Добавляет ненужного мандража ещё один скользкий моментик. Мне не удалось договориться насчёт активного сотрудничества с управлением Белорусской железной дороги, но пассивную помощь мне оказали. У меня в руках оказался график эшелонов, идущих в Германию с указанием грузов. И большую часть из них я притормозил. Пропустил всякую ерунду типа бобовых культур, рогов и копыт, с болью в сердце выпустил из рук необработанный лес. Пиленые доски оставил. Хотел ещё отдать низкосортную железную руду, но вспомнил, что мне нужно закончить одну важную железную веточку южнее Гродно. А железная руда это тот же самый щебень. Сойдёт.
Так вот. Если Москва не вовремя узнает о моём самоуправстве, мне прилетит. За срыв сроков исполнения международных экономических договоров меня так по головке погладят, что она долго будет лететь, отдельно от тела. И никого не взволнует то обстоятельство, что, — по сведениям той же Белорусской железной дороги, — из Германии поток грузов иссяк до нуля в последние две недели.
Потому то, война по графику — моё спасение. До этих эшелонов никому не будет никакого дела.
На сцене Тартюф вовсю охмуряет Эльмиру, супругу Оргона. Складная, цветистая речь пылающего страстью мужчины не может поколебать добродетельную неприступность Эльмиры.
А вот это враки, — усмехаюсь я при очередной попытке отвлечься от мрачных мыслей. По крайней мере, для моего времени. Женщины падки на красивые, сладкие речи, они любят ушами. Мало кто устоял бы под таким напором, подкреплённым стихотворным гением Мольера.
Слегка шевельнулись и снова поникают тяжёлые занавеси нашей ложи. К уху наклоняется Блохин, шеф разведки.
— На границе неспокойно, Дмитрий Григорич.
— Да? И что там?
— Наблюдатели и авиаразведка замечают продвижение войск к границе, слышен шум моторов… — Блохин замолкает, не в силах скрыть удивление. Чего это он?
Хм-м, это я виноват, непроизвольно прорывается чувство облегчения. Камень, тяжесть которого ощущаю последние недели, рушится с плеч. Не подвели немцы, слава ВКП(б)!
— Копцу приказ. Привести в действие план «Утренняя звезда». Обзвони командующих по нашей сети, передай, чтобы приводили войска в полную боевую готовность в 2:30. Как получишь подтверждение, сразу ко мне с докладом.
Опять чуть качнулась занавесь, Блохин неслышно исчезает. Других приказов отдавать не надо, всё расписано в пакете с пометкой «Фаза А». В казармах остались только дежурные подразделения, в чью задачу входит имитация обычного распорядка дня. Включение-выключение света, хождение по части, звуки горна, подъём флага и всё прочее.
Ещё они напоказ играют в футбол, загорают в дальних концах военных городков, короче, усиленно изображают беззаботность. Самолёты стоят ровными рядами напоказ, бомби, как в тире.
Раньше расслабиться было нельзя. Три дня в приграничных районах вспыхивают локальные стычки диверсантов Бранденбурга-800 с подразделениями НКВД и моими диверсионно-разведывательными группами. Мной отдан очень гуманный приказ стрелять на поражение при малейшем неправильном телодвижении. Незнание пароля, либо ошибочный пароль, не исполнение команд «Руки вверх!», «Лицом в землю!», «Оружие на землю!» и тому подобных. Очень гуманный приказ по отношению к моим людям, а личный состав противника — не моя забота. Пусть сразу учатся правильно сдаваться.
Стрельба вроде стихла, но усиленный режим с негласным комендантским часом не отменяю. Его, наверное, теперь только после взятия Берлина отменим. Все передвижения гражданских только с разрешения НКВД и в сопровождении их нарядов.
Поводом для ввода комендантского часа послужило обнаружение и ликвидация группы вражеских диверсантов в Гродненском лесу. Группа, по правде говоря, была нашей. И «ликвидация» в кавычках. Постреляли мои парни в лесу по консервным банкам, пошумели и утекли оттуда. А я сделал морду кирпичом и ввёл чрезвычайное положение. Позвонил Жукову.
— Привет, Георгий Константиныч.
Долго я не говорил. После приветствий сразу карты на стол.
— Немцы начали засылать диверсантов. У себя я ввёл особое положение в приграничных округах. И тебе советую.
— Доказательства есть? Ты панику не разводишь? — Жуков почему-то доверия моим словам не выказал. Я ему что, тургеневская барышня от вида мышки в панику впадать?
— Доказательств полно. Только некогда мне доказывать. Помнишь, как немцы на поляков напали?
— И как они напали?
У-п-п-п-с! Этот перец не озаботился с поляками поговорить? Ну и ладно. Вольному — воля.
— Засылают диверсантов, через три-четыре дня наносят массированные авиаудары, тут же артподготовка и прорыв обороны в выбранных направлениях. После этого объявляют войну, — кратко описываю немецкий стиль.
— Нас предупреждали, что провокации могут усиливаться, — голос Жукова спокоен и невозмутим.
На этом я и закруглился. Кузнецов был более внимателен к моему сообщению. Сказал, что примет меры.
На сцене меж тем господин Оргон, в приступе дружбы и в знак примирения навязывает Тартюфу своё имение в дар.
Кабздец тебе, Оргон, — теперь могу предаться наслаждению игрой великолепных актёров. Хм-м, и красивых актрис. Сейчас начнётся самое интересное, Тартюф вступит в полные права и начнёт резвиться на полную.
