— Лаврентий Фомич, здравствуй, друг мой, — вопрос об использовании пленных решаю сам. Заодно и радую его известием о передаче им трёх вагонов трофейного продовольствия. Цанава организатор толковый, разберётся.
17 июля, четверг, время 11:05
Вильнюсская оборонительная линия
Никитин уболтал меня на укрепление Вильнюсского направления. Слишком длинная полоса обороны для одного, пусть и мощного, соединения. Да я ещё речку Вилию на него повесил для обороны от Гудериана. Гляжу безотрывно на Никитина минуты три. Безотрывно и не мигая.
— Сделаем так. Генерал-лейтенанта Филатова снимаем с командования 13-ой армии уже официально, пусть доформирует новую армию в Смоленске, — давно надо было это утвердить.
— Исполняющим обязанности назначаем тебя. И тогда 2-ой стрелковый и 17-ый механизированный становятся твоими. Работай. Задача-минимум: ни один вражеский солдат не должен появиться рядом с Минском.
С любопытством смотрю на свежеиспечённого командарма. Не сказал бы, что его сильно обрадовало. Видимо, ждал дивизию на укрепление и место для неё, небось, припас, а тут ему пять дивизий, среди которых две танковые. Хотя танковые они только по названию, танков там кот наплакал, то бишь, я от щедрот сколько-то выделил.
— Как раз трофейными танками их снабдишь. Ты ж не распределил их ещё?
Никитин молча качает головой, потом роняет:
— Думал их разбавить по частям…
— Обслуживать неудобно, когда большое разнообразие в одном месте
Оглядываю местность перед НП. Справа небольшая речушка Мяркис кокетливо изгибается узким руслом. Гляжу скептически, курица вброд не перейдёт, а вот танк проскочит. Никитин соглашается:
— Танкоопасное направление.
— Что придумал?
Долго слушаю наполеоновские планы. Скептически слушаю, и новоявленный командарм замечает.
— Что не так, Дмытрый Грыгорыч?
— Понимаешь, изюминки нет. Ты всё правильно говоришь, и бьюсь об заклад, худо-бедно, но всё сработает. Только это всё было и фрицы всё это знают. Минные поля, говоришь? Разминируют.
— Под пулемётным и снайперским огнём?
Насмешливо гляжу на своего протеже.
— Ты чего, генерал? Не в курсе последних военных хитростей? Артобстрелом или бомбёжкой разминируют твоё поле. И что тут твои снайперы сделают?
— Ладно, пошли, пообедаем, а там подумаем ещё, что можно сочинить.
Обедать мы пошли к красноармейцам. Время от времени полезно напрягать интендантов такими генеральскими выкрутасами. Этому я тоже Никитина учу. Противостоянием с фон Боком он будет сдавать экзамен на командарма. Утверждать его пока не буду, и.о. побудет. Мне с фон Боком задираться уже нет мотива, я его переиграл. Он пришёл на место, которое я ему приготовил, он послушно, как змея под дудочку факира залез туда, куда мне надо.
18 июля, пятница, время 16:05
Бронепоезд «Геката».
В Барановичи поехал на этом бронепоезде, сопровождая уже свой эшелон с боеприпасами для группировки Рокоссовского. Сидел с улыбчивым и относительно молодым майором-артиллеристом, — они все артиллеристы, — в командирском вагоне. Пили чай, разговаривали.
Бронепоезд уютно постукивает колёсами, поверхность горячего чая в стакане с вычурным железнодорожным подстаканником отзывается лёгкой рябью. За окном мирные пейзажи. Изнутри не видно, что вагон и весь поезд под мощной бронёй. И что окно это бойница, открытая сдвинутой вбок бронеплитой. Полное ощущение мирной жизни, к которому добавляется чувство почти полной безопасности, от знания, что они едут под защитой брони, грозных пушек и слаженной команды военных.
— Как там Москва, товарищ генерал?
— Я её не видел почти. Только из окна машины. Спокойная. Только военных на улицах много и режим светомаскировки жёстко соблюдают.
— А правду говорят, что товарищ Сталин ругал Кузнецова и Жукова? — выспрашивает любопытный майор. Крутится по железным дорогам, для него мой последний вылет в Москву — свежайшая новость. А ведь это полмесяца назад было.
— Не, неправда. Я их ругал. Слегка. А товарищ Сталин решил, что с них хватит. Правительство считает, что положение складывается в целом благоприятное.
Пью чай, хрустя предложенными сушками. Майор округляет и так круглые глаза на круглом же лице и делается похожим на сову. Х-ха, кажется, я знаю, какой у него будет псевдоним отныне. Филин.
— Как же благоприятное? Взяли Вильнюс, Прибалтику, осадили Одессу, рвутся к Киеву.
— Если бы мы в несколько дней вышвырнули немцев обратно, то Англия могла решить, что мы слишком сильны, и встать на сторону Германии, — приходится объяснять, — А это ещё хуже. Объединённый англо-германский флот вещь крайне неприятная.
— Мы и Англии можем навалять, — уверенно заявляет майор.
— Можем. Только оно нам надо, воевать на три фронта сразу?
— Какие три?
— Япония на Дальнем Востоке.
— Япония не нападёт.
— Нападёт или нет, а войска держать приходится. Давай-ка ещё чайку.
