлина, в честь которого ныне поименована единица измерения маны. И да, в его замке действительно стоял круглый стол, дабы никто из сидевших за оным рыцарей заведомо не возвысился над прочими. Полагаю, здесь, в Школе, форма стола несет схожий посыл».
«Ну, да, наверное», — согласился я.
Свободных мест за «рыцарским» столом пока оставалось четыре: два рядом, между новосибирцем Мартыновым и Змаевич, и по одному — меж Воронцовой с Цой, и между Гагариным с той же Змаевич. Никаких персональных меток над стульями не просматривалось — стало быть, садиться можно было, куда пожелаешь.
Я показал Машке глазами на два места рядом, но она отрицательно качнула головой.
«Лучше оставим их Златке и Тоётоми, пусть вместе сядут», — шепнула через Оши и прежде, чем я успел отреагировать, покачивая бедрами, направилась вокруг стола. Разумеется, не к Цой — к Гагарину, уже давно не сводившему с длинноножки глаз.
У меня же теперь выбор оказался, прямо скажем, незавидный: либо сесть возле хабаровчанки — полагаю, к взаимному нашему неудовольствию — либо лишить Ясухару с царевной мест рядом друг с другом, которые им заочно посулила от щедрот Муравьева. Пока я размышлял, какой из вариантов хуже, в зал как раз и вошли японец с болгаркой. Еще можно было, конечно, их опередить, бросившись к столу со всех ног, но это выглядело бы совсем уже некрасиво. Так что, приветливо кивнув приблизившейся парочке, я обреченно поплелся к одинокому свободному стулу.
— Доброе утро, — буркнул, усевшись.
— Доброе, доброе, — рассеянно кивнула справа от меня Воронцова.
— Здравствуйте, молодой князь, — сухо и степенно произнесла Цой.
«Позже место можно будет поменять», — утешил меня Фу.
«Точно?»
«Вы же читали правила внутреннего распорядка, сударь. Страница четыре, первый абзац».
«Не помню, — признался я. — Ну, хорошо, если так…»
Тем временем «Иванова» с Тоётоми заняли места на противоположной стороне стола, и, едва это произошло, из почти незаметного окошка в стене к нам потянулась вереница наполненных снедью блюд, тарелок, чашек с горячим чаем, а также сверкающие серебром эскадрильи ножей, вилок и ложечек. В воздухе под потолком вспыхнула огнем надпись: «Приятного аппетита!»