– Куропатки, дикие индюки… – вслух размышлял Фрэнсис. – А потом вы сможете приглашать нефтяников на охоту.
– И добродетельный круг замкнется, – сказал Джим. – Главное, чтобы дичь была покрупнее, не то промажут.
«В Белом доме, читаю „Нейроманию“» – такой ответ на свою эсэмэску получила Оливия от Люси, когда спросила, где именно она находится в многогранном комплексе Хантера. Оливия села на краешек кровати и осторожно наклонилась, чтобы надеть туфли. В Белом доме она еще не была, но ей объяснили, что он расположен за главным садом, в нескольких сотнях ярдов вниз по склону, посреди бамбуковой рощи. Как «Апокалипсис сегодня» и «Яркое солнце», он тоже был вдохновлен кинематографом; в данном случае – изящным белым домиком с широкими окнами из «Крадущегося тигра, затаившегося дракона» в окружении нежно-зеленых стволов бамбука. Там они с Люси, будто Юй Шулень и Ли Мубай, должны были встретиться, но, насколько было известно Оливии, не для того, чтобы обсуждать границы самообладания, чести и любовных разочарований.
Оливия с новообретенной бодростью зашагала по извилистым тропкам, усыпанным древесной щепой. Ее больше не мутило, как в начале беременности, и особой тяжести пока еще не было, но это придет позже; пугающие анализы остались позади, к ней вернулись силы и ощущение начала новых отношений с пока еще никому не известным человеком. Может быть, она с младенцем навестит Карен. С биологической матерью Оливия не виделась уже несколько лет, но если прийти в гости со здоровым и желанным ребенком, то, возможно, это развеет давнюю печаль Карен. Хотя может случиться и наоборот – печаль передастся новому поколению и лишь усугубит боль Карен. Как бы там ни было, дети рождаются не ради оправдания или во искупление чужой жизни, а для того, чтобы прожить свою собственную.
Сол мечтал о самоуправляемом автомобиле, чтобы не водить машину самому по приевшейся дороге из Калифорнийского технологического института в «Апокалипсис сегодня». Теперь, когда Хантер образумился, посещение ранчо доставляло Солу меньше радости. Хоть яркая кормушка и опустела, Сол все еще представлял, как она заманчиво болтается на ветке.
Даже без самоуправляемого автомобиля, который позволил бы заместить биологический разум искусственным, поездка настолько вошла в привычку, что Сол вел машину, будто на автопилоте, словно бы многие решения принимала лишь какая-то часть мозга, почти не требуя сознательных усилий. Проехав на север, он миновал Сан-Луис-Обиспо, свернул на запад и теперь катил по извилистому побережью Биг-Сура. Позади остались и гостиница «Мадонна-инн», на удивление уютное конфетно-розовое олицетворение китча, где иногда останавливался Сол, и поворот к усадьбе Херст-касл, которая всегда вызывала в его памяти озлобленную напыщенность и подкрадывающееся безумие из фильма «Гражданин Кейн». Сол проделал почти весь путь к своей цели, но так и не продвинулся в разрешении нравственного конфликта, постоянно, как синдром беспокойных ног, терзающего его заранее виноватый разум.
Кинжал, который видел он перед собой[43], был тем самым, который, по мнению Крисси, следовало вонзить Хантеру в спину. Деньги превратили нервную, веселую, в общем-то застенчивую супругу Сола в леди Макбет, хотя именно Хантер помог супругам Прокош значительно упрочить свое финансовое положение, точнее, как выразились бы многие, разбогатеть. Зарплата консультанта в «Дигитас» была намного выше зарплаты постоянного профессора в Калифорнийском технологическом институте. Теперь, когда Крисси светил пост на кафедре нейробиологии, они давно перешагнули планку полумиллионного годового дохода, который когда-то казался недосягаемым Эльдорадо, но теперь выглядел до обидного неадекватным, поскольку хотелось приобрести особняк на побережье, дать детям хорошее образование, обзавестись роскошными автомобилями, погасить задолженности по кредитным картам, выплатить федеральные налоги и налоги штата и удовлетворить прочие страстные желания, возникающие в ходе частого общения с поистине богатыми людьми. Бедность, будто попрошайка, стояла у порога, хоть и облаченная в шелка, а не в дерюгу, вымаливая щедрое подаяние, которое позволит добраться до следующего поворота, где можно будет без лишних опасений получить настоящее удовольствие.
А вот и смотровая площадка на обочине, где навигационная система в машине обычно предупреждала Сола, что до ворот «Апокалипсиса сегодня» осталось двадцать семь минут. Точно! Двадцать семь минут; ни пробок, ни обвалов. Сол, понимая, что создает для себя излишнее напряжение, тем не менее поставил себе целью прийти к какому-либо решению до приезда на ранчо. В начале их сотрудничества Хантер предложил Солу заманчивую схему, по которой тот получал пятипроцентный бонус всякий раз, как один из основанных им стартапов достигал рыночной оценки в сто миллионов долларов. Сол воображал себе будущее, в котором тюки с пятью миллионами долларов каждый регулярно, один за другим, падают на его счет до самого конца его карьеры, будто боеприпасы, парашютируемые осажденным морпехам при обороне Кхешани. Если «Гениальная мысль» стартует с тем успехом, на который надеялся Сол, то вскоре на его счете окажутся первые пять миллионов. В этом смысле не следовало преждевременно рваться к независимости, но Крисси утверждала, что сделать это лучше всего именно сейчас, когда у Сола было столько многообещающих проектов: независимость обеспечит их семье безбедное существование и избавит от зависти. Теоретически, если остаться с Хантером, то можно заполучить прекрасный особняк на побережье, огромный сад, яхту у причала, апартаменты в Нью-Йорке и отправить детей в Гарвард. В принципе, неплохо, но хватит ли этого, чтобы, выйдя на пенсию, жить так, как они с Крисси заслуживают? Хватит ли этого, если считать по справедливости? Если «Шлемы счастья» завоюют всеобщее признание, то пять миллионов окажутся ничтожно малой суммой, и в аэровокзальных барах все попадают со стульев от смеха, когда Сол в очередной раз заведет свой жалобный рассказ о том, как его облапошили и как хитрый бизнесмен обманом выманил у него права на бесценную интеллектуальную собственность.
