[23].
В зале ожидания частной авиации аэропорта Ниццы Джейд встречала важных гостей Хантера в сопровождении двух молодых людей из обслуживающего персонала «Яркого солнца» – их легко было отличить по форменной одежде: рубашки цвета хаки с коротким рукавом и алым солнечным символом, вышитым на кармашке. Обычно она не ездила в аэропорт, но Хантер попросил ее позаботиться о Люси и ее приятелях из Англии. Джейд знала всех многочисленных женщин Хантера; они были переменными, она – постоянной. С новыми увлечениями босса она держала себя вежливо, дружелюбно, но без фамильярности, по-родственному обходительно, но без назойливости, а если считала, что с одним из них покончено (в этом она никогда не ошибалась), то жестко, но без грубости. С теми, кому не давали полную отставку в том или ином часто посещаемом городе, Джейд была неизменно вежлива, но не забывала напоминать, что, учитывая строгое расписание Хантера, бесполезно ожидать от гениального человека сколько-нибудь постоянных отношений, тем более на равных. Сама Джейд переспала с Хантером, но не предъявляла никаких требований и не выказывала ни ожиданий, ни излишних проявлений чувств, ни ревности. Однако же медленно и постепенно она его захомутает и окажется единственной женщиной, на которую он во всем может положиться.
– Люси! Привет, я Джейд. После нашего обмена мейлами кажется, что мы давным-давно знаем друг друга. Я так рада! Добро пожаловать во Францию! А вы, наверное, Оливия и Фрэнсис. Очень приятно познакомиться. Хантер прислал за вами свою личную машину, поэтому давайте-ка пойдем отсюда поскорее, пока другие гости не взбунтовались, узнав, что их повезут не в кабриолете «бентли». Жиль ждет на стоянке. Не волнуйтесь, ваш багаж доставят отдельно.
Джейд надела темные очки и повела всех к выходу. От нее было трудно оторвать взгляд: блестящие черные волосы, белая футболка с прорехами в стратегически важных местах, демонстрировавшими промельк совершенного тела, узкие черные джинсы, искусно обтрепанные у щиколоток, и винтажные кремовые кроссовки.
– Ah, Gilles, voici les invités spéciaux de Monsieur Sterling.
– Enchanté[24], – ответил Жиль, открывая заднюю дверцу для Люси.
Оливия обошла машину и села на заднее сиденье с другой стороны, а Фрэнсис устроился на переднем сиденье.
– До встречи в «Ярком солнце», – сказала Джейд. – Приятной поездки.
– Значит, керамический тип летит сам, – уточнил Хантер, просматривая список гостей в тени глициний на уединенной веранде.
Воздух был неподвижен, а далеко-далеко, за краем огромного газона, моторная лодка медленно вспарывала шелковистую поверхность залива.
– Да, – ответил Сол. – Это не тот, который прибывает коммерческим рейсом, и не тот, который прибывает частным самолетом. У него есть удостоверение пилота и свой собственный аэроплан.
– Знаю, – сказал Хантер. – А он унаследовал капитал или до брони изобрел что-то еще? И вообще, странное имя – Марсель Цин. Он китаец?
– Да там странная история, – сказал Сол. – Марсель – всем французам француз. Окончил престижные учебные заведения: Лицей Генриха Четвертого, Высшую нормальную школу, носит черные вельветовые костюмы, круглые очки в черепаховой оправе, замысловатые шарфы и все такое, но его дед-китаец в молодости был поваром французского семейства в Шанхае. Когда японцы вторглись в Маньчжурию в тысяча девятьсот тридцать третьем году, французы бежали, прихватив с собой повара, потому что не могли жить без его цыпленка генерала Цо. Пять лет дед Марселя служил у них в Париже, но однажды глава семейства расстался с любовницей, а та знала, что от потери повара он не оправится, поэтому профинансировала первый ресторан деда Марселя. В конце восьмидесятых годов прошлого века старик был владельцем пяти первоклассных парижских ресторанов. Отец Марселя, из уважения к памяти родителя, дождался его смерти, а потом превратил древний тайный рецепт цыпленка генерала Цо в замороженный полуфабрикат, который пользуется огромным успехом в любом супермаркете.
– То есть больше сорока девяти процентов компании он не продаст.
– Все зависит от стоимости производства, – объяснил Сол. – Марсель хочет доказать отцу, что можно сколотить состояние не на замороженных продуктах, а на чем-нибудь погламурнее, но вряд ли ему хватит средств построить завод и запустить полный производственный цикл.
– Понятно. А что с Джоном Макдональдом? Его можно перекупить? И если да, то нужно ли?
– С ним прямо противоположный случай, – сказал Сол. – Приобрести его компанию можно по цене заброшенной лачуги батрака. Проблема заключается в том, что до практического применения там пока далеко, но инвестиционный потенциал искусственной жизни может быть огромен. С другой стороны, если окажется, что это модель самой жизни, то мы попадаем на территорию Генома Человека. Если помнишь, Клинтон не позволил Крейгу Вентеру запатентовать гены и генетические структуры, так что вложенные триста миллионов долларов пропали зря. Правительство на словах ратует за бизнес, но когда дело касается секрета жизни, то капитализм – просто попрошайка на обочине, которого все обходят стороной.
