Вторым пунктом они должны в течение дня, — каждой армии отводится время, — перетранслировать доклады от корпусов и дивизий. Для проверки и сверки данных. Естественно, доклады от дивизий и корпусов в той же форме: на немецком языке, зашифрованные и радиотелеграфным способом.
Этим приказом я убиваю трёх зайцев. Корпуса и дивизии научатся пользоваться радиостанциями. А то до сих пор боятся пользоваться шайтан-устройствами. Далее, осознают необходимость знания немецкого языка. Хотя бы для того, чтобы исполнить каприз начальства, которому шлея под хвост попала. И третье. Радиотелеграфисты получат постоянную тренировку. Будут каждый день выполнять боевую задачу. Навык, который не используется, имеет склонность к деградации. Ну, и шифровальщики без дела сидеть не будут.
Расстаюсь со слегка бледным генералом очень довольный. Утро мне сегодня удалось. Так что прибыл я в 10-ую САД в прекрасном настроении.
С нашим подходом к авиакомандирам разговоры стихают, все вскакивают по команде «Смирно!», приветствую всех, небрежно дёрнув рукой к голове, и тут же отдаю команду «Вольно».
— Рассаживайтесь, товарищи командиры. Сейчас командование полка и дивизии вам всё расскажут и объяснят. Через месяц у вас всё должно быть точно так же. Особо отмечу одно обстоятельство. Сверху, с помощью авиаразведки, изменения не должны быть заметны. Если что, то поставите самолёты в капониры только по команде из округа. Но там мы что-нибудь придумаем. Ещё одно напоминаю. Дальнебомбардировочную авиацию и МиГи красить не надо. Это высотные самолёты, им ни к чему.
— А маскировка на земле? — спрашивает один командиров. С одной стороны, прав. А с другой, на земле можно и под сетью прятать. О чём и поясняю.
— Всё, товарищи. Я вас покидаю. Терзайте вопросами полковника Белова и майора Сурина, как хотите. Они всё знают.
Уходим с Копцом в штаб. Тем для обсуждений накопилось много.
Штаб 123 ИАП, время 11:30.
— Как со связью, Дмитрий Григорич? — от первого же вопроса настроение резко ухает вниз. Настолько, что ответа Копцу не требуется.
— Ещё есть время, — бурчу я, — новости давай слушай…
— Рычагов дал добро на производство Яков прямо у нас в Минске. Понимаешь перспективы?
— А як же? — каламбурит от избытка чувств Иван Иваныч. Настроение моё потихоньку восстанавливается после жестокого удара.
— Директору выделишь на первое время авиатехников. Человек восемьдесят-сто. Сборкой Яков будут заниматься. Ну, это когда цех построят. Его уже возводят.
Копец понимающе кивает и улыбается. Молодец, на лету схватывает. Авиатехники, зная заранее, что сами будут ремонтировать самолёты, брака не допустят и шурупы молотком вбивать не станут. Самый эффективный народный контроль.
— Яковлев тоже не против. Сейчас готовит нам чертежи на цельнометаллический самолёт. Подозреваю, что это будет новая модификация. Як-2 или Як-3. Но придётся дать ему тонну дюраля. Прикинь, сколько это будет моторов, сними с неисправных машин и отправь на Саратовский авиазавод. Возможно, придётся сколько-то на наш завод отправить на первый экземпляр.
— Когда ждать массового выпуска?
— Не раньше начала войны. Тогда у нас руки будут развязаны, нам многое простят, если мы спать не будем.
— А фонды?
— Ты сбивать чужие самолёты не планируешь?
На мой вопрос Копец опять цветёт. Я его радую. А тебе-то есть, чем меня порадовать?
— Три экипажа пешек хорошо натренировались на бомбометание, — докладывает генерал. Действительно, неплохая новость, требую подробностей.
— За пределы круг радиусом в пятьдесят метров бомбы практически не вылетают. Пятнадцать процентов попадают в круг радиусом в десять метров.
— Так-так, — прикидываю, — значит, если три самолёта скинут на мост тридцать бомб ФАБ-100, то…
— То пара бомб обязательно угодит в мост.
— Может и больше, — размышляю я, — там ведь не точечная цель, а линия.
— Потери только будут, если успеть зенитки поставить.
— Если успеть, а если бомбить до подхода основных сил, зная, что уже не удержим, то может и одного самолёта хватить, — успокаиваю его. Я не собираюсь зря тратить лётчиков… кстати.
— Вот что обдумай, Иваныч. Самолёты будут сбивать, это неизбежно. Надо организовать службу эвакуации лётчиков. На У-2 или других лёгких самолётах, которые могут, где угодно сесть и откуда угодно взлететь.
Опять подхватывает идею. Есть преимущество в том, когда лётчиками командуют лётчики. Не надо ничего объяснять.
— Тебя хоть раз сбивали?
— Нет, — улыбается генерал, — пару раз почти сбили, но выкрутился.
Всё равно понимает, что это такое, оказаться за десятки, а то и сотни километров от родного полка. На самолёте это мелочь, а пешком попробуй добраться.
— Топлива на тренировки много истратил? — смотрю строже, лимит на радости исчерпывается.
— Ну, Дмитрий Григорич, никак по другому…
— Здесь ты не прав. Слушай внимательно… хотя давай, сначала на обед сходим, — это мне заглянувший в кабинет Саша на часы показывает.
