– Так что это вы рано проснулись.
– Да, вы правы. Видите ли, я натуралист. Хантер попросил меня осмотреть территорию поместья и посоветовать, как лучше разнообразить его растительный и животный мир.
– О, великолепное начинание! – воскликнул отец Гвидо. – Я францисканец, и мы любим все формы жизни и все аспекты творения.
– В таком случае вы поможете мне что-нибудь придумать, – сказал Фрэнсис. – Сол упоминал, что ваш монастырь стоит в лесах, а вокруг него разбит прекрасный сад.
– Да-да, там очень красиво, – кивнул отец Гвидо. – Я, на свое счастье, всю жизнь провел в провинции Перуджа, но в последнее время там все как-то стихло. Весной тише поют птицы, летом тише стрекочут цикады. В детстве я часто бегал в чащу любоваться светлячками, но теперь в лесах темно. Матушка предупреждала меня остерегаться cinghiale… как это по-вашему?
– Диких кабанов.
– Да-да. А сейчас их даже не встретишь. Леса…
– Обеднели? – подсказал Фрэнсис.
– Вот именно. Вместо оркестра остался один клавесин, да и тот старый, если так можно выразиться, с поломанными клавишами.
– Девяносто три процента биомассы всех птиц и млекопитающих Земли составляют люди и домашний скот, – сказал Фрэнсис. – В дикой природе обитает всего семь процентов живых существ.
– Не может быть! – удивился отец Гвидо.
– Да, к сожалению, в нынешних условиях дикую природу уничтожают.
– Невероятно! – Отец Гвидо снял очки и утер глаза рукавом. – Простите, я сегодня расчувствовался. Но как помочь природе?
– Помочь природе может любой, – сказал Фрэнсис. – Засадите клумбы семенами, а не рассадой, удобренной пестицидами, верните зубров в Карпатские горы, дайте отдохнуть морям и океанам, прекратите истреблять дельфинов и морских черепах, которые тонут, путаясь в рыболовных сетях, повесьте кормушки для птиц; а до обеда мы с вами придумаем, как возродить этот парк. Распределение видов не фиксировано, а постоянно меняется из-за местных миграций и вымираний. Если не принимать во внимание вымирание, то природа отдельно взятой местности циклична, как калейдоскоп, в котором сменяются кусочки стекла.
– Ah, si! – вздохнул отец Гвидо. – Да-да, ночью мне было видение… – Он взял Фрэнсиса за руку, но так и не смог ничего сказать; морщинистое невинное лицо попеременно выражало то изумление, то непонимание. – Простите, у меня нет слов…
15
– Привет, дорогая, погоди, я надену наушники, – сказала Люси. – «Остановите радиоактивность!» – проскандировала она, – или хотя бы уберите ее подальше от моего мозга.
Люси лежала в гамаке на веранде Хантера, глядя, как шмель заползает в колокольчик глицинии и вылезает оттуда, покрытый пыльцой. Все гости уже разъехались, кроме Сола, который уезжал позднее. Люси с Хантером собирались провести несколько дней наедине, правда смирившись с неизбежным присутствием вездесущей Джейд, – иногда Люси казалось, что она проберется даже в постель Хантера, а потом, сверкая зубами, осведомится, не нужно ли чем-то помочь, – и, разумеется, обслуживающего персонала «Яркого солнца», которых насчитывалось не то десять, не то двадцать человек, точнее сказать было трудно, потому что каждый день она замечала незнакомые приветливые лица то среди кустов роз, то у лестницы, с охапками свежего белья или бутылками минеральной воды.
– Как у тебя дела? – спросила она, отведя телефон подальше, чтобы было удобнее разговаривать.
– У меня большие новости, – сказала Оливия. – Точнее, растущие новости.
– Боже мой, ты беременна! – воскликнула Люси; в прошлые выходные Оливия упомянула о значительной задержке своих месячных.
– Ага.
– Ух ты! – сказала Люси, что прозвучало и радостно, и сочувственно.
– Мы оба слегка ошарашены.
– Ты еще не решила, как поступить?
– Понимаешь…
– Рожай, – импульсивно выпалила Люси, осознав, как ей самой хочется обзавестись скоплением делящихся клеток, которым можно восторгаться, и насколько ее предложение вызвано приливом огорчения из-за того, что сама она вряд ли родит ребенка, поскольку в результатах лечения уверенности все еще не было. – Только, чур, я буду крестной матерью, – добавила она, идя на своеобразный компромисс, потому что ни материнство, ни распятие ей, судя по всему, не грозило.
Шмель с грузом пыльцы тяжело поднялся в воздух. Похоже, Люси пыталась подбодрить не только Оливию, но и себя.
– Разумеется, крестной будешь ты, – сказала Оливия.
– Фрэнсис – прекрасный человек, и ты тоже…
На Люси нахлынула странная, тонкая смесь сожаления и облегчения. Три года назад Нейтан постоянно говорил о том, что хочет ребенка, желая опутать ее стальными тросами родительских обязанностей. Люси уклонялась от ответа, возможно уже сознавая, что не намерена с ним оставаться.
