— Теперь слушай, что нужно делать. Все трофейные танки и технику в этих эшелонах, вместе с боезапасом, отправляй в Смоленск, в новый формирующийся корпус…
— Товарищ генерал! — вскидывается начальник АБТУ. — У нас четыре мехкорпуса почти без танков. Давайте хоть 17-му мехкорпусу что-то дадим?
— Для мехкорпуса сорок танков — ерунда, — не поддаюсь хотелкам главного, если не считать меня бронетанкиста, — усиленная танковая рота. Для стрелкового или моторизованного корпуса в самый раз. А ты, раз такой жадный, займёшься той разбомблённой группой. Они там до сих пор без присмотра. Бери своих ремонтников, нужную технику, и туда. Всё, что сможешь найти целым или отремонтировать — всё твоё. Куда хочешь, туда и суй, слова против не скажу. И вот что…
Задерживаю на полковнике долгий взгляд.
— Если я через трое суток увижу там хоть одну не «раздетую» в ноль машину, ты мне очень сильно не понравишься. Автомобиль в клочки? Уцелевшие колёса собери. Алюминиевые обломки двигателя, хоть танкового, хоть автомобильного. Все гусеницы — снять! Весь боезапас — изъять. Пулемёты — демонтировать! Прицелы, триммеры, всё остальное — снять! Башни с пушками… ну, это как успеешь. Будет достаточно времени, надо и негодное всё в переплавку вывезти, но этим пусть инженеры занимаются. Всё понял?!
— А как нам делить поляну, если мы оба трофеями займемся? — Вылезает Мерецков.
— Да очень просто. Твоя главная забота — небоевые трофеи. Боеприпасы и вооружения, попадись они тебе в руки, тоже прибирай. Но по первому требованию отдаёшь полковнику Иванину. Аналогично, полковник. Ты тоже обмундирование, инструменты и оборудование, продовольствие, всё такое, отдаёшь Мерецкову.
— Автомобили, тягачи… — полковник смотрит вопросительно.
— Твоё, — с ответом оглядываю задумавшихся конкурентов, подыскиваю критерий, — принцип такой: если что-то можно отдать или продать гражданам, это к Мерецкову. Остальное — твоё, товарищ полковник.
— Кстати, Кирилл Афанасьевич, чуть не забыл. Если есть скоропортящиеся продукты, какие-нибудь фрукты, раскидай их по пионерлагерям и госпиталям. Что останется — лётчикам. И подумай о снабжении лётчиков, диверсантов, передовых штурмовых частей дополнительными сухими пайками оттуда.
На волне отличного настроения можно и военно-практическими делами заняться.
1) Прибыли «Редуты». На это у нас начальник связи есть. Совместно с авиаразведкой. Гружу полковника, зама генерала Григорьева.
— Поставите здесь и здесь, — тычу пальцем в карту на две точки. Одна близь Минска, другая — у Барановичей. Выбираю места повыше.
— Им мощный источник питания нужен… — вопросительно смотрит полковник.
— Это инженерная служба. Они генераторы делают из немецких авиадвижков. Срочно им заказ, я подпишу. Докладную — в НКВД, в список стратегических объектов.
2) В Гомеле заработала присланная с Пермского моторного инженерная группа. Есть контакт! Авиаторам тут нечего командовать, они сами, как на иголках. Планируемая производительность — тридцать моторов в неделю.
— Этого мало, — категорически не соглашаюсь, — пусть переходят на круглосуточный режим работы в две или три смены. Объект тоже перевести в разряд стратегических. Пусть готовят кадры. Гомельский военкомат им в помощь. Можно свободных авиатехников им перебросить, как временную меру.
Кстати, продовольственное снабжение кадров на стратегических объектах повышено на четверть. Пока. А там, если будет возможность, ещё подниму.
3) Начальника связи ещё озадачил. Больше, конечно, Крайкова. У нас нет сети ВНОС восточнее Минска.
— Полковник, — обращаюсь к Куликову, вот такой он сегодня у меня крайний получился, — капитан Крайков тебе в помощь. Технология ему знакома. Немецкие телефонно-телеграфные провода наверняка в трофеях тоже есть. Всё это ваше. Всё в дело.
11 июля, пятница, время 07:45
Минск, штаб Западного фронта.
— Да какого хрена?! — Блядский высер! Как мой свежеиспечённый генерал пропустил такое? Сглазил я его что ли?
— Ничего особо страшного пока не случилось, — пытается меня успокоить Болдин.
Забыв, что в руке карандаш, сжимаю пальцы в кулак. Раздаётся треск.
— Ничего не случилось? — Бросаю обломки карандаша на карту, тычу пальцем между ними, — Что видишь?
— Да ничего такого… — Болдин старается не смотреть мне в глаза.
— Вот именно, ничего! У нас там нет ничего! Знаешь, как это называется? Противник вышел на оперативный простор! С-сука, мотал я на ржавом болту его дойче мутер!
Немцам не удалось навести понтонный мост в районе Вильнюса, так они отвели свои мототанковые части восточнее и спокойненько переправились там. Это я домысливаю. В небе организовали такую высокую плотность присутствия своей авиации, что авиаразведка спасовала. Воздушное логистическое плечо сказывается, аэродромов в том районе у меня нет. Разворачивать сеть ВНОС Крайков только начал, поэтому система предупреждения и оповещения пока не работает. Персонал Редутов только осваивает технику.
— Какого хрена Анисимов не отступил?!
— Он отступил, но в Пабраде не успел. Не будут же они под огнём уходить…
Немецкую танковую группу гарнизон городка Пабраде долго не удержит.
