Путиловский проводил профессора, а когда вернулся, Нина уже спала. Он сел прямо на постель и просидел так час, наблюдая за тем, как она дышит, как бьется синяя жилка на тонкой шее, как иногда пальцы, лежащие поверх одеяла, начинают подрагивать... Лейда Карловна не могла ничего понять, но в комнату не входила. Потом пришла сиделка.
Путиловский прошел к себе, разделся, улегся в кровать и забылся тяжелым, неглубоким сном.
* * *
Нину увезли, и жизнь померкла, но тем не менее продолжалась. Тикали государственные механизмы, дела рассматривались, бумаги двигались и принимались к исполнению. Он был частью всей этой машинерии, но частью неодушевленной и чисто механической.
Берг лечился в госпитале, Медянников молчал и старался без настоятельной причины Путиловского не тревожить. Поэтому он часто сидел в кресле и ничего не читал, не писал, а только смотрел поверх крон Летнего сада на шпиль Петропавловки.
Привели Нельсона для напутственного слова. Он был одет в хороший дорожный костюм, с одним лишь саквояжем в руке, тем самым, который начал собирать до губительного визита Батюшки.
Путиловский заговорил с ним, не подымая глаз, официально и сухо, как с совершенно незнакомым человеком:
— Мы сделали максимум возможного в вашей непростой ситуации. Его превосходительство требовал каторги. Государь не возражал. Но все обошлось пяти летней ссылкой в город Омск, под надзор полиции. Счастливого пути. И упаси вас Господь от таких смертельных игр в будущем. Мы будем присматривать. У вас новый паспорт. Новая фамилия, новое имя, отчество — жизнь заново. До свидания.
Вершинин не ожидал такой милости.
— О, благодарю вас.
— Я только исполнил свой долг. И еще. Исключительно по инициативе Евграфия Петровича. В Омске за вами будет наблюдать наш сотрудник. Кстати, хорошо вам знакомый.
К Нельсону частично вернулось его природное любопытство:
— Кто же?
— Увидишь, — тронул его за плечо Медянников. — Пошли, барин. Пора.
Пройдя посты охраны, вышли на улицу. От свежего воздуха у Вершинина сладко закружилась голова. Медянников достал из-за пазухи новенький паспорт и стал внимательно изучать надписи.
— Омск — город хороший. Правда, сам я там не был...
Вершинин попытался заглянуть в паспорт и прочесть свою новую фамилию.
— И кто я теперь?
— На! — Медянников протянул ему документ. — Теперь, паря, ты не то иудей, не то француз. Нельсон Яков Андреевич. Держи крепко. Третьего не будет.
Чуть поодаль от подъезда стояла крытая государственная карета. Медянников гостеприимно распахнул дверцу, приглашая Нельсона сесть.
Вершинин-Нельсон, прежде чем нырнуть внутрь, вгляделся в темноту — внутри кареты, одетая подорожному, в платочке, с чемоданчиком в руках сидела горничная Оля.
— Здрасьте, Андрей Яковлевич! — заулыбалась она, не в силах сдержать радости при виде любимого лица.
Вершинин отшатнулся, но Медянников заботливо попридержал его за спину:
— Чтоб в Омске не скучал! Присматривать будет. На крестины приеду! — Затолкнул Вершинина в карету, сел сам и дал руководящее указание кучеру: — Пошел, подлец! На Николаевский. Только бережно — дама в ожидании!
Карета тронулась, Оля доверчиво прижалась к сидевшему столбом Андрею:
— Теперь я ваше все буду читать. Мне по должности положено.
* * *
Путиловский ждал письма, а его все не было и не было. Таубе позвонил и сказал, что группа доехала, но пока ничего обнадеживающего он сказать не может. Надо ждать. И Путиловский ждал, привычно ждал, оставив себе тот уровень надежды, ниже которого опуститься сам себе не позволил.
Они пришли одновременно — телеграмма и письмо. Видимо, письмо шло долго, а телеграмма быстро. Еще не открывая последнюю, он понял, что произошло плохое. Разорвал бумажную облатку, латинские буквы телеграфного аппарата поплыли перед глазами. Написано по-немецки. Скончалась. Тело отправлено родным в Витебск. Соболезнуем.
Он предчувствовал это. Пошел в кабинет, сел в кресло и сухими глазами стал осматривать письмо. Оно еле заметно пахло ландышевыми духами. Вскрывать письмо он не стал. Еще не время. Он даже не знает, когда откроет и откроет ли его вообще.
Пришел вечер. Лейда Карловна заходила каждый час и спрашивала, не хочет ли он поесть. Путиловский не хотел ничего есть.
Звонил Франк, напрашивался в гости. Он не хотел его видеть.
Откуда-то вдруг появился профессор Кюфферле. Сразу запахло спиртом и каплями. Кюфферле вошел со снаряженным шприцем и, не спрашивая ни о чем, ловко и быстро сделал ему укол в руку, после чего потянуло спать. Он заснул в кресле, утром проснулся в кровати. Вставать не хотелось. Время остановилось.
