Марина быстро ее разобрала, завернула в голубую фланель, сложила в коробку.
– Где ты научилась так стрелять?
– Было время… Я этим делом усиленно занималась.
– Ясно… – вдаваться в подробности Михаил не стал. – Ну а теперь куда?
– А теперь поехали к тебе.
– Ко мне? – чуть удивленно переспросил Михаил.
– Ты же вчера хотел, чтобы я осталась?
– Хотел!
– Вот и поехали. Продолжим наши вчерашние занятия.
Михаил подхватил коробку и отправился к машине.
Марина брела сзади. Настроение у нее было хуже некуда. Ее уже не радовал ни белый искрящийся снег, ни огромные ели, ни морозная свежесть воздуха. Ее вообще ничего не радовало.
И мужчина это почувствовал.
– Что-то случилось? Ты себя неважно чувствуешь? – спросил он, когда они выезжали с проселка на трассу.
– Да нет, чувствую я себя как раз хорошо.
– Тогда что такое? Может, я тебя чем-нибудь обидел?
– Да нет, что ты, Миша.
Марина прикоснулась ладонью к его гладко выбритой щеке, а он, повернув голову, поцеловал Маринины пальцы.
От этого Марине стало еще хуже, но она нашла в себе силы собраться и улыбнуться в ответ. Улыбка получилась вполне искренней и открытой.
– Миш, а ты не боишься, что нас могут остановить и обыскать машину?
– Нет. Кому это придет в голову? Мы что, кавказцы или какие-то бандиты? Мы нормальные люди, возвращаемся из-за города, может, с дачи, едем чинно-благородно, без нарушений… В общем, кому мы нужны?
– Ну, смотри.
Все произошло так, как говорил Михаил. Они проехали четыре или пять постов ГАИ, не нарушая правил дорожного движения, не превышая скорость, и их ни разу не остановили.
Уже в городе Марина сказала:
– Высадишь меня за квартал, а сам поедешь к дому и во дворе поставишь машину. Я приду к тебе через полчаса.
– О'кей, – Михаил внял совету не задавать много вопросов и не стал интересоваться, к чему такие сложности.
Да и не до того ему было: он весь находился в предвкушении, как сейчас займется любовью с этой красивой, страстной, удивительной женщиной.
Когда Михаил открыл Марине дверь квартиры, на нем уже был махровый халат.
– Быстро ты, однако.
– А чего тянуть?
Он привлек женщину к себе, стал расстегивать ее куртку.
– Погоди, погоди, я ужасно озябла, давай выпьем.
– Всегда пожалуйста. Что будешь пить – виски, коньяк?
– Лучше виски.
– О'кей, у меня как раз есть бурбон.
Михаил принес с кухни лед, бросил в бокалы, разлил бурбон и поставил бокалы на журнальный столик.
Марина попросила:
– И принеси мне, пожалуйста, воды.
– Ты собираешься запивать водой? – удивился Михаил.
– Нет, просто пить хочется.
– О'кей.
Михаил вновь ушел на кухню, а Марина вытащила из кармана маленькую таблетку и бросила ее в один из бокалов с виски – туда, где медленно таяли в янтарной сорокапятиградусной жидкости крупные кубики прозрачного льда. Взяв второй бокал, она пригубила виски и с бокалом в руке уселась в угол дивана.
Михаил принес стакан с водой.
– Вот тебе вода.
– Спасибо, – Марина сделала два глотка и поставила стакан на столик. – А ты чего не пьешь? – подавшись вперед, она тронула своим бокалом бокал Михаила.
– Что-то мне не хочется. Потом придется садиться за руль.
– Ничего, выпей. Ты от этого станешь лишь темпераментнее.
– Ради этого можно! – Михаил взял свой бокал, отпил виски.
Марина сидела, опустив голову.
– Ты что грустная такая? – заботливо спросил Михаил. – Может, включить музыку?
– Да, включи. И погромче.
Михаил подошел к музыкальному центру, поставил сверкающий компакт-диск, нажал клавишу, и большую гостиную заполнили грохочущие звуки какой-то негритянской мелодии.
– Сделай еще громче, очень хорошая музыка.
Михаил хотел повернуть регулятор с красной светящейся точкой, но не смог. Его рука ушла в сторону, глаза закатились, лицо стало голубовато-бледным. Согнувшись, он повалился на пол, при падении ударился головой о стойку с аппаратурой. Изо рта вывалился язык. Михаил корчился возле музыкального центра, делая попытки встать, судорожно царапая скрюченными пальцами паркет.
Марина хладнокровно смотрела на предсмертные страдания своего любовника и, сидя в углу дивана, считала:
– ..двадцать один, двадцать два, двадцать три.., сорок девять.., пятьдесят девять, шестьдесят…
Когда она досчитала до шестидесяти трех, тело Михаила лежало неподвижно.
– Прощай, мой дорогой, больше говорить нам с тобой не о чем. И трахаться ты больше уже ни с кем не сможешь.
Марина вышла на кухню, вылила виски в раковину, тщательно вымыла бокалы и минут десять протирала носовым платком все предметы, на которых могли остаться ее отпечатки.
Она нашла ключи от машины в кармане Михайловой куртки, постояла у двери, прислушиваясь, нет ли кого на площадке. Затем аккуратно открыла дверь и, стараясь, чтобы не громко щелкнул замок, закрыла за собой.
