Однокурсники занимались рукоблудием, старшекурсники открыто ходили по падшим девкам, а некоторых смазливых отроков увозили на ночные молитвы, откуда они возвращались на следующее утро со всезнающим выражением глаз, видеть которое у Владимира просто не хватало душевных сил. Он ушел в молитвы и стал изгоем, кем-то вроде юродивого. После второго курса его отчислили за строптивость, гордыню и академическую неуспеваемость.
И было ему видение. Архистратиг Гавриил с пылающим мечом в руках явился в окне и сказал: — Иди и спасай заблудших! Упорствующих же во грехе рази мечом беспощадным... — и пропал в утреннем тумане.
Поскольку Христос был радикальным религиозным революционером, Батюшка сразу пошел в революцию, в ее самую действенную часть — в террор. Такой мгновенный выбор объяснялся чисто теологическими соображениями, которые были удивительно ясны и понятны самому Батюшке. Почему не все разделяли его взгляды безоговорочно, он понять не мог и только горестно воздыхал, глядя на заблудших овец.
Азеф сразу понял всю выгоду от такого члена Боевой организации: фанатичен, не боится никого, кроме Бога, честен до изумления и до изумления же беспощаден ко всем инакомыслящим. Безверие Батюшка еще прощал, однако неверие в революционный очистительный террор простить никому не мог и даже покушался на убийство несогласного. Но Азеф отвел его карающую руку, отобрав в последний момент револьвер. Через день револьвер вернул.
Азефа как руководителя Батюшка принял сразу и безоговорочно — то был иудей. А ведь сказано в писании: «избранный народ, соль земли». Значит, так тому и быть. И Богородица иудейка, и ученики Господа тоже иудеи. Насчет Иуды сомнений не было: не захотел Всемогущий избрать другого предателя. Значит, и Иуда тоже был богоизбранным.
Помолившись до душевного пота и очистив себя от мелких дневных грехов, Батюшка перешел к главному — к орудию Божьему. Он расстелил на столике под иконою чистую белую тряпицу, достал из ящика стола бутылочку с оружейным маслом и принялся разбирать и смазывать револьвер. Вороненые черные детали оружия на белоснежном поле очень хорошо гармонировали с мировоззрением самого Батюшки — черным и белым. Иного не дано. Всякие краски и полутона есть смертный грех. Или ты с Богом, или с дьяволом. Дьявол прячется в мелочах и в полутонах, в мелких уступках самому себе и другим грешным людям, имя которым — легион.
Собрав револьвер, Батюшка убрал масло и откупорил пузырек со святой водой, только что привезенной им из богомолья в Коневецкий монастырь. Единственными местами, свободными от греха, остались мужские монастыри, да и то далеко не все. Он прочел молитву и маленькой кисточкой окропил револьвер и желтые цилиндрики патронов. Теперь оружие было освящено. Конечно, лучше бы это сделать в храме, но не поймут. Могут донести, и тогда святое дело православной революции погибнет на корню.
Потом Батюшка расстелил узкую железную кровать, лег на доски, укрытые лишь одной простыней, закутался в тонкое одеяло, перекрестился, зевнул и мгновенно заснул. Сны ему не снились никакие. Скорее вся его дневная жизнь походила на сны.
ГЛАВА 10. ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ
Дверь Путиловский открывал предельно осторожно, чтобы не разбудить Лейду Карловну и Нину. И, скользнув в прихожую, обрадовался — никого. Спят. Отлично! Сейчас нужно принять на ночь ванну, выпить порошок от головной боли (на всякий случай) и задать храповицкого до самого утра. Утром проснуться, позавтракать и, никуда не торопясь, отправиться на службу. Там надо будет справиться у Миракова о судьбе Франка (Мираков должен доставить тело в семью) — и больше срочных дел не предвидится.
Вода в титане оказалась прохладной, но это было хорошо — весь хмель сняло как рукой, а радость духа осталась. Вытершись жгучим махровым полотенцем, Путиловский облачился в мягкую пижаму, надел сверху халат с кистями и всунул ноги в мягкие козловые домашние туфли. Посмотрелся в зеркало и остался доволен — еще не старый для надворного советника. Если все пойдет хорошо, то можно к концу карьеры стать действительным статским, а это генерал-майор! Отец был бы просто счастлив...
И, пригладив еще мокрые волосы щеткой черного дерева с золотой монограммой (подарок Анны), Путиловский пошел в кабинет — могли звонить, и на такой случай Лейда Карловна составляла подробный список с указанием, кто звонил и по какому делу. Читать и разбирать ее русскую орфографию без смеха было невозможно. Но он привык.
Настольная лампа была предусмотрительно оставлена зажженной, и кабинет был пронизан зеленым светом, словно все погрузилось в прозрачную морскую глубину. И если бы из угла выплыла золотая рыбка, Путиловский ничуть не удивился бы, а стал бы ее ловить — майская ночь чудес, исполняются все желания. Или кликнул бы Макса, тот по рыбкам мастак.
Любимое вольтеровское кресло было развернуто боком, глубокий подголовник загораживал его внутренность. Подойдя к столу и не увидев никакой записки с аккуратнейшим готическим почерком Лейды Карловны, Путиловский замер — боковым зрением он уловил нечто непонятное, находившееся в кресле. Он еще не понял, что там такое, но инфернальный ужас почему-то пополз вверх по спине.