Путиловский перестал считать дни — два, или три, а может, все пять? Думать на тему времени тоже не хотелось. Он находился внутри какого-то безвременного пузыря, в котором было покойно и безразлично. Укол — забытье. Забытье — укол...
Позвонил Таубе. Путиловский долго не мог понять, о чем тот толкует. Потом с трудом догадался: от чека осталась изрядная сумма, которую профессор обязательно вернет, ведь потрачена лишь малая часть денег.
— Профессор, у вас есть больные без достаточных средств?
— Разумеется.
С профессорской педантичностью Таубе стал перечислять какие-то ничего ему не говорящие фамилии. Он подождал, пока профессор не огласит весь список.
— Потратьте эти деньги по вашему усмотрению. Пошлите кого-нибудь в санаторий.
— О! — только и сказал Таубе. — О, вы гуманист. Благодарю вас!
И тут же дал отбой, видимо боясь, что гуманизм конечен во времени и в деньгах.
После Таубе настал черед невесты Берга. Путиловский вспомнил, что давно хотел решить эту щекотливую проблему.
— Лейда Карловна, — позвал он экономку.
Та явилась в сопровождении Макса. Оба не верили глазам своим: хозяин встал и готов жить дальше!
— Лейда Карловна, помните, вы говорили о невесте для Берга?
— О да, да!
— Так вот, Иван Карлович не совсем еще готов для знакомства.
— Испугался?
— Не успел. У него легкое ранение. Лежит в госпитале.
— Так это прекрасно! Я пойту с ней. Нефеста у постели раненого героя!
Путиловский заглянул в злополучный список:
— Дернфельд... Дернфельд Алиса Готлибовна?
— Так фы ее знаете?
— Нет. Но буду весьма рад знакомству. Передайте, пожалуйста, — он написал короткую записку,— что я жду ее в Департаменте послезавтра, в десять.
— Ага! Как начальник, фы хотите с ней поговорить об Иване Карловиче!
Путиловский покачал головой:
— Не только о нем. Посмотреть. Вдруг не подойдет?
— Какие вы, мущины, приферетливые! — просияла Лейда Карловна. — Вы будете обедать?
— Буду,— коротко заявил о своих намерениях Путиловский и взял на руки Макса. Тот не вырывался, потому что понимал значение слова «обедать»
Прозвонил телефон. То была княгиня Анна. В жесткой и категоричной форме она известила Путиловского о том, что Алешенька пошел, и хотела, чтобы Путиловский, как отец юного дарования, собственноручно в этом убедился, для чего он должен прибыть в воскресенье на обед. Кстати, он так и не явился после встречи в ресторане, хотя клятвенно обещал! Она не потерпит на сей раз никаких отговорок!
Жизнь потихоньку возвращалась, пусть и не в самых лучших своих проявлениях.
* * *
Берг жил высоко, и оба успели запыхаться, пока добрались до его более чем скромной квартирки. Он ждал их, смешно припрыгивая, боясь нагружать уже подзажившую ногу.
— С днем ангела вас, Иван Карлович! — Путиловский расцеловал именинника и вручил ему гигантскую корзину из Елисеевского магазина, набитую дарами всех шести континентов. — Это вам. На откорм и поправку.
— Спасибо. — Берг, как чувствительный человек, слегка прослезился.
— А теперь, Ваня, — пропел Евграфий Петрович, — готовься к худшему.
И жестом фокусника достал из-за спины плетеный садок с крышкой. Внутри садка шевелилось что-то живое и маленькое. Берг сделал стойку, охваченный приятными предчувствиями.
Медянников откинул крышку. Все замерли, глядя на отверстие. Оттуда, поскуливая и моргая щенячьими глазами, высунулась шоколадного цвета мордочка, в которой знаток сразу бы опознал чистопородного добермана.
— Боже... — простонал Берг, не веря глазам своим. — Боже...
— Прошу любить и жаловать! Будущая сыщица, гроза бомбистов!
Подцепив щенка за пузцо, Медянников поставил его на стол. Щенок стоял растопыркой, уперев четыре лапы и поджав хвостик-прутик под брюшко. Берг осторожно погладил его, и тот пустил струйку на скатерть.
— Ну вот! Оконфузила нас, дурочка! — Евграфий Петрович щелкнул виновницу по заду. — Это, Иван Карлович, не кенарь!
— Дуся, — ласково произнес тот, наклонился и поцеловал щенка в теплую макушку. — Дульсинея. Какая ты красивая...
Благодарный щен, поскуливая и помахивая хвостом, тут же стал вылизывать Бергу усы.
Иван Карлович, — сказал Путиловский, инспектируя небольшую батарею бутылок на обеденном столе, — помните, я говорил, что Лейда Карловна нашла вам невесту?
— Так точно! — с готовностью откликнулся Берг, не выпуская из рук Дусю.
— Забудьте про нее.
— С удовольствием! — Берг облегченно вздохнул и прижался лицом к горячему тельцу щенка. — Собака лучше жены. Господа, прошу за стол!
И совершенно серьезно прошептал Дусе на ухо:
Ты чего хочешь?