В Генеральном штабе особенно прогермански настроенным считался его начальник Александр Егоров. Оба его предшественника, Тухачевский и Шапошников, считали контакты с рейхсвером полезными, но лишь с приходом в Генштаб Егорова идеи сотрудничества получили широкое развитие и применение. Среди родов войск наиболее активно сотрудничали с немцами ВВС (Петр Баранов, Яков Алкснис и начальник штаба Сергей Меженинов) и химические войска (Яков Фишман, Ян Жигур). В Политуправлении прогерманской ориентации придерживался Андрей Бубнов, а в Реввоенсовете — Иосиф Уншлихт. Их единомышленниками были многие командующие округами и войсковыми соединениями, прежде всего, те, кто побывал в Германии, воочию видел мощь и эффектность рейхсвера и испытал на себе теплый прием его руководства.
Кто были носителями идей сотрудничества на германской стороне? Крестинский в июле 1929 года писал Ворошилову: «Наши отношения с рейхсвером основываются, в значительной степени, на личных связях с его руководством». И дальше рассказывает, к каким выводам его привели эти личные связи. Фон Секта и Хассе он оценивает как «наших друзей», заложивших основы кооперации, несмотря на антисоветские настроения тогдашнего шефа вооружений рейхсвера Вюрцбахера. Просоветски настроенными он считает генералов Гренера и Хайе, а также Бломберга, который, правда, к тому времени ушел из штаба войск, отчего его возможность влиять на события резко уменьшилась. Но и его преемник Хаммерштейн-Экворд тоже «находится под влиянием людей, которые настроены к нам доброжелательно».
У немцев основным оплотом сотрудничества был войсковой отдел, выполнявший функции генштаба рейхсвера. С 1923 по 1933 год все его пять начальников — Отто Хассе, Георг Ветцель, Вернер фон Бломберг, Курт фон Хаммерштейн-Экворд, Вильгельм Адам — были сторонниками сотрудничества и все они, кроме Ветцеля, нанесли визит РККА. Большое влияние русофилы имели и в ведомстве вооружений — на стороне сотрудничества выступали Макс Людвиг, Альфред фон Воллард-Боккельберг, а также шеф вооружений Вольфганг Мендель.
Вне армии влиятельных союзников мы имели в Восточном отделе министерства иностранных дел (Оскар Траутманн) и в посольстве в Москве (послы Ульрих фон Брокдорф-Ранцау и Герберт фон Дирксен, советники посольства Зигфрид Хей и Фриц фон Твардовский). Также большой вклад в развитие идей сотрудничества внесли госсекретарь МИД Карл фон Шуберт и его преемники Юлиус Куртиус и Бернгард фон Бюлов. В министерстве рейхсвера для налаживания контактов много сделал сам министр, генерал Вильгельм Грёнер — прежде всего, это касалось посещений войск и маневров. В отличие от Грёнера его преемник Отто Гесслер летом 1926 года вообще был готов прекратить сотрудничество, но на смену ему очень вовремя пришел Курт фон Шлейхер, который, еще будучи майором, в 1921―1922 годах стоял у истоков сотрудничества, — тот самый майор Шлейхер, предоставивший свою квартиру для секретных переговоров. Влиятельным сторонником кооперации двух держав был также рейхспрезидент фон Гинденбург, всегда, в отличие от своего предшественника Эберта (социал-демократа, кстати!), выступавший за взаимодействие.
Итак, в обеих странах за сотрудничество были примерно одни и те же круги: офицеры Генштаба, руководители промышленности и дипломаты. Мотивы у них были тоже примерно одни и те же: технические специалисты заинтересованы в реализации оборонных проектов, предприниматели — в военных заказах, технической и сырьевой кооперации, дипломаты — в поддержании двухсторонних отношений, генеральные штабы — в преодолении международной изоляции своих армий, хотя бы путем двухсторонних контактов.
Теперь о противниках. На немецкой стороне они были сосредоточены, прежде всего, на военно-морском флоте. Еще в декабре 1926 года военный атташе СССР в Германии Сергей Петренко-Лунев сообщал Уншлихту, что руководители флота (при этом были названы Ценкер, Редер и Канарис) противятся сотрудничеству с СССР, опасаясь усиления советского военно-морского флота и его выхода из Финского залива. Нашим они предпочитали англичан и финнов.
Русофобия была широко распространена среди праворадикально настроенных офицеров, сторонников отставного генерала Макса Гофмана, фактически возглавлявшего Восточный фронт во время первой мировой войны. Идефикс Гофмана был «крестовый поход против большевизма», который дал бы Германии возможность реабилитировать себя среди «цивилизованных» народов. Поменьше бы таких идеологов с высокими мотивами, может быть, и не лежала бы Германия в 1945 году в пыли с переломленным хребтом.
У нас противники сотрудничества тоже имелись с самого начала, но активизировались они после 1927 года. В это время даже была создана специальная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б). Крестинскому, основному германофилу, едва удалось убедить Сталина в необходимости продолжения совместных программ.