Солу предлагали много бизнес-проектов, поскольку он консультировал «Дигитас» и мог предоставить доступ к венчурному капиталу. С недавних пор ему много рассказывали об улучшенных методах использования инфракрасного облучения для восстановления митохондриальных клеток. А Джон Макдональд разрабатывал новаторскую модель искусственной жизни, что было невероятно важным для создания квазибиологических роботов. Эх, не надо было знакомить Макдональда с Хантером в «Ярком солнце».
Сол проехал вход в заповедник, и на огромном экране «теслы Х» высветились задом наперед последние сотни ярдов пути по шоссе. Сол, погрузившись в транс оптимальной эффективности, мигнул поворотником задолго до поворота, покосился на экран, притормозил и съехал с шоссе, подав телефону голосовую команду связаться с Раулем. Акустическая система в салоне воспроизвела трель звонка; машина подкатила к первым воротам, перекрывавшим доступ на территорию всех трех ранчо – и «Апокалипсиса сегодня», и «Яб-юма», и «Титана», – что не позволяло миллионам туристов, бродящих по побережью, вторгаться на запретные холмы или в лесопарк у подножья.
– Здравствуйте, мистер Сол. Я открываю вам ворота.
– Спасибо, Рауль.
Сол свернул на подъездную дорожку как раз в тот миг, как ворота начали распахиваться, что сделало конец надоевшей поездки чем-то вроде потокового состояния. Бодрость, облегчение и удовольствие от полученного доступа в один из самых привилегированных районов побережья несколько смягчили недовольство Сола и развеяли его задиристость, так что к тому времени, как он оказался перед вторыми воротами – собственно въездом в «Апокалипсис», – он решил, что на этом этапе их сотрудничества разрывать отношения с Хантером не стоит. Первые пять миллионов – пакет финансовой помощи, – скорее всего, будут зачислены на счет Сола весной, что позволит ему выплатить значительную часть ипотеки и рассчитаться с другими долгами, а также добиваться независимости с позиций силы. Срок его контракта истекал через два года, и если его не возобновлять, то расставание пройдет без особых осложнений. После того как Хантер начал встречаться с Люси, его нрав смягчился, но сам он оставался безжалостным бизнесменом, поэтому Солу ужасно не хотелось становиться предметом внимания адвокатов Хантера Стерлинга. Да, решил Сол, въезжая на стоянку под ошеломляющим особняком, лучше пока поработать на «Дигитас», невзирая на неустанные требования Крисси заполучить корону миллиардера, которую он, Сол, давно заслуживает.
Спускаясь по подъездной дорожке от особняка Джима и свернув на дорогу у нижней границы «Апокалипсиса», Фрэнсис размышлял о том, как много интересного можно сделать с участком земли, отведенным под все три ранчо. Через несколько миль он добрался до «Яб-юма» и въехал в арку ворот, сооруженных из плáвника, отполированного волнами и выбеленного солнцем. По машине пробежала тень тотемного столба, и Фрэнсис начал подниматься к ранчо на вершине холма, некогда носившему такое же название.
Дверь открыл юноша с аккуратной бородкой, длинными волосами, собранными в пучок на затылке, и с черным кольцом-растяжкой в мочке уха, одетый в турецкие шальвары.
– Здравствуйте! Вы Фрэнсис, да? Хоуп в бассейне. Там, под верандой. Проходите вон в те двери.
Он взмахнул рукой, указывая в дальний конец большой гостиной с застекленными стенами и отполированным до блеска деревянным полом, в которой тут и там красовались каменные и бронзовые статуи всевозможных богов многочисленного индуистского пантеона. Диваны, кресла и низенькие деревянные столики стояли на ярких коврах со стилизованными изображениями медведей, лосей и других зверей. Над камином, на единственной оштукатуренной стене в комнате, висела картина без рамы: огромное полотно, покрытое синей и белой краской, вызывало в памяти образы бесконечного состязания изменчивых стихий моря и неба – барашки пены, рябь волн, обманчивые облака и, ближе к верху полотна, расплывчатая полоса тумана, накатывающая из-за далекого горизонта. Возможно, картина больше впечатляла ветреным вечером, когда сумрачные оконные стекла отражали интерьер комнаты, а в распахнутую дверь доносилось бормотание океана, но сейчас, когда Фрэнсис шагнул на веранду, открывшаяся его взгляду панорама – четкие склоны холмов, темное мерцание воды и безоблачное небо – перечеркнула невнятицу и пластичность картины.