Бросается в глаза, что репрессиям в этот период подвергались исключительно лидеры левого крыла заговора, хотя отвечающий за безопасность государства рейхсфюрер СС и министр внутренних дел Генрих Гиммлер был достаточно осведомлен и о других путчистах. Незадолго до отставки связанного с заговором главы абвера Канариса Гиммлер откровенно заявил ему, что знает о носящихся с идеей восстания офицерах во главе с Герделером и Беком, которых скоро арестует. Но для нас ничего странного здесь нет. Мы уже знаем, что Гиммлера проинформировали о заговоре еще раньше, но сам он, участвуя в сепаратных переговорах с союзниками (в 1943 году через Попитца и Лангбена и позднее, в 1945-м, через Вольфа) не спешил его пресечь. А вот в очистке рядов заговорщиков от левых, чтобы придать грядущей хунте максимально консервативный характер и прозападный курс, рейхсфюрер был очень даже заинтересован. Ведь при ином режиме виселица ему была гарантирована.
Тем не менее репутация Гиммлера такова, что аресты даже левых подпольщиков сильно нервируют руководителей заговора. Вдруг тот решит, что ему выгодней ликвидировать всех? Да и, кроме Гиммлера, есть еще возглавляющий гестапо Генрих Мюллер и начальник Государственного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер, обладающие собственной агентурной сетью. Гиммлера они терпеть не могут и, пронюхав о существовании заговора, тут же побегут к Гитлеру. Тогда — конец всему.
К лету 1944 года военное положение гитлеровской Германии настолько ухудшилось, что среди заговорщиков стали появляться сомнения, имеет ли вообще сейчас смысл совершать государственный переворот. Не лучше ли подождать, когда все проблемы разрешатся сами собой, ведь конец нацистского режима уже близок. В июне Штауффенберг через Лендорфа попросил фон Трескова разрешить эти сомнения. Ответ был характерным: «Покушение должно быть совершено, чего бы то ни стоило. Если же оно не удастся, все равно надо действовать в Берлине, ибо теперь речь идет не о практической цели, а о том, что немецкое движение Сопротивления перед лицом всего мира и истории отважилось бросить решающий жребий. А все остальное в сравнении с этим безразлично». Снова все та же песня: основная забота заговорщиков — не достижение конкретной цели, а собственный имидж перед лицом истории, моральное самооправдание, а не реальная победа.
Обстоятельства продолжают работать на заговорщиков. Ранним утром 6 июня первые английские и американские дивизии высаживаются во Франции. Взбешенный неудачными действиями командующего группой армий «Запад» Рундштедта, Гитлер заменяет его участником заговора генерал-фельдмаршалом Клюге. Таким образом, важнейшие командные посты на этом участке попадают в руки путчистов. Но главная удача была еще впереди. 20 июня Штауффенберг назначается начальником штаба командующего армией резерва генерал-полковника Фридриха Фромма, тем самым получая доступ на совещания в ставке Гитлера. Дорога открыта!
Первый раз ему удается пронести бомбу на заседание в ставке 6 июля. Но взрывать ее полковник не стал. На совещании отсутствуют Геринг и Гиммлер, которых, как он считает, необходимо убрать вместе с фюрером. То же самое повторяется и 11 июля. 15 июля Геринг и Гиммлер наконец появляются, но теперь уже сам Штауффенберг не успевает вставить в бомбу запал, поскольку его срочно вызывают на другое совещание. (Хороша же была охрана в ставке, если под носом у нее можно было сколько угодно бегать с бомбами! Не догадался фюрер во время «потепления» отношений отправить своих охранников на выучку в Кремль — там бы им объяснили, как надо беречь главу государства.) В ходе попыток 11 и 15 июля заговорщики дают войскам резерва сигнал «Валькирия», но по звонку Штауффенберга отменяют его. Для непосвященных все происходящее кажется учебной тревогой. Наконец, настало 20 июля 1944 года…
18 июля полковник Штауффенберг получает приказ: подготовить к 20 июля доклад о возможности использования на Восточном фронте так называемых «народно-гренадерских» дивизий, «тотальных» дивизий, сформированных, главным образом, из лиц, ранее освобожденных от военной службы. Штауффенберг сообщает об этом Беку и Ольбрихту, пообещав на этот раз взорвать бомбу в любой ситуации. В свою очередь, Бек и Ольбрихт решают в случае неудачи открыто обратиться к союзникам за поддержкой и через фон Клюге открыть их войскам дорогу на Берлин.
Около 7 утра 20 июля Штауффенберг в сопровождении своего адъютанта и соратника по заговору обер-лейтенанта Вернера фон Хефтена вылетел с берлинского аэропорта Рангсдорф в Восточную Пруссию, где под городом «Растенбург» была расположена знаменитая ставка Гитлера «Вольфшанце» — «Волчье логово». Три поста охраны пропустили постоянного докладчика на совещаниях у фюрера без особых мер предосторожности. Спустя пять часов после вылета полковник доложил о своем прибытии начальнику штаба верховного главнокомандования вермахта генерал-полковнику Кейтелю, после чего оба направились на доклад.
