ыпался на Ромку ледяным дождём, и тот невольно вздрогнул в своём живом пузыре.
– Ты такой же, как мы. Ты тоже истлеешь здесь, не найдя выхода. Потеряешь свой облик. Станешь тенью без имени.
– Нет, я не такой. Я могу уйти отсюда!
– Глупец, – пропел звонкий голос, и Ромка увидел, как из туманной дымки выплыла ещё одна тень. Она напоминала каплю, перевёрнутую хвостом вниз. Капля подплыла поближе, сгустилась, обрела форму, и он узнал её. Это была женщина-демон, та самая, что однажды приснилась ему ночью у костра. Гибко извивалась змеевидная талия, мягко покачивались безупречные груди. Колыхались тугие кольца волос.
– Глупец. Ты думаешь, что это место – тюрьма? Уйди отсюда, убеги из леса, заберись на самую высокую гору – свою тюрьму ты унесёшь с собой. Ты заперт в этой клетке, заперт, как и мы.
– Кто вы? – перехваченным голосом в третий раз спросил Роман. Странно, у него есть голос, хотя у пузыря, в который он превратился, нет ни рук, ни ног, ни головы. – Вы боги?
– Мы бабочки, прилипшие к паутине, – печально пропела женщина. – Мы мушки, попавшие в сироп. Мы пчёлы, которые не смогли вернуться в свой улей до заката. Мы такие же, как ты.
– Вы сказали мне, что я должен умереть. – Ромка вспомнил слова, сказанные ему ночью у костра. – Убить и умереть. Чтобы вернуться домой.
– Да, – это был паук. Если женщина звенела колокольчиками, он гремел серебряной трубой. – Мы умираем здесь давно. Мы убили множество примитивных существ в этом лесу. Но смерть не спешит к нам. Никто не даст нам избавления.
– Мы никогда не вернёмся домой, – прошелестела женщина, и янтарные слёзы медленно потекли по её полупрозрачному лицу. – Никогда.
– Почему? – горько проговорил Ромка. Печаль этих странных существ передалась ему даже сквозь пузырь, в котором плавал его разум.
– Выход есть, – гулко прозвенел паук. Спираль на его гранёной груди судорожно скрутилась в жгут, и распрямилась вновь. – Но для этого нужно сделать то, на что мы не способны.
– Не способны, – эхом повторила женщина-демон.
Паук закачался, спираль на его груди почернела, лиловый панцирь судорожно изгибался и дёргался, словно желая покинуть хозяина. Перебирая суставчатыми ногами, паук поднялся выше, подогнул под выпуклое брюхо жутко изогнутые когти и взорвался. Разлетелись лиловыми клочьями остатки туманного тела. Бешено вращаясь, метнулась прямо в глаза Ромке чернильная спираль, заключённая в восьмиугольник, и врезалась в землю, взметнув волну жидкой грязи. Из пустоты, быстро наливающейся тьмой, прозвенел серебряный голос:
– Мы стали слабыми. Слишком долго мы надеялись на чудо. Теперь уже поздно. Даже для смерти. Не повторяй наших ошибок, человек.
– Скажите, что мне делать? – в отчаянии крикнул Роман. Фигура женщины-демона тоже стала темнеть и расплываться, распадаясь на клочья тумана. – Что мне делать?
– Умри, – прошептал, замирая, звенящий голос. – Живи. Возьми всё, что сможешь взять, и сделай то, что должно.
– Помогите мне! – он уже не видел ничего. Он кричал в темноту. – Помогите хоть чем-нибудь!
– Возьми его, – прошелестел ветер, и он ощутил холод дуновения на лице. – Возьми то, что осталось. Больше нам нечего тебе дать. Освободи нас.
Глава 37
Он открыл глаза. Голова раскалывалась. Руки тряслись, а когда Ромка попробовал встать, земля закачалась, и он едва удержался на ногах. Он встал на колени у лужи, зачерпнул воды в ладони и плеснул на лицо. Кожа горела, как ошпаренная кипятком. Язык с трудом ворочался во рту, а в горле застрял горький комок.
Ромка наклонился над лужей, чтобы посмотреть на своё отражение.
– Я тебя не знаю, но я тебя побрею… что это?
Из грязи, прямо посередине чёрной кляксы выглядывала синяя полоска. Кусочек чего-то круглого, словно в болотной воде утонула крышка канализационного люка, почему-то раскрашенного в синий цвет.
Роман взялся за край круглой штуковины. Влажные пальцы соскальзывали с узкого краешка. Грязь не хотела отпускать свою добычу.
Он сжал пальцы сильнее и потянул «люк» к себе. Тот неожиданно поддался, раздалось звонкое «чмок», и Ромка упал на спину. Он замотал головой, отплёвывая воду пополам с грязью, которая текла со штуковины в его руках.
Вблизи это оказался круглый плоский предмет, похожий на крышку от большой кастрюли. Такой же выпуклый и тонкий. Он выглядел полупрозрачным, как старое стекло и был дымчато-синего цвета. Посередине диск слегка утолщался, цвет его становился гуще, а на выпуклой стороне просматривались еле заметные грани. Как будто с драгоценного камня аккуратно сняли верхний слой и придавили, расплющив в блин.
Ромка встал на ноги и повернул свою находку к свету. Он только сейчас понял, что наступило утро. Солнечные зайчики плясали на траве, скользили по лужице болотной воды. Сейчас она уже не казалась такой чёрной. Розовые цветы невинно смотрели яркими точками глаз с зелёных стеблей.
– Я думал, ты не проснёшься, – Рэм стоял рядом и смотрел на него. Неужели у него тоже такие опухшие, красные, будто кроличьи, глаза, как у его двойника?