После обеда сидим с Копцом над картой почти два часа. И не только над картой.
— Порочную практику бомбометания вживую надо прекращать, — твёрдо начинаю я.
— Дмитрий Григорич! — Копец аж вскидывается и на меня обрушивается горячий и почти связный водопад аргументов, подкреплённых кипящими эмоциями.
Пропускаю мимо ушей, терпеливо жду, когда он иссякнет. Подробно объясняю, что и зачем я хочу. Зря я что ли кинооборудование получил, плюс целую киностудию в помощь?
— Замысел понятен? — на мой вопрос Копец соглашается.
— Нам нужен учебно-тренировочный полк, — раздумываю вслух, — централизованно нам учёбу будет легче организовать. А уж после, само по дивизиям расползётся.
— В Мачулищах?
Это он точно подмечает. Опыт с 20-ым мехкорпусом прямо напрашивается. Устроить учебный центр на основе новой части, заодно попутно создать эту часть из опытнейших людей. Кто может летать лучше лётчика-инструктора? Только такой же инструктор. Обмозговываю эту возможность и отбрасываю. В Мачулищах мы будем заниматься радиосвязью. Это важная и большая задача. И не стоит мешать вместе первое и третье, суп и компот.
Я не волшебник, я только учусь. Учусь управлять огромными массами народа и ресурсов. И наработки есть. Знаю, с чего начинать.
— Выбери командира, — говорю Копцу, когда мы выбрали место для нового отдельного авиаполка, — на уровне комэска, который пересидел свою должность и готов расти.
— Хочешь вырастить из него комполка? — догадывается Копец. Тоже успешно учится нелёгкому генеральскому труду. Соглашаюсь, но с поправками.
— Поставь рядом толкового командира с опытом из своего штаба. На первое время. Пусть курирует его работу и учит по ходу дела.
— Как только 72-ое стройуправление закончит бетонку в Мачулищах, перебросим её в Столбцы. Подгони туда батальон обеспечения, авиатехников…
— Где я их возьму?
— Снимешь с восточных частей. Ими потом займёмся. Обеспечь скрытность работ хотя бы с воздуха.
— Кинокамеры на самолёты тебе смонтировали? В Ленинграде?
— Так точно! И даже на Як-4 что-то поменьше установили.
Ого! Не ожидал, если честно. Да и сейчас не ожидаю…
— Куда на Як-4 камеру установили?
— В кабину. Я смотрел, немного пилоту мешает, но справиться можно.
Ага, это тебе, опытному пилоту, можно, хотя… на Яках у нас все опытные. Они постоянно наблюдение за войсками ведут. Прежде всего за диверсантами.
Так незаметно за делами два часа и проходят. Когда мы отдаём кабинет хозяевам, вижу, что посторонней публики уже нет. Разлетелись по своим частям. Ну, и нам пора.
9 апреля, среда, время 08:35.
г. Барановичи, штаб округа.
— Дмитрий Григорич, вас Голубев слёзно просит к телефону, — Климовских (Владимир Ефимович, нач. штаба округа) старательно давит смешок.
— К телефо-о-н-у? — тяну с удивлённым видом. Я ж запретил разговаривать по гражданским линиям. Более того, запретил общаться по-русски. Ибо нефиг.
— Очень просит, — повторяет Климовских.
— А ты чего хихикаешь? — придираюсь к начштаба, — шпрехен зи дойч?
— Айн бищен, — не смущается начштаба, — же парле ан франсе, трэ бонн.
— Полиглот старорежимный, — поминаю его царско-офицерское проклятое прошлое, — Франции уже нет, теперь в Европе везде практически одна Германия. Так что нажимай на немецкий.
— Есть, товарищ генерал! — ёрничает Климовских. Мы между собой давно так не разговариваем.
Иду всё-таки к телефону. Меня ж там целый командарм ждёт, не хрен собачий. Только я не пойму, почему у него затруднения? Я связистов озадачил немецкий язык учить, ну, и командование, а у него целый батальон связи. И что, ни одного человека не нашлось, который бы перевел доклад на немецкий язык? Поднимаю трубку.
— Я, майн генэраль, — и на русский язык переходить не собираюсь.
— Дмитрий Григорич, ну, перестаньте, — с ходу начинает ныть командарм, а ещё женераль, тьфу ты! Генерал.
— Шпрехен зи дойч! — рявкаю в трубку, а потом разражаюсь долгими и не всегда цензурными речами на языке истинных арийцев.
Когда кладу трубку, замечаю рядом Климовских, который корчится от еле сдерживаемого смеха. Вознаграждаю его гневным взглядом, тут дело серьёзное, а он — смешочки, гы-гы-гы…
— Слушай, Ефимыч, — обращаюсь, когда мы успокоились, — а не перейти ли нам на немецкий в разговорах между собой?
— Это не сложно, — успокоившись, говорит Климовских, — как раз разговорный немецкий я немного знаю. Думаешь, над чем я смеялся, когда ты с командармом-10 говорил? Акцент ладно, но ты такие ляпы в произношении делал…
Мрачно смотрю на ржущего начштаба. Хорошо ему. Французский с гувернёром выучил, проклятый эксплуататор трудового народа, немецкий в гимназии, а потом обточил с немцами, живущими в России. А Павлову как быть? Чуток по-испански и всё. Ну, в академии немного того же немецкого. И то, как дополнительные занятия, на которых мой Павлов особо не упирался.