Июль 1944 года выдался чрезвычайно жарким, и Штауффенберг попросил у Кейтеля разрешения переодеться. Адъютант Кейтеля предоставил ему свою спальню, куда вслед за ним вошел и Хефтен, который должен был помочь искалеченному полковнику. В спальне Штауффенберг и Хефтен раздавили щипцами химический взрыватель одной из привезенных бомб. Первоначально они собирались подготовить к взрыву обе бомбы, но зашедший в комнату с поручением дежурный фельдфебель помешал это сделать, и вторую адскую машинку Хефтен едва успел засунуть в свой портфель.
Кое-как переодевшись, заговорщики почти бегом бросились в зал заседаний. Оказалось, что от погоды в тот день страдали не только они. Гитлеру тоже было очень жарко, и он распорядился перенести заседание из подземного бетонного бункера в деревянный барак, служивший местом работы для картографов ставки. Более того, фюрер даже распорядился открыть настежь все окна барака. Перенос места совещания сильно уменьшил шансы заговорщиков. Эффект взрывной волны в бараке с открытыми окнами обещал быть куда меньшим, чем в подземном бомбоубежище. Но отступать было уже поздно.
Опоздав на несколько минут, Штауффенберг, оставив Хефтена с машиной перед картографическим бараком, зашел внутрь. Совещание уже началось, и первый докладчик, начальник оперативного управления генштаба генерал Хойзингер уже рассказывал собравшимся о положении на Восточном фронте. Поздоровавшись с фюрером, Штауффенберг поставил свой портфель рядом с ним. Почти сразу после этого появился дежурный фельдфебель-телефонист, сообщивший, что начальник связи верховного командования Фельгибель срочно вызывает полковника к телефону. И тут на заговорщиков обрушилась очередная роковая случайность. Заместитель Хойзингера полковник Брандт, желая подойти поближе к карте, наткнулся на портфель и задвинул его за массивную дубовую подставку стола.
В 12.50 Хойзингер завершил свой доклад словами: «Русские наступают крупными силами на Запад. Их передовые части уже у Даугавпилса. Если мы немедленно не перебросим войска из района Псковского озера, произойдет катастрофа…» И катастрофа не замедлила произойти.
Мощный взрыв, равный по силе удару 150-миллиметрового снаряда, обрушился на комнату. Личного стенографиста Гитлера и одного из дежурных офицеров связи разорвало на части. Брандт, начальник управления личного состава сухопутных войск генерал-лейтенант Шмундт и начальник штаба оперативного управления ВВС генерал Кортен получили смертельные ранения. Тяжело раненного представителя главкома ВВС при ставке генерала Боденшанца взрывной волной выбросило в окно. Серьезно пострадал и адъютант фюрера полковник Боргман. А вот сам фюрер остался невредим.
Близорукий Гитлер в момент взрыва нагнулся над столом, желая разглядеть карту, и это, наряду с заслонившей портфель подставкой стола, спасло ему жизнь. Рейхсканцлер в итоге отделался контузией, поврежденными барабанными перепонками и несколькими ссадинами. Гораздо сильнее пострадала его одежда, превратившаяся в лохмотья. С трудом выкарабкавшись из-под обломков и очумело глядя на царящий кругом разгром, Гитлер сокрушенно произнес: «О, мои бедные новые брюки! Я их только вчера надел!»
Однако наблюдавшие взрыв Хефтен и Штауффенберг были уверены, что покушение удалось, и тут же отправились обратно в Берлин. Обманув охрану сообщением о срочном вызове и выбросив по пути вторую бомбу, они вылетели в столицу.
Тем временем Гитлер, опираясь на руку Кейтеля, ковыляя, вышел из барака. Увидев фюрера живым, Фельдгибель растерялся и, вместо того, чтобы сообщить в Берлин о случившемся и затем взорвать узел связи, бросился за советом к своему приятелю, начальнику орготдела генштаба сухопутных войск генерал-майору Хельмуту Штиффу. После недолгого обсуждения ситуации оба генерала решили, что все провалилось и пора сматывать удочки.
Трусость Фельдгибеля парализовала действия заговорщиков в столице. Едва придя в себя, Гитлер распорядился уведомить о случившемся замещавшего его в Берлине министра по делам печати и народного просвещения Йозефа Геббельса, после чего до 15.30 запретил передачу любой информации из ставки. Одновременно Гиммлер, поняв, что заговор провалился, срочно вылетел в Берлин для ареста его участников. Спасти собственную жизнь он мог теперь лишь быстрой и беспощадной расправой с изменниками.
Лишь в половине четвертого, с опозданием на два с половиной часа, возглавивший собравшихся в здании министерства обороны на Бендлерштрассе заговорщиков Ольбрихт сумел связаться с Фельдгибелем, который сообщил ему о неудаче покушения. Тем не менее Ольбрихт решил действовать и распорядился поднять внутренние войска по боевой тревоге. Военному коменданту Берлина фон Хазе было приказано силами охранного батальона «Великая Германия», а также курсантов пиротехнического и оружейно-технических училищ занять правительственные здания, радиостанции и казармы СС. Поддержать его должен был полицай-президент Берлина граф Вольф фон Гельдорф, но в последний момент тот отказался предпринимать какие-либо действия до полного захвата города армией. Курсанты и офицеры пехотного училища в Дёберице, унтер-офицерского училища в Потсдаме и танковых училищ в Крампнице. Вюндсдорфе и Гросс-Глинке, а также части потсдамского гарнизона получили приказ частью сил отрезать Берлин от остальной территории рейха. Остальные войска направили на помощь столичному гарнизону на случай сильного сопротивления эсэсовцев.