Сначала не хотел брать Ковель, сил маловато. Но он в Полесье, а оно должно быть нашим повсеместно. Опять же сильно облегчает дело неожиданность удара. Сейчас мои, а вернее, Рокоссовского, бойцы рассекают по городу на лёгких танках, добивая стоящий здесь охранный полк. Забавно. Их и двух батальонов не наберётся, вот что неожиданность и стремительность животворящего удара делает. Ну и что, что полк? Сейчас мои нагло носятся по городу, поливая всё, высунувшее голову, из пушек и пулемётов. Создаётся полное впечатление, что дивизия в город вошла.
«Геката» им в помощь. Уже ухала главным калибром по указанным целям. Тоже, кстати, немецкая методика. Передовые части прорыва всегда гаубичная артиллерия прикрывает.
— Иди сюда, — подзываю старшего железнодорожного лейтенанта, у него полурота в подчинении. — Вот это транзитные эшелоны, проверь наличие согласно документам…
Смолкаю, видя растерянные глаза. Вздыхаю.
— Ладно, подожди, — ждать ему приходится минут пятнадцать. Снабжаю каждый документ четвертинкой бумажки с кратким переводом. Идентификатор эшелона, количество вагонов, номера последнего и первого, краткое описание груза.
— Дай ему взвод для огневого прикрытия, — капитану диверсантов. — Мало ли что. И разыщите машинистов, у нас их не так много.
Так я начал заниматься своим любимым делом, грабежом грабителей. Лозунг «экспроприация экспроприаторов» заиграл новыми и свежими красками. Пришли нас грабить? Так сами без штанов останетесь.
1 августа, пятница, время 09: 40
Вокзал г. Луцк. Волынское Полесье.
— Лаврентий Фомич! Наконец-то! — иду, приветственно раскинув руки, навстречу мрачного вида крепышу, от взгляда которого, казалось, даже деревья и кусты пригибаются. Без всякого ветра.
Мрачность Цанавы заметно блекнет, когда я не ограничиваюсь крепким рукопожатием и обнимаю его за плечи. Самый злобный и подозрительный ко всем мизантроп не сможет не ответить приветливостью на взрыв восторга по своему адресу. Лицо комиссара госбезопасности немного забавно движется. Хохочу, пряча под искренней радостью веселье совсем другого рода. Смешно от того, что Цанава хочет, но не может улыбнуться. Разучился, ха-ха-ха…
Перрон кишит высыпающими из вагонов бойцами НКВД. Сразу вычисляю бывших пограничников.
— И собачек с собой взяли?! Какие ж вы молодцы! — Натурально, молодцы. Сам-то я не догадался затребовать, чтобы их прихватили.
Поймав мой восхищённый и обожающий взгляд, крупный собакен на ходу машет мне хвостом и приветственно гавкает. Звучат обычные в таких случаях команды. Надо построиться, провести перекличку и так далее. Мы выходим на привокзальную площадь. Это мой ответ на вопрос Цанавы:
— Куда нам сейчас?
На площади Лаврентий Фомич внимательно изучает обстановку. Одобряю. Лично я просто наслаждаюсь. Лето, всё цветёт и пахнет. Полудневная жара, которая в этих широтах не так беспощадна, ещё далеко. Каштаны, обозначающие начало прилегающих улиц, увешаны маленькими зелёными бомбочками. Прямо перед помпезным зданием вокзала, с башенками, сплошь арочными окнами, на зелёной площадке, которую окружает проезжая часть, виселица. На четыре персоны. У начала улицы слева у грузовика клубится какая-то толпа, которую несколько красноармейцев время от времени приводят в порядок. Вдыхаю вкусно пахнущий воздух. Лепота!
Цанава останавливается у виселицы. Выражение лица его расшифровать не могу, да оно и меняется ежесекундно. Потому спрашиваю прямо:
— Нравится? Специально к твоему приезду старались, — это правда. Развешивали вчера, практически ночью. Выбрали тех, кто покрепче. Многие из полицаев натурально обгадились. Пришлось на месте пристрелить. Местные евреи очень одобряли.
Цанава стоит и внимательно изучает натюрморт. Есть и натюр и много морта. Презренные коллаборационисты одеты в гражданское, и оружия у них по понятным причинам нет. Зато есть белые повязки с чёрной свастикой. Вместо оружия снабжены табличками, которые Цанава сейчас читает.
«Мы служили фашистам», «Мы стреляли в спину Красной Армии», «Мы убивали советских граждан». И последней горжусь особо, моя придумка: «Мы лизали задницу гитлеровцам».
— Воняет от них, — морщится Цанава. Это он не о реальном запахе, которому пока неоткуда взяться. Понимаю, но не соглашаюсь.
— Не скажите, Лаврентий Фомич. Трупы врагов пахнут приятно.
Я его проводил до здания, в котором ему предстоит обосноваться. Да тот же городской отдел НКВД, который, что забавно, занимала и укронацисткая полиция. По дороге вкручивал и вкручивал про обстановку в городе и на территории.
— А что там за люди оружие у вокзала получали? — перебивает меня и меняет тему Цанава. — Характерной внешности.
— О-о-о, Лаврентий Фомич, это отдельная песня, — покладисто переобуваюсь на ходу. — Члены Юденрата, жители еврейской резервации, которую гитлеровцы тут устроили…
Это вчера как раз было… в местном клубе.