Одновременно над военным сотрудничеством нависла угроза «классового подхода». Обострение международной обстановки сказалось на отношении к иностранным специалистам. Родилась новая политика иностранных концессий — классовая. Старых, «буржуазных» концессионеров всеми правдами и неправдами выживали из СССР. Их заменяли новые предприниматели и специалисты, приезжавшие в страну по линии Коминтерна. Ну, а кто мог приехать в страну по линии Коминтерна? Уровень нового пополнения был на порядок ниже, чем у неполитизированных специалистов. Единственным островком «внеклассового» подхода оставалось пока что военное сотрудничество. Стоит ли говорить, как оно бесило адептов «классового подхода»?
Зрело недовольство и в армии. Будешь тут недовольным, когда большая часть военного бюджета уходит неизвестно на что — какие-то летающие этажерки и ползающие консервные банки, в ущерб ее величества коннице. Едва наметившееся противостояние кавалеристов и «технарей» углублялось с каждым днем. При этом простоватые кавалеристы ссылались в числе прочих и на фон Секта, который в то время активно агитировал за подвижные конные формирования. И только когда в 1929 году немецкие последователи генерала удосужились собрать его высказывания воедино, стало ясно, что генерал просто законспирировался и под подвижными конными формированиями подразумевал танковые войска.
Плоды технического сотрудничества тоже были кисловаты. Фирма «Юнкерс» обещала выпускать 300 аэропланов ежегодно, а выпускала менее полусотни, причем не лучшего качества — то пулеметы стреляли не туда, то еще что-нибудь подобное… Штольценберг, обещавший наладить выпуск ОВ в Иващенкове, ничего не сделал, и вдобавок был уличен в валютных махинациях. А тут еще в 1927 году руководитель Компартии Германии Эрнст Тельман пообещал прислать «красные бригады» — специалистов, «владеющих последними достижениями науки и техники». Никто не проверял, какие там у Тельмана специалисты, но в ЦК была такая обстановка, что все как-то вдруг подумали, что они должны приехать взамен специалистов рейхсвера.
Даже комиссары, и те лезли в военные дела. Так, например, заместитель начальника Главполитуправления РККА Иосиф Славин в мае 1929 года выступил в газете «Красная Звезда» со статьей, в которой он предлагал использовать, прежде всего, опыт французской армии. Не политический опыт, естественно, а военный.
Кстати, по показаниям Нидермайера, в 1927 году он получил строжайшее указание из Берлина — прекратить какую бы то ни было разведывательную работу в СССР. Это косвенное указание на то, что все висело на волоске. Любое разоблачение в области разведки могло стать последней каплей, переполнившей чашу. Но гроза миновала, и вновь разведка заработала полным ходом, стремясь наверстать упущенное.
В начале 30-х годов из Германии пошли тревожные вести. Наши разведчики доносили, что в германском руководстве, возможно, вот-вот придут к власти «западники», которые пересмотрят внешнюю политику и возьмут курс на сближение с Англией и Францией. Поступила и еще более тревожная информация о том, что французы вроде бы обещают предоставить немцам заем в размере 2―3 миллиардов золотых франков. Заем был бы очень кстати, так как экономическое положение Германии в то время было тяжелейшим, а платой за помощь должен был стать разрыв с СССР. По данным разведки, канцлер Германии Брюнинг в середине 1931 года готов был поехать в Париж и принять предлагаемые условия.
А после того как в 1932 году канцлером Германии стал фон Папен, а министром иностранных дел — фон Нейрат, в Москве не на шутку перепугались. Оба являлись убежденными западниками, сторонниками совместной со странами Антанты борьбы против СССР. Советская разведка в июне 1932 года получила из непосредственного окружения фон Папена информацию о том, что канцлер ведет в Париже переговоры по вопросу создания военного союза между Францией, Германией и Польшей, направленного против СССР. Первой целью этого союза был совместный поход на Украину — «за салом». При этом предполагалось, что одновременно под флагом «освобождения Грузии» Англия захватит нефтяные источники Кавказа. А вскоре из Берлина поступила еще более тревожная информация о том, что фон Папен и его окружение в связи с сильными продовольственными трудностями в СССР, считают момент для нападения на него чрезвычайно удачным. Фон Папен отправился в Лозанну в надежде убедить Англию и европейские страны начать поход. Как сообщала разведка, «Папен считает, что мягкотелость германского правительства в отношении Восточной Европы должна быть резко изменена». Так что заключенный в июле 1932 года советско-польский пакт о ненападении был ни в коей мере не предательством союзника, а необходимой превентивной мерой.
Однако в то время правительства в Германии менялись чуть ли не каждые полгода. На декабрь 1932 года приходится последний всплеск дружбы, и связан он с назначением на пост рейхсканцлера убежденного русофила генерала Курта фон Шлейхера. 19 декабря 1932 года Литвинов посещает нового рейхсканцлера и министра иностранных дел фон Нейрата. Шлейхер открывает встречу заявлением о «приверженности германо-российской дружбе в политической и особенно военной сфере». Литвинов в свою очередь, комментируя недавно заключенный советско-польский пакт о ненападении, сделал замечательное заявление: «Если будет жесткое противостояние, то жизненная необходимость государства проявится сильнее, чем подобные пакты. Эта жизненная необходимость для России приведет ее на сторону Германии».