Майор кличет сержанта, тот приносит чайник. Молчим, снова любуюсь видом за окном.
— Повезло нам с вами, товарищ генерал.
Внезапно чувствую, что голосом майора со мной говорит не только подтянутый и крепкий краском. Они все сейчас со мной говорят. Почти миллион бойцов и командиров сейчас мне это сказали. Майор тут же подтверждает.
— Все так считают, товарищ генерал. Все чуть не молятся на вас. Я даже слышал… — он понижает голос, — некоторые говорили, что если вас в Москве вдруг арестуют, то они в поход на Москву пойдут.
На мгновение зависаю. Опасную оговорку о походе на Москву можно и не заметить. Майор, сознательно или нечаянно, на огромный риск идёт. Нельзя пропускать таких сильных заявок. Давно я задумывался о природе власти, ещё в прошлой жизни. И кое-какие выводы сделал. Настоящая власть от должности не зависит. Если меня отрешат от командования фронтом, и после этого я стану никем, то, значит, никакой личной власти у меня не было. Моя власть заёмная, делегированная сверху. После отставки меня будут вспоминать добрым словом, будут уважать всю жизнь, но это авторитет и репутация. Вещи замечательные, но это не власть. Власть состоит из двух главных частей: контроль над ресурсами и наличие абсолютно преданных людей. Должность, звание, общественное положение — приятные, но не обязательные атрибуты.
К примеру, я для Сталина — одна из опор власти. Это если я проявлю абсолютную преданность лично ему. А ресурс, который ему интересен и который от меня неотчуждаем, это как раз мой авторитет в войсках. Замечательный ресурс и он у меня есть. А вот лично мне преданных людей у меня нет. Не пора ли ими обзавестись?
Честно говоря, мне этого не хочется. С души всегда воротило. А вот моего генерала нет, мы всё больше сливаемся в нечто целое, но своё Я он пока сохраняет. И к моим мыслям по поводу прислушивается внимательно.
— Списочек мне, — шевелю пальцами, как бы подгребая нечто себе, — тех, кто готов из-за меня на Москву идти…
Заговорщицки поднимаю палец, дожидаясь, когда уйдёт сержант, снабдивший нас свежими плюшками. Майор слегка теряется. Не ожидал такого конкретного поворота после, пусть рискованного, но обычного славословия любимому начальству.
— Первая фамилия — моя, — находится отважный майор. Про остальных пока молчит. Если они ещё есть, эти остальные. Ничего, и с одним можно поработать.
— Хорошо. Представь, над нами пролетает пара наших самолётов, родных и краснозвёздных. И я приказываю тебе немедленно их сбить, потом выслать группу на место падения, добить экипажи и принести сюда всё, что было на борту. Твои действия?
Действия майора меня не впечатляют. Застывание с широко открытыми глазами и ртом никого не впечатлит. Жду, успешно сдерживая смех.
— Э-э-э… товарищ генерал… как это, своих сбивать? — кое-как рожает уточняющий вопрос Сергачёв. Интересно, кто он по национальности? Проглядывает в лице что-то чувашское. Хотя поди отличи их от русских.
— Ну, так… — пожимаю плечами, — возможно, я знаю, что на самом деле это немцы. У них сотни наших захваченных самолётов. Или это наши, но… они везут приказ о моём аресте. Но понимаешь, объяснять некогда. Самолёты вот-вот улетят, времени на объяснения нет ни секунды. Твои действия?
— Сказать, что это немцы на наших трофейных самолётах, не долго, — выкручивается майор.
— А если наши с приказом о моём аресте? — отступать не собираюсь.
— Такого быть не может, — уходит майор от ответа.
— Ты первый сказал о моём аресте в Москве. Так что может. По твоим же словам, — безжалостно загоняю его в угол. Что-то он начинает мямлить, я уже не слушаю. Пусть он меня слушает.
— Ленин сразу после октября семнадцатого что сказал? Мелкобуржуазная волна захлестнула революцию. Сразу двести семьдесят тысяч человек вступили в партию*. А дореволюционный состав, хорошо, если тысяч двадцать.
— Как ты думаешь, все эти люди надёжные и проверенные? А думаешь, среди большевиков с дореволюционным стажем никто не затесался? Между прочим, царская охранка не дремала и вербовала агентуру активно и везде.
— Товарищ генерал!
— Да успокойся! Их почти никого уже не осталось, кроме нескольких человек. Но вот что ты думаешь про троцкистов? — Поднимаю руку, чтобы остановить. Знаю, что скажет.
— Троцкисты — враги партии и государства, но почему они враги? Вовсе не потому, что поверили идеям Троцкого. Знаешь, что они в Испании учудили? Подняли восстание против своих. Решили, что война с Франко — удобный момент для захвата монопольной власти. Поставили интересы своей партии выше общих интересов. Вот почему они враги, а вовсе не потому, что у них идеи другие.
— А теперь представь себе обычного кондового карьериста. Никакого не троцкиста, а просто человека, старающегося всеми силами забраться наверх. На верху лучше, чем внизу. Вот я — генерал, так? Что это значит? А то, что у меня все шансы в этой войне уцелеть. В отличие от простого рядового, который в атаку на пулемёты ходит. Это только один плюс, а вообще, их много.