– Ты живой?
– Я спал, – Рэм старательно зевнул. – А ты всю ночь вертелся на траве и орал диким голосом: «помогите, помогите!»
– Так это был сон, – медленно сказал Ромка, пристально глядя на двойника. Значит, таинственные существа явились только ему одному. Синий паук и женщина-демон.
– Смотри, что я нашёл, – он показал синий диск. Голос звучал хрипло, под стать его припухшему отражению.
– Вижу, – сухо ответил Рэм. – Мой тебе совет – засунь это туда, где взял.
– Нет, – в тон ответил Ромка. – Я возьму его с собой. Сделаю себе щит.
Рэм хотел что-то ответить, но не успел. Кусты у тропы затрещали, и на поляну вывалился человек.
К нему с двух сторон подскочили сыновья Дикого Кота. Один ловко ухватил пришельца за ноги, другой быстро уселся на спину и уже занёс свой топорик для удара. Человек хрипел и извивался на траве.
– Ром, беда! – это был один из пастухов из его войска, оставшегося ждать возвращения Ромки с Рэмом с болота. По лицу его текла кровь из рассечённой брови, нос опух и стал похож на сливу. – Беда!
– Отпустите его. – Роман перехватил диск поудобнее и бросился по тропе в лагерь. Лесные охотники оставили пастуха и побежали за Ромкой.
Дым от затоптанных кострищ висел под деревьями, стелился над примятой травой. Шалаш рядом с костром обрушился внутрь, а из-под засохших веток торчали босые ноги, замаранные золой и кровью. Из дыры провалившейся крыши торчало в небо древко копья.
По кострищу ползал мальчишка и что-то искал в углях. Он поднял глаза на подбежавшего Ромку, и тот узнал мальца Мухобоя.
– Где все? – Роман оглядел поляну. По лагерю будто пробежало стадо слонов.
Малец всхлипнул. Из носа его текли сопли пополам с кровью.
– Моя праща, она сгорела. Совсем сгорела.
– Где Губотряс? Кривонос и остальные?
– Кривонос вон там, – малец мотнул головой в сторону провалившегося шалаша. – А Губотряс со своими побежал ловить Шарика.
Ромка посмотрел на ноги, торчащие из-под веток. Ноги не двигались. Кто бы ни был этот Шарик, человек в шалаше наверняка мёртв.
– Брат Шарика хотел меня… хотел меня затащить к себе в шалаш, – захлёбываясь кровавыми соплями, невнятно выговорил Мухобой, пересыпая трясущимися пальцами золу. – А дядька Кривонос не давал. Они подрались, и Шарик ткнул дядьку копьём. Губотряс хотел его убить, тогда они взяли своих людей и ушли…
– Вставай. – Видно, что-то было в голосе Ромки, отчего малец быстро поднялся на ноги и вытаращил глаза. С подбородка его капало, лицо было перепачкано, и Роман только сейчас заметил, что мальчишка стоит в чём мать родила.
– Показывай, куда они ушли.
– Мы найдём их по следу, Ром, – сын Дикого Кота хищно улыбнулся, показав белые зубы. – Это наш лес.
Ромка поискал глазами своего коня. Когда они уходили, его стреножили и пустили пастись на траве, так же, как и коня Рэма.
– По лесу лучше бежать своими ногами, – заметив его взгляд, сказал молодой охотник.
– Мухобой, ты останешься здесь, – приказал Роман. – Сторожи животных и… – он бросил взгляд на мёртвое тело, – и лагерь.
Его трезубец. Он воткнул его у начала тропинки, в середину куста, собираясь говорить с богом. Там и нашёл его, со склонившимся вбок древком и с паутиной на зубцах. В паутине сидел жирный паук.
Неприятное чувство зашевелилось внутри при виде паутины. Ромка сжал зубы и решительно выдернул оружие из земли. Некогда раздумывать. Надо найти своё войско, пока они не наделали бед. Сыновья Дикого Кота уже приплясывали в нетерпении на краю поляны.
Мальчишки-охотники неслись по лесу с завидной скоростью. Босые ноги их так и мелькали, деревья словно сами расступались перед ними. Ветки кривых, низкорослых деревьев, которые они даже не замечали, нещадно хлестали Ромку по лицу. Позади топал Рэм.
Болотистая, сырая почва низины сменилась сухой, усыпанной хвоей и прошлогодними листьями землёй смешанного леса. Сыновья Дикого Кота с уверенностью гончих, взявших след, повернули к рощице вечнозелёных деревьев. Молодые деревца здесь росли так тесно, что между ними не видно было просвета.
Охотники резко повернули вблизи рощи ещё раз, и нырнули в просвет между пушистыми молодыми сосёнками. Роман последовал за ними. Сосны здесь расступались, образовав проплешину, поросшую травой. После полутьмы леса свет утреннего солнца показался ослепительным. Посреди зелёного пятачка травы переливался густой синевой овальный глаз родника. Сыновья Дикого Кота внезапно застыли, и зажмурившийся от яркого солнца Ромка наткнулся на них.
– Картина маслом, – хрипло сказал за спиной Рэм. – Художник Клод Моне. Завтрак на траве.
– Мане, – машинально поправил Ромка. – Эдуард.
Он сжал трезубец и шагнул к совокупляющейся парочке. Отшвырнул ногой попавшееся под ноги тряпьё. Отметил краем сознания ещё парочку в неглиже поодаль, под тенью низеньких сосен. Звякнул под сандалией и откатился в сторону, расплескав остатки воды, расписной глиняный кувшин.