– Да, Фрэнсис – прекрасный человек, – вздохнула Оливия, – но мы не так уж и долго вместе, а пересчитывая соловьев, много денег не заработаешь, да и своего жилья у него нет. И у меня тоже. Вдобавок мне дорога моя независимость – или я просто к ней привыкла. Зависима от независимости. По-моему, в этом где-то кроется проблема.
Люси медлила с ответом, размышляя о своем неуверенном отношении к детям: ей хотелось дать ребенку то, чего у нее самой не было, но было страшно, что дитя унаследует ее худшие черты. В последнее время она все больше задумывалась о трудностях своего детства и о том, как это повлияло на ее болезнь. Один из недостатков такого холистического подхода состоял в том, что приходилось не искать виноватых, а волноваться о возможных психосоматических связях.
– Ты это из-за удочерения? – спросила Люси. – В том смысле, что Карен забеременела, вовсе не желая детей?
– Верно, но об этом я узнала только при встрече с ней, – сказала Оливия. – Мне тогда уже было двадцать шесть, так что это не оказало особого влияния на мои рассуждения.
– Ну да, – согласилась Люси, словно бы намекая на то, что вряд ли все так просто, и ободрительно продолжила: – Я так и представляю, как Фрэнсис с младенцем в кенгурятнике разгуливает по Хоуорту.
– И я тоже, – сказала Оливия.
– Между прочим, – сказала Люси, переходя к более насущной теме, – Хантер очень заинтересовался возможностью возрождения дикой природы и хочет воспользоваться услугами Фрэнсиса не только здесь, но и на своем ранчо в Калифорнии – оно огромное, куда больше «Яркого солнца».
– Да, это очень заманчиво, – сказала Оливия. – Фрэнсис уже наполовину составил отчет о «Ярком солнце», но мы же не можем рассчитывать, что Хантер оплатит все наши расходы на воспитание ребенка.
Слова Оливии прозвучали резковато, из-за чего Люси острее ощутила себя своего рода благотворительным проектом. Да, она руководила «ЭпиФьючерс», но, следуя указаниям врача, старалась не переутомляться. Как ей было известно, в корпоративном мире «переутомление» означало тот момент, когда безумие становилось контрпродуктивным. В «Стратегии» существовала полусатирическая конкуренция в отношении работы допоздна и по выходным, и Люси, освобожденная от нее по состоянию здоровья, все-таки чувствовала себя исключенной.
– А еще вот что нас беспокоит в отношении ребенка, – продолжила Оливия. – Нас и так уже семь миллиардов, и все уничтожают дикую природу на планете.
– Тоже верно, – поддакнула Люси. – Но здравомыслящих людей явно недостаточно, а вы с Фрэнсисом наверняка породите одного. Кстати, как вообще Фрэнсис? Ну, кроме того, что ошарашен.
– Он готов ко всему, – сказала Оливия. – Погоди, я сейчас у него спрошу.
Пока Фрэнсис что-то приглушенно отвечал, Люси взяла с полки у гамака щепотку смеси лекарственных грибов: чага, грифола, ежовик, линчжи, траметес.
– Говорит, что обрадован известием о моей беременности, но если я решу ее прервать, то воспримет это стоически, – сказала Оливия.
– Иными словами, он, как обычно, само совершенство, – шутливо заметила Люси.
– В нем слишком много совершенства, – отозвалась Оливия. – По-моему, он киборг.
– Значит, ты станешь матерью первого в мире ребенка, рожденного от человека и киборга, – изумленно ахнула Люси. – И младенца назовут Избранником.
– Вот, теперь мне гораздо проще принять решение, – сказала Оливия. – Нет ничего легче, чем породить новую расу и новую мировую религию. Погоди, тут Фрэнсис начал перечислять свои бессчетные, чисто человеческие недостатки.
– Типичный киборг, – заметила Люси.
– Да-да, киборг и есть, – согласилась Оливия. – Придется отладить его настройки и отключить опцию «Маскировка под человека», и тогда у меня снова будет самый совершенный в мире спутник.
– Ох, поторапливайся, пока «Маскировка под человека» не освоила необратимую функцию автономного рекурсивного обучения, что сделает киборга человечнее любого человека, а потом он нас всех уничтожит на непреднамеренном, но абсолютно логическом основании, что наши человеческие качества далеки от оптимальных.
– Вот и меня это тревожит.
– Тогда я больше не буду тебя отвлекать. Займись делом, – сказала Люси.
– Ладно, я завтра тебе еще позвоню, проверю, как у тебя дела, – пообещала Оливия. – А сегодня хватит уже отнимать у тебя свободное время.
– Ничего страшного. Тем более ради такого важного события в истории видов.
– Спасибо, что помогла мне оценить общую ситуацию, – сказала Оливия. – Масштабные вещи легко упустить из виду.
Они попрощались, и Люси отключила звук телефона. Они с Оливией все годы своей дружбы вели такие шутливые беседы, особенно когда происходило что-то эмоционально насыщенное, трудновоспринимаемое логически. Сейчас Люси осознавала, что известие о беременности Оливии вызвало в ней затаенную горечь, поскольку заставляло окончательно признать, что ей самой не придется испытать радостей материнства. От этой горечи защищала лишь смутная фантазия о ребенке от Нейтана, как будто возможность забеременеть от человека, который сейчас ее ненавидел, была менее достойна сожаления, чем возможность быть матерью-одиночкой с угрожающим диагнозом.