Мольер по моим временам оборвал пьесу прямо на пике. О-о-о, графоманы моей эпохи, при полном отсутствии цензуры, живо расписали бы приключения Тартюфа не на два часа, а на множество серий. Очень пикантных серий, в которых Тартюф развернулся бы во всю ширь своей подлой и энергичной натуры. Именно после вступления в права. Живо оприходовал бы и супругу Оргона и дочку, не пропустил бы горничных. А там глядишь, и до мужского пола бы добрался… хотя этот вариант на редкого любителя.
В антракте приветствуем гражданские власти, здесь сам Пономаренко и другие официальные лица. Перебрасываемся словами, обмениваемся впечатлениями о спектакле. Первый секретарь ЦК Пономаренко — первый человек в республике. Последний день он первый, — тьфу-тьфу-тьфу, вермахт, не подведи! — завтра я им стану. А эта штатская штафирка получит гордый статус мальчика на побегушках при моём штабе.
Блохин подходит с докладом в конце антракта. Приказ в армии спущен.
— Генерал Копец велел передать «Утро будет недобрым», — улыбается, — кодовая фраза?
— Я, майн фройнт! (да, друг мой).
Конечно, кодовая фраза. Приказ принят к исполнению, ВВС всего округа готовится. Новые самолёты вроде Яка взлетают быстро, а вот ишачки заводить довольно муторно.
21 июня, суббота, время 22:35
Минск, Дом Красной Армии, кулисы сцены.
— Обожаю выступать перед военными, — звонко щебечет Марианна, плохо запоминаю фамилии. Чокаемся с ней фужерами с шампанским. Прямо пир на фоне надвигающегося тайфуна.
Стрекозы. Они все стрекозы из басни Крылова. Артисты и актрисы, с ними понятно. Но мы, армия, тоже были беззаботными стрекозами. Вот и обрывал я им легкомысленные крылышки, отращивал челюсти, превращал в муравьёв.
— Друзья мои! — обращаюсь ко всем, — вынужден вас покинуть. На границе опять не спокойно. Но вы не волнуйтесь, армия на страже.
С тем и уходим, под восторженные женские восклицания и аплодисменты.
В двенадцатом часу ночи направляюсь в Барановичи. Первый блок-пост на выезде, пулемётные точки не вижу, — браво, ребята! — Т-26 нацелен вовне. Нас подпускают близко, нос броневика пересекают две поперечные полосы. Краткий обмен пароль — отзыв, едем дальше.
До Мачулищ нам недалеко, поэтому только при подходе к аэродрому нас останавливают ещё раз. До Барановичей на колёсах часа два с половиной, этого я себе позволить не могу. Не вовремя МХАТ к нам пожаловал, но препятствовать не стал. Пусть народ порадуется последним мирным дням.
У штаба дивизии меня встречает полковник Туренко. Как всегда, сияет лицом, никакая тревога этому парню нипочём.
— Приказ до тебя довели, Евгений Георгиевич? — на Копца надейся, а проверять не забывай.
— Да, товарищ генерал, — на секунду вытягивается полковник и докладывает, — дежурный самолёт над городом постоянно. Радисты в эфире. Лётчики, как приказано, пока отдыхают. По тревоге их разбудим.
Полковник провожает нас к моей грозной ласточке.
— Товарищ генерал, а когда ждать сигнала? — не удерживается от вопроса комдив.
— Буди своих орлов в два часа ночи. Если до того отмашку не получишь. Успеют перекусить. Веселье жду часа в три, но сам понимаешь, первый ход не за нами.
ТБ уже рокочет, моя свита один за другим исчезает в его объёмистом корпусе. Последний наказ полковнику.
— Самое главное, Евгений Георгиевич. Самое главное — не команда сверху, а собственное решение. Если команды не будет, но твой дежурный доложит, что к городу приближаются вражеские самолёты, немедленно поднимай всех. Не жди разрешения. Мало ли что. Связь нарушится, ушами кто-то прохлопает… давай, полковник. Чистое небо над Минском — твоя забота.
21 июня, суббота, время 23:40
г. Барановичи, резервный штаб округа.
За что я взялся первым делом, когда прибыл в родной штаб? Никто не угадает. Улёгся на диван и заснул, как коней продавши.
— Товарищ генерал, Дмитрий Григорич, — разлепляю лениво глаза. Полутёмную комнату наполовину загораживает силуэт адъютанта.
— Что случилось, Саша? Неужто война началась? — позёвывая, перехожу в положение сидя, с наслаждением и хрустом потягиваюсь.
— Директива из Москвы, товарищ генерал, — Саша протягивает радиограмму. Быстро проглядываю. Ага, после ритуальных заклинаний «не поддаваться на провокации» войскам быть готовыми к внезапному отражению удара немцев. Или их союзников.
— Сколько времени?
— Два часа пять минут, товарищ генерал.
— Проснулись они, значит, в Москве? Ну, и хорошо. Положи на стол.
Саша включает свет, а я отхожу в угол, там у меня гирька. На полтора пуда. Разомнусь, время есть ещё.
— Саш, чаю организуй.
Вместе с чаем Саша приносит ещё одно сообщение. С той стороны есть перебежчики. Предупреждают о готовящемся нападении. Настроение ещё больше поднимается. Теперь мне точно не снимут голову за припрятанные эшелоны.