— Вы так спокойно заявляете, что можете нас бросить ещё раз?! — разоряется пожилой, колоритный как с картины, еврей. С пейсами и шапочке. Какой-то их авторитет. Присутствующие согласно шумят. Многие в одежде с жёлтыми звёздами Давида. Немцы заставили так ходить.
— Советую и вам успокоиться, — запрещающим жестом пытаюсь остановить, готовый взорваться, вулкан. Не помогает.
— Тысячи наших друзей, соседей и родственников убили! — выкрикивает авторитет.
— От меня чего хотите? — спрашиваю с максимальным хладнокровием. — Чтобы я их оживил?
— Мы хотим, чтобы вы не бросали нас на произвол судьбы! — согласный гул голосов всего зала.
— Слава небу! — возношу вверх руки. Немного несерьёзно себя веду, так и претензии глупые. Ничего не хотят слышать. Может, просто надо выкричаться и эмоции выплеснуть.
— А я здесь зачем? — мой вопрос заставляет слегка задуматься. — Вы меня будете слушать или вам покричать без толку хочется. Тогда я пошёл. Вы мои звёзды видите? Я генерал армии, командующий Западным фронтом, под моим началом почти миллион бойцов. Вы что, думаете, мне больше делать нечего, как ваши истерики выслушивать?
Кажется, что-то до них доходит. Началось с того, что я всего лишь плечами пожал на вопрос, надолго ли я к ним.
— Сил моего фронта здесь всего лишь капля. Почти все красноармейцы, которых вы видите, это остатки разгромленных соединений Юго-Западного фронта. Да, я с ними работаю, снабжаю их, командую ими. Но их мало. А с юго-востока уже надвигаются не меньше двух регулярных немецких дивизий. На востоке не всё спокойно.
В зале шум, взволнованные голоса. Не сразу понимаю… а, они пугаются наступления двух дивизий!
— Две дивизии, это мелочь, — успокаивающе поднимаю руку, — уверен, что мы отразим их нападение. Но гитлеровцы могут подтянуть ещё пять или десять. И что тогда?
— Сколько у нас времени? — уже спокойно спрашивает авторитет. Задумываюсь на полминуты.
— Недели две точно есть.
После этого разговор пошёл спокойнее. Дал им два варианта. Предложение эвакуации энтузиазма не вызвало. Энтузиазм вспыхнул после предложения вооружить их. Авторитет оценил возможности общины примерно в тысячу-полторы бойцов.
— Оружие получите трофейное, — извещаю присутствующих. У меня свои резоны, про некоторые говорю, про другие умалчиваю. Трофейного оружия у меня завались и вооружить еврейцев — неплохой способ с толком его пристроить. Про то, что я исподтишка подталкиваю их к переходу на немецкое снабжение, помалкиваю. Сами дотумкают. Больше немцев перебьют, больше оружия и боеприпасов получат.
— Артиллерию дадите? — от такого вопроса слегка подвисаю. Ишь, чего захотели!
— С ума сошли? Мне несложно вам и танки дать и даже самолёты. Только что вы с ними делать будете? Обращаться с пушками, надо учиться не меньше двух месяцев. У нас нет столько времени. Так что получите карабины, автоматы, пулемёты. Это всё. Ну, гранаты ещё. Бутылки с зажигательной смесью сами сделаете.
После этого начались организационные вопросы. Воодушевлённые евреи, как мне доложили, не спали всю ночь. Наметили строения для казарм, составили предварительные списки. А ещё стрясли с меня обеспечение ополчения пайками и денежным довольствием. Зря я надеялся, что забудут. Отплатил им тем, что озадачил их помощью в уборке урожая в окрестных хозяйствах. На удивление, согласились легко. Это в моё время народу было не интересно. А сейчас работа в селе автоматически давала массу весомых плюсов. Главных два: кормёжка и оплата. Пусть не деньгами, а в натуральном виде. Мукой, каким-нибудь горохом и прочим съедобным. Так даже лучше.
Итогом и была та раздача оружия рядом с вокзалом. Еврейская община сформировала три батальона ополчения. Теперь их не страшно и оставлять, если придётся. Оуновцы и гитлеровцы кровью умоются, когда попытаются их прижучить. Не получится угнать их на бойню, как овец.
И то, что Луцк оставлять не собираюсь, я им не сказал. Нечего расслабляться.
А сейчас стоим с Цанавой напротив здания горотдела милиции.
— Понимаешь, Фомич, — минуту назад смолчал, когда я его так назвал, так что продолжаю, — тебе здесь будет удобно отработать методы следствия. Ошибки не так страшны, как в мирное время.
— Это почему?
— Мы все из гражданской войны. Привыкли шашками махать и никак не отвыкнем. Наше НКВД частенько как поступает? Если знает, что среди десятерых двое-трое точно виноваты, то загребает всех десятерых. Это с натяжкой можно оправдать только в крайне экстремальных ситуациях.
— А ты не оправдываешь? — мрачно усмехается Цанава.
— Ни в коем случае. Исхожу из простой арифметики. За уничтожение двух врагов Советской власти расплачиваемся восемью нашими людьми. Если б я так поступал, то немцы уже в Смоленске были бы. Тебе этого хочется?
— Нет.
— Вот и я не хочу, чтобы ты так воевал. Тут на Украине много народу до войны репрессировали. И что в итоге? Пришли немцы, и половина хохлов тут же на их сторону перебежала. Украинский национализм голову поднял. Что это значит? А то и значит, что ваши методы