— Четыре. А что?
— Тогда просто «бах». Дело в том, что любой взрыв — это мгновенное выделение химической энергии...
Медянников замер, прислушиваясь к внутреннему голосу, решил для себя что-то важное, быстро сказал:
— Все понял! — и поспешил из кабинета, чуть не сбив входящего Путиловского.
— Доброе утро, господа! — Начальствующее лицо выглядело совсем именинником. — Куда же вы, Евграфий Петрович?
— Сейчас верну-у-усь! — донеслось угасающим эхом из коридора. — Вот только дворника проверю-у-у...
Путиловский прошелся по кабинету туда-сюда, видимо решая для себя какую-то важную проблему, потом подошел к Бергу и ласково положил ему руку на плечо:
— Милейший Иван Карлович! Кхм... — Прочистил горло и продолжил еще ласковее: — Лейда Карловна сказала мне, что... что у ее подруги есть племянница. Очаровательная девушка с кучей достоинств. Образованна, умна, красива. Скромна, что важно в наш развращенный век! Папаша — серьезнейший ученый, археолог мирового уровня, чуть ли там не Трою раскопал по второму разу... Да-с... Маменька у нее умерла, что тоже немаловажно: тещи не будет. Сам бы посватался, да стар! Ха-ха... Так вот, у Лейды Карловны родилась презанятнейшая мысль: а не познакомить ли вас с этой девицей? Ничего обязывающего, естественно... Два молодых сердца, весна, соловьи... Э?
На что Берг хладнокровно ответил:
— Почему бы и нет? Сегодня ночью я как раз подумал и сказал себе: пора, брат, пора остепениться! Сколько можно все одному да одному?
Путиловский, никак не ожидавший такой трезвой немецкой реакции, замер, сделал надлежащие выводы и, направляясь в свой кабинет, промолвил:
— Мудро. Действительно мудро! Я буду у себя.
И затворил дверь, оставив Берга наедине с почти готовой бомбой.
* * *
Пошатавшись по городу, Вершинин истомился, ожидая назначенного самому себе часа. Наконец, когда раздался выстрел полуденной пушки на Петропавловской крепости, он повернул в сторону редакции и через двадцать минут был на месте. Газетный день только начинался, и комната репортеров безнадежно пустовала. В своей каморке отчаянно скучал выпускающий редактор.
— Здравствуй, Яков, — приветствовало редактора золотое перо России.
— Здорово, коль не шутишь, — лениво протянул руку выпускающий и зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. — Скука! Ничего нету — ни тебе убийства, ни тебе погрома, ни младенца задушенного. Не знаю, что и ставить на первую полосу... Говорят, на Серафимовском купец ожил. Черт его знает, может, и в самом деле дурку про купца запустить?
— На Литовском трамвай собаку на три части переехал, — сострил Вершинин, держа за пазухой свою сенсацию.
— Все бы тебе шутить, Андрюшенька... Теперь тебе все можно! Лучший из лучших. Дошутишься! Где твои сенсации? Что, брат, кончились? Мышей не ловишь, брат! Постарел, заелся. Я тоже таким был, да укатали сивку крутые горки, брат...
— Оставь первую полосу под меня, — как можно равнодушнее сказал Вершинин и открыл портсигар с хорошими папиросами. — Угощайся.
— Разбогател! — съехидничал редактор, но угостился. — Я возьму три, скурил все. Про первую шутишь?
— Бери, бери больше... Не шучу.
— А что там? Бродягу зарезали?
— Покушение на Плеве, — оглянувшись, тихо сказал Вершинин. — Повезет, так удачное.
— Врешь! — не веря ушам, счастливо выдохнул дежурный. — Ну скажи, что врешь!
— Ты ничего не слышал! — строго сказал Вершинин. — Пойду смотреть. Пора. За тобой — полоса!
— Две! — застонал счастливейший из выпускающих. — Три! Всю бери, только дай сенсацию! Ни пуха, ни пера!
— К черту! — Вершинин энергично сплюнул через левое плечо. — Я позвоню по редакторскому?
— Звони, милый! Звони! Куда хочешь, звони! — и прослезившийся редактор расцеловал Вершинина. — Эх, брат, везунчик ты какой!
ГЛАВА 11. ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ПРОВОКАЦИЯ
Азеф и Дора встретились в кафе на углу Гороховой и Малой Морской. Взяли столик у окна, чтобы видеть изрядный кусок улицы, и заказали кофе — Доре со сливками, Азефу с коньяком — и на двоих вазу с пирожными: что смогут, съедят сейчас, а остальное с собой. По Гороховой все больше неслись экипажи, а по Морской прогуливались пешком. Светило солнце, погода стояла самая расчудесная, кофе был сварен отлично, и ничто не предвещало ни бурь, ни иных потрясений.
— Не жалко мальчика? — Азеф с хитрой улыбкой взглянул на Дору, но та была спокойна, точно статуя. — Все-таки чувства... с ними бывает трудно справиться!
— Нисколько. — Дора с наслаждением затянулась папироской, вставленной в длинный мундштук. — Во-первых, он не мальчик.
— Он хорош?
— Жеребец и жеребец. Я уже забыла его. Кстати, не факт, что он провокатор.
— Ой, вот только не надо, — насмешливо сморщил лицо Азеф. Сегодня он был в хорошем настроении. — Я таких за версту чую. Он ведет двойную игру и воображает, что всех перехитрит. Знаешь, что он придумал?
— Нет.