11 июля, пятница, время 06:50
Узел обороны на линии Вильнюс — Пабраде близ реки Нярис.
Лейтенант Гатаулин.
— И далеко ли, насрать на ваши бритые черепа, вы собрались? — насмешливо спрашивает невысокий и с виду щуплый лейтенантик. И немного подумав, добавляет:
— О доблестные, сцуко, бойцы Красной Армии?
Запыхавшиеся «доблестные, сцуко, бойцы», только что побившие все собственные рекорды по забегу на километровую дистанцию, в количестве не больше четырёх десятков ошеломлённо смотрят на неубедительной комплекции командира. Мнутся с ноги на ногу и прячут глаза. Калибром лейтенантик не вышел, но вполне убедителен ТТ в его руке и ещё более внушает верзила — пулемётчик рядом. Верзила держит увестистый дегтярёв чуть ли не двумя пальцами, и чуть повыше голов тяжело дышащей толпы.
Именно толпы. Всё, что осталось от роты первой линии обороны. Почти полутора сотни человек. Они и сейчас нервно оглядывались, — пологий вытянутый холм, зимой пригодный для покатушек на санках детя младшего возраста, — надёжно прикрывал их всех от вражеского огня. Только обманчиво ласково посвистывают пули на безопасной высоте. Чужие пули.
— А ты кто такой? Где вторая линия обороны? — вдруг с непонятной дерзостью спрашивает широколицый детина, но тут же роняет винтовку и в страхе приседает. Тут не только присядешь, но и ещё кое-что сделаешь, не успев снять штаны. В опаляющей близости от уха вжикает пуля от ТТ.
Никто не заметил прицеливания, которого, впрочем, и не было. Не было и предупреждения, сам выстрел — предупреждение, о чём тут же любезно сообщает лейтенант.
— Не думай, что я промахнулся. В следующий раз, только вякни, пуля точно твоё лупоглазье пробьёт. Вы только что покинули назначенную вам линию обороны. Вы — трусы и дезертиры. Я — лейтенант Гатаулин. Как единственный здесь командир Красной Армии всех вас назначаю штрафной ротой. Будете кровью вину перед Родиной искупать. Прямо щас. От края до края холма — занять оборону! Дистанция пять метров! Бегом!
Презрительным взглядом лейтенант наблюдает, как суетливо и бестолково воинство распределяется по холму.
— Помоги им, — лейтенант показывает на них головой неизвестно откуда взявшемуся сержанту.
— Ты! Лупоглазый! — лейтенант носком сапога ловко подкидывает случайный камешек в дерзкого детину. — Фамилия!
— Рядовой Николаев, — бурчит детина.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — поворачивает веснушчатое лицо мелковатый красноармеец через пару человек от дерзкого.
Лейтенант поощрительно улыбается, наконец-то эти придурки хоть что-то сделали по уставу. Хоть один. После разрешения красноармеец спрашивает:
— Там немцы наступают. Нам стрелять или как?
— Вы — все придурки, — громко сообщает своим новым подчинённым лейтенант. — В армии ничего без приказа не делается. Только попробуйте кто-нибудь без команды шмальнуть. Следующий выстрел будет из моего ТТ. Прямо в дурную голову. На первый — второй рассчитайсь!
— Запомните, кто первый, кто второй. И все хорошенько запомните: вы по краю ходите. Позорный расстрел вы себе уже честно заработали. Приговор вам отстрочен, но я в любой момент могу привести его в исполнение.
Лейтенант стоял поодаль, там, где мог позволить себе стоять.
— Эх, и вояк нам бог послал… — Гатаулин сдерживает ругательство.
— Новобранцы, сразу видно, — подаёт голос сержант.
Лейтенант не отвечает. Думает. Новобранцы новобранцам рознь. Он сам-то кто? Реального боевого опыта почти нет, но грустное сие обстоятельство мало его волнует. Птенцы гнезда Павлова вышли из такого адова тренажного круга, что реальные боевые действия кажутся приятными каникулами. Гатаулин до сих пор с содроганием вспоминает, как их заставили атаковать по мокрой пашне. С залеганием, перекатами и прочими хитростями. Зачем так издеваться? Так Генерал тут же объяснил:
— Теперь вы знаете, что такое идти в атаку по грязи. Это не только противно, грязно, мокро и холодно. Это ещё и бесполезно. Оружие, как вы не берегитесь, неизбежно забивается грязью. Стрелять не можете и становитесь беспомощными целями для противника, сидящего в сухом оборудованном окопе.
— Всем поставить прицел на сто метров! — кто-то с удивлённым испугом оглядывается, но все послушно ковыряются с винтовками.
Откуда-то сбоку раздаётся длинная очередь, с последующим завыванием, — т-р-р-р-р-р-а-а-а-у-у-у. Цепочка залёгших солдат оживляется. Гатаулину не надо смотреть, что происходит. И так знает. И второй его пулемётчик с трофейным МГ-34 своё дело тоже знает.
— Первые номера! Разобрать цели по секторам! Огонь! Вторые номера — не стрелять!
Кто-то из вторых всё-таки выстрелил. Лейтенант морщится и лезет чуть сбоку вперёд. Оглядеть поле битвы всё-таки надо. Что у нас там? Веселящая сердце окружающих новобранцев, которые по документам и какому-то недоразумению считаются красноармейцами, картина вовсе не радует лейтенанта. Немцы отступают и отступают грамотно и так же методично, как шли в атаку. Вот сейчас лейтенант мрачнеет, ему приходится усилием воли гнать холодок из желудка. Он видел, как разделались с первой линией обороны. То же самое сейчас будет и с ними.