«Ну вот и все. Теперь, полковник, обо мне никто не сообщит. Теперь осталось сделать дело. Завтра! Завтра!»
Она твердо настроилась на то, что завтрашний день станет в ее жизни решающим. Это будет последний шаг к обеспеченной и независимой жизни.
Во дворе она никого не встретила, села в серебристый «ниссан» и без приключений добралась до гостиницы.
Глеб Сиверов и генерал Потапчук кропотливо изучали расписание нефтяного короля на два следующих дня, просматривали пункт за пунктом.
– Кремль… Здесь ничего не может быть. Туда даже мышь не проскочит, – говорил Потапчук.
– Вы уверены, Федор Филиппович?
– Абсолютно уверен. Решетов гарантирует.
– Тогда это отпадает. Пресс-конференция…
– И это отпадает. Всех досматривают похлеще, чем на таможне. И к тому же там будет полно наших людей.
Они снова и снова перебирали пункт за пунктом, дотошно обсуждали каждую мелочь, взвешивая любые шансы убийцы. Но пока так и не могли ни на чем остановиться, все варианты казались сомнительными.
К этому времени из Рима уже поступила точная информация. Убийством Аль-Рашида занимались самые лучшие сыщики, которым очень много заплатили за то, чтобы они раскрутили это дело до конца. И уже стало ясно, что в смерти Аль-Рашида действительно повинна женщина. Были найдены отпечатки ее пальцев, был взят Сайд, сообщник Фионы Лоуренс. Так что Потапчук и Сиверов уже знали: Аль-Рашида убила известная террористка, проходившая в сводках Интерпола под кличкой Барби. И сто против одного, что эта Барби сейчас находится в России.
Потапчук только поражался прозорливости Слепого. Непостижимо, что такой вроде бы пустяк, как момент, когда был произведен выстрел, смог ему подсказать, что стреляла женщина. Генерал вновь убедился, насколько бесценен его агент.
– Ну а ты, Глеб, как бы ты действовал на ее месте?
Глеб удрученно покачал головой.
– Мне пока ничего не приходит на ум, генерал. Мне надо побыть одному, сосредоточиться. И тогда, может быть…
– Но у нас нет времени, Глеб! Нет совершенно! Выстрел может прозвучать в любую секунду.
– Не объясняйте мне очевидного.
– И будет ужасно, если твоя задумка не сработает.
– Должна сработать, Федор Филиппович, должна!
Просто надо высчитать, где эта чертова кукла Барби решила стрелять. И мы там должны появиться за десять минут до того, как появится господин Степаныч. И тогда мы победим.
– Послушай, Глеб, а что если нам появляться везде, опережая Степаныча минут на десять-пятнадцать?
Сиверов расхохотался.
– Да вы что, Федор Филиппович! Вот тут уж нас точно поднимут на смех. Представляете, мы появляемся на пресс-конференции!.. Это будет хохма для всего мира. И к тому же таким способом мы можем заложить сами себя.
– Ты, как всегда, прав, дай сигарету.
Глеб подтолкнул пачку, она скользнула по чистому пустому столу. Генерал накрыл ее ладонью, вытряхнул сигарету и закурил.
– Черт побери, меня уже от этих сигарет и кофе воротит!
– Не курите.
– Я не могу. Сигарета мне помогает думать, помогает сосредоточиться.
– Когда приедет Решетов?
Генерал посмотрел на часы, что стояли в углу.
– Минут через десять должен быть.
– Хорошо. Может, он чего-нибудь подскажет, ведь он-то в курсе привычек своего «питомца».
– Да, он в курсе. Но он, честно говоря, всего лишь хороший исполнитель. Он не умеет мыслить так, как ты, Глеб Петрович, и поэтому он навряд ли придумает что-нибудь дельное.
– Я не хочу, чтобы он придумывал, я хочу, чтобы он подсказал. И тогда, Бог даст, мы с вами сообразим, как все устроить наилучшим образом. Кстати, Федор Филиппович, ваши люди привезли то, что я просил?
– Привезли. Со скрипом, с визгом, но все-таки выклянчили. Сам Решетов звонил-. Мы к тому же обещали вернуть изделие, иначе…
– Я все понял, не объясняйте, Федор Филиппович.
А взглянуть можно?
– Пойдем, взглянешь, – генерал и Сиверов поднялись, вышли из кабинета.
В одном из служебных помещений они осмотрели трофей. Правда, Глеб остался не очень доволен, а у генерала то, что он увидел, вызывало взрыв прямо-таки истерического хохота.
– Федор Филиппович, что это вы так веселитесь? – скептично заметил Глеб.
– Да оно ж такое!.. Представляешь, можно подойти и постучать по лбу!
– Подойдите и постучите.
– Да нет уж, уволь. А вообще-то он о мне не нравится.
– Почему?
– Без студийного света оно похоже на труп.
– Типун вам на язык, Федор Филиппович! – Глеб даже рассердился. – Какой труп! Накаркаете еще!..
– Не будь таким суеверным.
– Какие, к черту, суеверия. Малейший наш промах – и мы получаем натуральный труп.
– Накаркаешь!..
– А-а, вот видите!
Генерал стал серьезным.
– Что делать-то будем, Глеб?
– То же, что и раньше: думать. Попробуем вычислить, что может прийти в голову нашему дражайшему объекту.
– Да, но как мы вычислим? Мы же с тобой не психоаналитики, не экстрасенсы. Ты, Глеб, не Кашпировский, а я не Чумак.