— Сбежали? — ахает кто-то.
— Нет, — слегка мотает головой техник, — на запад полетели.
— Атас! — предупреждающий окрик шёпотом заставляет всех замолчать. Конвоир вдруг бросает внимательный взгляд. Рука многозначительно шевелит автоматом.
Колонна бредёт дальше.
— А вот и сталинские, сука, соколы… — через несколько минут сквозь зубы бурчит злой и плотный. Красноармейцы, один за другим, вперяют взгляды в небо. Шедшая сначала на северо-восток перед ними эскадрилья тяжёлых самолётов со снижением сворачивает к югу. Огибает колонну. Слышен внушительный гул мощных моторов. Невольно лица красноармейцев светлеют. По закону войны, сродни правилу сообщающихся сосудов, благодушие конвоиров испаряется. Руки крепче хватаются за оружие.
При пересечении дороги за полкилометра впереди колонны доносится длинный гулкий треск. Будто разорвали сухую ветхую ткань. Идущая навстречу легковая машина с открытым тентом клюёт носом в кювет. Ещё больше мрачнеют конвоиры, красноармейцы злорадно молчат.
Опять перетекает ликование от одной стороны к другой. Конвоиры расслабляются, начинают оживлённо лопотать непонятное, но весёлое. Они первыми заметили идущую тучку с запада. Большая группа немецких самолётов нацелилась на спешно удаляющиеся бомбардировщики.
— Почему они снижаются, — разлепляет сухие запылённые губы один из соседей плотного.
— При снижении скорость увеличивается, — тихо поясняет авиатехник.
— Не уйдут, — тоскливо говорит другой сосед, — сколько же их там… штук сорок.
— Мессеры, — обречённо вторит плотный.
Многие такое уже видели. Налетают немецкие асы и роняют на землю горящие истребители, штурмовики и бомбардировщики. Без разбора. Или группой весело загоняют одиночку. Всего за три дня люфтваффе приучило красноармейцев к тому, что воздушный бой опускает настроение ниже некуда. Спасающихся на парашютах лётчиков расстреливали. В воздухе и на земле. Тоже безрадостная картинка, заставляющая сжимать кулаки в бессильной злобе. Вот сейчас догонят и всех на вынужденную посадку кубарем отправят.
Даже им снизу видно, что мессеры неизбежно достанут наши пешки. Пе-2 — самолёт далеко не тихоходный, но немецкий истребитель его легко настигнет. С первого дня войны Мессершмитт BF.109 обрастает ореолом неуязвимости и непобедимости. Появление мессера означало чью-то неизбежную смерть и если осмеливался краснозвёздный самолёт ему противостоять, то можно было вздохнуть с малодушным облегчением. Сегодня не моя очередь, а вон того лётчика-героя.
Сегодня опять не их очередь, но почему на сердце так тоскливо?
— Смотри, смотри, — почти громко вскрикивает кто-то. И неожиданное зрелище заставляет конвоиров не обращать внимания на недозволенный шум.
Сразу стало ясно, пешки ушли. Между ними и приближающимися смертоносными машинами с угрожающими крестами поднимались вверх…
— Ишачки! — выдыхает кто-то. Тупоносую и юркую машину узнать легко.
— А эти сверху, что за птички?
— Яки? Или Миги, — неуверенно отвечает техник.
— Разнесут их, — безнадёжно вздыхает плотный, — сколько раз такое видел. Наших в два раза меньше.
Конвоиры думают так же. Они даже колонну останавливают и заставляют сесть. Хочется посмотреть, как асы люфтваффе в очередной раз спустят на землю славянских унтерменшей.
— Вас ист лос? — что-то удивлённое издаёт один из конвоиров.
Пленные тоже раскрывают рты. Летящие с юга истребители почему-то не производят впечатления героев-смертников. Напротив, в их перестроении чувствуется что-то неумолимое, как у охотника, готовящегося взять на рогатину или гарпун сильного и опасного зверя. Да, зверь могуч и кровожаден, но всё равно, он — дичь, добыча умелого охотника.
Пять пар Мигов устремляются вверх, слегка расходятся в стороны, будто готовясь прихлопнуть приближающуюся армаду гигантской ладонью. Шесть пар И-16 на нижнем уровне выстраиваются дугой, стараясь не дать уйти никому.
Многие из красноармейцев от восторженного удивления раскрывают рты… и все, они и конвоиры чувствуют, как дрожит земля и через несколько секунд с юга доносится тяжёлый долгий гул. Пешки нашли себе цель.
25 июня, среда, время 21:15
г. Барановичи, резервный штаб округа.
— Мы выработали новую тактику группового воздушного боя, — воодушевление льётся из главкома ВВС Копца потоком. — Бросок кобры!
Глава 18. Атака кобры
25 июня, среда, время 09:05
Дорога на северо-запад в 4 км от Друскининкай.
Литовская ССР, у границы с Белоруссией.
От начавшейся небесной драмы конвой цепенеет, белеют пальцы, сжимающие оружие. По колонне пленных прокатывается дружный вздох.
Эскадрилья И-16, нижняя челюсть кобры, залпом выплёвывает эрэсы. И тут же кидается в атаку, продолжая метать огненные стрелы по сходящимся в центре строя немецкой эскадры траекториям. Два горящих от прямого попадания мессера валятся вниз под дружный вздох пленных и конвоя. Совершенно разные эмоции выражаются очень похоже. Ещё два немецких самолёта в панике сталкиваются в воздухе.