— Он не будет звонить в полицию до последнего. В газете он прикажет оставить себе первую полосу под сенсацию. И за десять минут прибудет сюда, чтобы все увидеть своими глазами. Плеве действительно в это время едет по Малой Морской. Это знают все. Поэтому он чист: перед нами — мы все успеваем провернуть; перед охранкой — он всех предупредил, заодно потом все расскажет о тебе. Кстати, за тобой была слежка?
— Была.
— Вот видишь. А как ты ушла?
— Очень просто. У церкви стоял один извозчик — я его и взяла. Пообещала рубль и сказала, что муж ревнивый. Филер попытался бежать, но улицы пустые.
— Потом он увидит, что ничего не произошло. Поймет, что попался на проверке, и — что дальше?
— Пойдет в газету?
— Нет. Побежит домой перепрятывать список. Мы знаем, что он предатель. Охранка знает, что он поздно предупредил и что мы его проверили. Значит, ведет двойную игру. Значит, неминуем арест и тщательный обыск. Найдут список — и все! Каторга за недоносительство и соучастие в покушении на министра внутренних дел.
— Евно, — засмеялась Дора, — откуда ты такой умный взялся?
— Пожила бы ты у нас в Ростове! Вот где люди поумнее меня. — Азеф выпил рюмочку и зажевал трюфелем, — У них и научился. Все просто, если знать, что человек всегда ищет свою выгоду во всем. Даже в благородном деле.
— А какая у тебя выгода в революции?
— Я — особенный. — Азеф задумался, формулируя мысль. — У меня нет выгоды. Я выше этого. Если хочешь, вот моя выгода: быть выше всех выгод!
— Хорошая цель, — Дора прищурилась, рассматривая прохожих. — А что ты с ним сделаешь?
— Я? — удивился Азеф. — Да ничего. Пошлю к нему Батюшку. Пусть исповедует. Надеюсь, ему будет что сказать.
* * *
Кабинет окнами выходил на солнечную сторону, и Путиловский, разомлев от майского тепла, задремал в кресле. Все мысли его были только о прошедшей ночи. Ну что ж, действительно, может, хватит все одному да одному? Нина девушка развитая, не дура. Революционная романтика слетела с нее как шелуха при первом же серьезном столкновении с жизнью...
Хорошо все-таки иметь дома нежное существо, ждущее тебя не так, как ждет Лейда Карловна или даже Макс. Ты приходишь усталый, разбитый, тебя раздевают ласковые руки, укладывают в постель и не уходят, а продолжают раздевать... раздевать...
Телефон зазвонил, как всегда, в самую неподходящую минуту. Путиловский стал ждать, что на звонок ответит Лейда Карловна. Та действительно взяла трубку, потом подошла к двери спальни и сказала мужским голосом:
— Павел Нестерович, вас к аппарату!
Путиловский подскочил в кресле и замотал головой: он был у себя в рабочем кабинете, а вместо Лейды Карловны в дверь просунул голову Берг. Тьфу!
— Алло! Путиловский у аппарата. Нельсон? Добрый день... Вы уверены? Вы точно уверены? Где?! Морская? Какая Морская? Их две! Большая? Малая! Конкретно!!
Выслушав невидимого собеседника, Путиловский аккуратно повесил трубку, дал отбой, застыл на несколько секунд, а потом проговорил незнакомым жестким голосом:
— Тревога. Покушение на Плеве. Малая Морская. Бомбистка! Всех туда!
Медянников и Берг, как подброшенные пружинами, вскочили, натягивая сюртуки и шаря по ящикам стола в поисках револьверов.
Втроем они выскочили из комнаты. Путиловский побежал за дежурным взводом конных городовых, Берг — за пролетками, а Медянников — за филерами, наряд которых всегда сидел и ждал неожиданностей.
Через две минуты пара пролеток выкатила из ворот Департамента. Конный взвод разогревал лошадей вдоль набережной.
— Взво-о-од! — протяжно заорал взводный. — На рыся-я-ях! Марш-ма-а-арш!
И наметом послал своего черного громадного жеребца по кличке Лютый вдоль набережной Фонтанки к Марсову полю, а там по Конюшенной на Малую Морскую.
— Кока! Кока! Смотри, верховые! — закричал восторженный столичный мальчик, гулявший с крестной у Летнего сада. — Куда они поскакали?
— Чудо-богатыри... — вздохнула вслед трясущимся городовым задам старая дева-кока. — Воров ловить. Николя, не смей так кричать, застудишь горло и не получишь мороженое на сладкое.
* * *
Азеф доедал мороженое с ромом, когда внезапно мимо зеркальных окон кафе проскакали конные городовые.
— Вот и они, — меланхолично заметил Азеф, с удовольствием облизывая ложечку. — А сейчас подъедут жандармы и филеры набегут.
И точно, улица вмиг наполнилась внешне деловыми молодыми людьми в котелках, черных сюртуках с серыми жилетами и в серых же в полосочку брюках.
— Они что, в одном магазине их одевают? — пробурчал Азеф и подумал: «Надо будет отметить это в записке! Профанация ремесла».
— А вон и наш герой, — Дора кивнула на Вершинина, осторожно проходившего по противоположной стороне. — Евно, ты просто гений.
— Я знаю, — польщенно наклонил голову Азеф, — Жди меня здесь.
На выходе из кафе его терпеливо ждал Батюшка. Высокий семинарист склонил голову к Азефу и несколько секунд внимательно слушал. Потом кивнул и исчез за углом.
— Все, дело сделано. — Азеф сел за стол и с сожалением уставился на пустую вазочку из-под мороженого. — Жаль, но все хорошее рано или поздно кончается.