– Да, особенно когда ему ежедневно доступны результаты трехмиллиардной научно-исследовательской программы, финансируемой за счет налогоплательщиков, а результаты его собственных исследований публикуются раз в год, – проворчал Хантер. – Всех вводит в заблуждение то, что результаты чьих-то исследований патентуют совсем другие люди. Кроме того, американский социализм придумали не для того, чтобы мошенники копировали самый значимый научный проект в мире; ярые противники социализма в Пентагоне и на Уолл-стрит провели его идеологическую очистку. Если кому-то хочется начать незаконную войну или безнаказанно обрушить мировую экономику, то да, конечно, мы способны показать всему миру, что такое государство всеобщего благоденствия, особенно если те, кому это пойдет на благо, и без того обладают богатством и властью. – Хантер взглянул на свой мобильник, вибрирующий на широком подлокотнике его кресла. – А вот и гости. Жиль только что свернул на мыс. Везет трех амигос. В общем, так: если у Макдональда есть для нас что-нибудь получше, чем сады кристаллов, и не настолько из области «общественного достояния», как секрет жизни, то мы его перекупим.
– Тебе не нравятся сады кристаллов? – спросил Сол. – Я их в детстве обожал.
– Надеюсь, твоему психотерапевту удастся избавить тебя от этой глубокой травмы, – сказал Хантер.
– А почему ты пригласил Билла Мурхеда? Мы же выкупили у него «ЭвГенетику».
– Как это почему? Потому что это гениальная мысль. Полюбуемся на корриду, где две красавицы-матадорши будут издеваться над напыщенным старым быком.
– Верно, давно пора избавиться от гендерного неравноправия в корриде, – согласился Сол. – К тому же это гуманнее, чем любоваться кровавыми гладиаторскими боями.
– Надеюсь, до этого дело не дойдет, – захохотал Хантер. – Если Люси его не прикончит, то Kraftwerk наверняка вынесет ему мозг, он же черпает эстетическое наслаждение исключительно в университетской церкви под музыку Томаса Таллиса[25].
– Kraftwerk, – повторил Сол. – Класс. Тотальная роботизация.
– Завтра вечером. Смотри не проболтайся гостям. Об этом знают только ты и Джейд.
– Должно быть, дорогущее удовольствие.
– Ну, не настолько дорогущее, как наш местный талант Элтон Джон.
– Боже мой! – ахнул Сол. – Ты и Элтона Джона подключил?
– Издеваешься? – сказал Хантер. – «Свеча на ветру»? Дайте мне огнемет!
У Оливии возникло ощущение, которого она не испытывала с ранней юности, будто ее жизнь превратилась в фильм. Она сидела рядом с лучшей подругой на мягком сиденье полуночно-синего кабриолета, несущегося мимо живых изгородей и подъездных аллей мыса Антиб. Они ехали в особняк, названный (Оливия надеялась, что в шутку) в честь нуар-триллера, который тоже снимали на берегу Средиземного моря. Мыс выглядел очень фотогенично, особенно сейчас, в начале мая, задолго до того, как к середине лета орды туристов и флотилии сточных вод и медуз при поддержке воздушных сил меланомы оккупируют гедонистическое побережье.
Свою гламурную роль на заднем сиденье кабриолета «бентли» Оливия получила благодаря внезапному приезду Хантера в Хоуорт в прошлом декабре. С того дня в их жизнь ворвался каскад перемен, особенно для Люси. Хантеру, несмотря на всю его властность и заносчивость, удалось создать анклав нежных чувств для Люси (и для себя самого), и к концу января они уже ходили на свидания. Его совершенно не отпугивала, а порой словно бы и вдохновляла оскорбительная наглость болезни, будто она была враждебным маневром или тактикой насильственного поглощения конкурента, которого во что бы то ни стало надо перехитрить, или налогом, от которого каким-то способом следовало уклониться. Люси так волновалась, ожидая результатов биопсии, что к тому времени, как они были готовы, Хантер намеревался разодрать в клочья мистера Макьюэна за его британскую нерасторопность. Успокоился он лишь тогда, когда выяснилось, что поначалу опухоль приняли за глиобластому высокой степени злокачественности, но дальнейшие анализы показали, что это астроцитома второй степени.
Люси спросила Макьюэна, каких занятий ей следует избегать, принимая во внимание склонность к спазмам и судорогам.
– Что ж, по-моему, вам не стоит, выпив ящик шампанского, плавать по ночам среди акул, – сказал хирург.
– В таком случае, чтобы поддержать Люси, я тоже откажусь от подобного удовольствия, – заявил Хантер.
Поскольку хирургическое вмешательство грозило Люси параличом правой стороны тела, Макьюэн завершил на удивление радостную беседу, сказав, что даст направление на прием к своему коллеге, доктору Грею, онкологу, специализировавшемуся на опухолях мозга низкой степени злокачественности. Хантеру нужно было слетать в Америку, поэтому к доктору Грею Люси сопровождали только Оливия и Фрэнсис. Чтобы не допустить излишних и тревожащих спекулятивных предположений, Люси наложила запрет на поиск информации в интернете, из-за чего для не