Любой человек, попадающий в неожиданную аварийную ситуацию, действует на рефлексах. Поэтому передовая половина мессеров резко уходит на вертикаль, где их тут же подлавливают Миги. Плюс четыре. Асы люфтваффе ещё не начали стрелять, а уже лишились восьми машин.
Ещё через несколько секунд валятся два мессера и один И-16. Бой выравнивается, асы люфтваффе приходят в себя, но ненадолго. Большевистские сюрпризы на этом не кончаются. Пилоты 1-го флота люфтваффе практически не сталкивались с ВВС ЗапВО, поэтому не могли знать, что те строго выполняют приказ генерала Павлова не вступать в бой, не обеспечив себе численного перевеса. В крайнем случае, как сейчас, паритета.
Подкравшиеся снизу ещё две эскадрильи И-16 они не заметили. В пылу боя хамелеона трудно заметить. Камуфляжная маскировка в иные моменты показывает себя намного эффективнее мощного щита. Невидимость, пусть временная, сильное оружие. А засечь зелено-пятнистое на фоне лесов и травы — нужен особый навык и время.
Неожиданность нападения оборачивается ещё пятью упавшими мессерами. Два сбитых И-16 из первой волны — слабое утешение. Коварные и расчётливые русские не распыляются. Цель для атаки выбирает сразу пара, а то и две, и противостоящий дуэт лишается ведомого или ведущего.
— Славяне, я что-то сбился со счёта, — шепчет потрясённый плотный красноармеец, уже не выглядящий злым, — сколько они их уже наколотили?
— Пятнадцать. Враз, — раздаётся восторженный шёпот.
Бешеная свалка в небе продолжается недолго. Окончательно теряют задор немецкие асы после двух таранов сумасшедших русских. Лишившись численного преимущества, вернее, уступив его противнику, который одним махом стал в полтора раза многочисленнее, мессеры применяют последний приём. Уровня козырного туза, но не боевой. Выходят из схватки. И-16 преследовать даже не пытаются. Зато Миги на снижении подлавливают ещё один. Увернувшись от одной пары, удирающий мессер попадает под пулевые струи от другой.
Двадцать два против семи! Группа армий «Север» и 1-ый воздушный флот люфтваффе впервые почувствовали на себе акулью хватку ВВС РККА. Жестоко избитая стая мессеров растворяется в закатной стороне неба. Краснозвёздные улетают не сразу, Миги остаются, кружат неподалёку.
Советские лётчики ничем не могли помочь попавшим в беду красноармейцам. Ничем, кроме одного. Наглядно и с огоньком они показали им, как надо поступать с врагом. Руки сами собой сжимаются в кулаки, глаза загораются, кто-то зачем-то пересаживается на корточки, кто-то уже так сидел. Конвой настороженно следит за самолётами, кружащими неподалёку. Вокруг места, куда осели белые цветы парашютов. Вот кто-то из них ныряет вниз, вспыхивают огоньки выстрелов на крыльях и носу машины. Кому-то сейчас не поздоровится. Советские машины ведут себя, как стая птиц, охраняющих своих попавших в беду птенцов. И не сделав ни одного движения в сторону остановленной колонны, спасают попавшую в плен пехоту. Одним своим присутствием и убедительной победы.
— Бей их!!! — разнеслось над колонной, и толпа пленных хлынула во все стороны, как вода из лопнувшего стакана.
Истерический автоматный треск мгновенно захлёбывается. Бурлящие, размахивающие руками кучки красноармейцев скрывают под собой места, где раньше стояли охранники. Самоотверженно принявших на себя автоматные пули бережно отволакивают в сторону. Один умер сразу, второй отходит, едва его положили поодаль. Красноармейцам сильно повезло, один раненый по касательной в бедро, не сильно их задержит. А побегать придётся.
— А ну, давай сюда сапоги, — с растёрзанного конвойника стаскивает обувь красноармеец с типично рязанским, нос картошкой, лицом.
Плотный и опять не злой красноармеец, разжившийся автоматом, подходит к другой распавшейся вокруг очередного забитого насмерть немца кучке бывших пленных. Один что-то сосредоточенно жуёт.
— Чо тут у тебя? Давай сюда! — на возмущение красноармейца, которому выпало счастье урвать трофейные галеты, следует веский аргумент. — Это для раненых! Они за нас кровь проливали, а ты их обираешь!
Недоеденную тоже отбирает и съедает сам под недовольное бурчание раскулаченного товарища. Раненых он не видел, но, наверное, где-то есть, раз так говорит?
Осуществивший локальную продразвёрстку плотный отходит в сторону, смотрит по сторонам. Опасности пока никакой не просматривается, в нескольких километрах южнее в небе кружат Миги, но глядеть надо в оба. А то не заметишь, как снова очутишься в плену.
Стоящий рядом авиатехник, глядит на плотного с уважением. Это же он кинул клич, прямо как в уличных потасовках, и сам не сплоховал. Пока другие тупо вымещали злобу, стащил с солдата автомат. Теперь он при оружии, а, значит, с авторитетом.
— Тебя как кличут-то?
— Семён, сержант Кондаков, — называется плотный красноармеец. Спросить не успевает, авиатехник сам представляется.
— Владик… Володя Прохоров. Рядовой.
Бойцы скрепляют знакомство рукопожатием.