Медленно поворотив голову, он увидел в кресле спящую покойницу Нину Неклюдову. На коленях у Нины безмятежно лежал непокойный Макс.
Мелькнула мысль о безумии, но тут же пропала: голова ясна, окружающий мир воспринимается адекватно. Сновидение? Он не спит. Белая горячка? Хотя выпито было изрядно, гипотеза «белочки» была отброшена как нерабочая. Запоями Путиловский не страдал.
И когда мозг, в бессилии что-либо понять, уже готов был спасительно отключиться, Макс открыл глаза, взглянул на хозяина, беззвучно мяукнул в знак приветствия и переложил хвост в более удобную вторую позицию.
От этого движения открылись и глаза у Нины. Безумие рассеялось — это была Нина Бернацкая, но до того похожая на Неклюдову, что Путиловский не мог двинуться с места. Так вот почему его первым душевным движением было стремление приютить эту девушку... Он выдумал массу причин, по которым это надо было сделать, а главного не заметил или не захотел заметить — ему было невыразимо приятно видеть Нину у себя дома.
— Добрый вечер. — Нина смущенно улыбнулась, движением руки заставила недовольного Макса спрыгнуть с ее колен и встала. — Заснула у вас в кабинете... Извините. Я сейчас приготовлю вам травяной отвар — он должен быть свежим,— и она пошла к двери.
— Не стоит беспокоиться! Я попрошу Лейду Карловну.
— Вы разве не знаете? — Нина удивленно остановилась на пороге. — Я забыла сказать! Лейда Карловна звонила: ее подруга сломала ногу, так что она будет только утром.
Они застыли, глядя друг другу в глаза. По-видимому, одна и та же мысль внезапно посетила их головы. Нина опомнилась первой, покраснела, потупила взор и выскользнула за двери.
Путиловский вспомнил бедолагу Берга и сделал несколько энергичных движений по шведской системе гимнастики. Помогло. И он пошел бродить по квартире, тщательно избегая кухни, куда его влекла неведомая сила.
Нина трясущимися от той же неведомой силы руками заварила отвар, процедила его через ситечко и налила в любимую путиловскую кружку — синюю в мелкий белый горошек. Поставила кружку на чайный поднос и пошла в кабинет. Путиловского там не было. Не было его и в спальне. В гостиной тоже было пусто. Оставались спальня Лейды Карловны и ее собственная. Нина постояла покорно, затем решилась и открыла дверь в свою спальню:
Как ни странно, но Путиловский оказался там.
— Извините, — пролепетал он. — Зашел случайно... Извините, Бога ради!
— Ничего-ничего, — пролепетала и она. — Вы хозяин, вы можете бывать везде. Это же ваш дом.
— Мой, — сознался Путиловский.
— Пейте! Ну пейте же, я вас прошу!
— Я пью.
В доказательство этих слов Путиловский сделал два крупных глотка. Отвар был невероятно горьким, видимо, Нина не пожалела целебных трав. Но из рук Нины Путиловский сейчас готов был выпить и чашу с цикутой.
— Какой вкусный настой!
— Правда? — обрадовалась Нина. — Я старалась!
— Всю жизнь бы пил!
Тут Путиловский не соврал, потому что от такого отвара любой здоровяк ушел бы в мир иной уже на второй чашке.
— Никогда не пробовала.
— Хотите? — Путиловский протянул чашку Нине.
Нина, точно эта простая услуга имела какой-то скрытый и очень важный для нее смысл, побледнела и кивнула головой. Она не стала брать чашку, а чуть наклонила голову вперед и сделала глоток из его рук.
— Как вкусно... — прошептала она, облизывая горькие губы.
Этого нежного движения Путиловский вынести был не в силах. Он сомнамбулически поставил пустую чашку на поднос, поднял руки и притянул Нину к себе. Нина закрыла глаза и набухшими от желания губами стала искать в пространстве его губы. Когда же нашла, из ее груди послышался короткий стон успокоения.
Он нащупал на стене электрический выключатель. Чуть слышный щелчок — и целебная темнота окутала обоих... но они этого уже не замечали.
* * *
Худенькое тельце горничной билось на постели в беззвучных рыданиях: он привел эту проститутку к себе! Господи, как он смел это сделать, зная, что Оля все слышит и чувствует через стенку! Любовь и ненависть переплелись в сердце девушки настолько крепко, что только это сплетение и спасало сердечко от мгновенного разрыва.
Оля ждала прихода Вершинина, как ждут пришествия мессии-избавителя. Не раздеваясь, она легла на кровать и все молила: приди, приди, милый! Я жду тебя, как последнюю надежду... Еще утром она почувствовала легкую тошноту, однако не придала этому никакого значения. Но, прислуживая за столом, не смогла сдержать приступа повторной тошноты и выскочила из комнаты, заткнув рот фартуком. Еле успела добежать до кухни, где ее и вырвало в чан с грязной водой. Кухарка посмотрела на все это, понимающе поджав губы:
— Что, девка, нагулялась? — и пошла доносить хозяйке.
Было проведено немедленное расследование, опрошены свидетели и сам Дубовицкий. Более всего хозяйка боялась мужниного греха, но узнав, что Ольга чуть ли не каждую ночь ходила к студенту (ку