Сейчас любят называть революцию 1917 года переворотом, забывая о том, что за свержением царя, развалом фронта и собственно переворотом последовал даже не бунт, как известно, бессмысленный и беспощадный, а столь же беспощадная, но отнюдь не бессмысленная русская смута. Смута развращала всех, но в первую очередь она калечила молодых, прививая им свою кровавую мораль. Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал, а в тридцать не мог спать по ночам. Но он человек чуткий, добрый и с правилами. А сколько было таких, которые и во время войны, и после нее прекрасно спали?
Война сама по себе вещь жестокая. Но гражданская… За каинов грех людей постигает особое озверение. Так, в начале XVII века, в Смутное время, среди войск самозванца никого не было хуже русских. И поляки, и шведы были просто завоевателями, охочими до баб и барахла, а наши россияне сравнивали взятые деревни с землей, не оставив «ни людины, ни скотины». Три века ничего не изменили.
О гражданской войне написано много книг более или менее правдивых. Иногда между ними, по чьему-то недосмотру, проскальзывают и сугубо натуралистические описания. Какой головотяп из цензурного ведомства позволил тиражировать, например, «Железный поток» Серафимовича? Любой идеолог должен был двадцать раз запретить это батальное полотно! Хотя бы за то, что между делом проскальзывают такие вот описания:
«— У нашей станицы, як прийшлы с фронта козаки, зарак похваталы своих афвицеров, тай геть у город к морю. А у городи вывелы на пристань, привязалы каменюки до шеи так сталы спихивать с пристани в море. От булькнуть у воду, тай все ниже, ниже, все дочиста видать — вода сы-ыня та чиста, як слеза — ей-бо. Я там был. До-овго идуть ко дну, тай все руками, ногами дрыг-дрыг, дрыг, дрыг, як раки хвостом.
Он опять засмеялся, показал белые, чуть подернутые краснотой зубы…»
«Разыскали дом станичного атамана. От чердака до подвала все обыскали — нет его. Убежал. Тогда стали кричать:
— Колы нэ вылизишь, дитэй сгубим!
Атаман не вылез.
Стали рубить детей. Атаманша на коленях волочилась с разметавшимися косами, неотдираемо хватаясь за их ноги. Один укоризненно сказал:
— Чого ж кричишь, як ризаная? От у мене аккурат як твоя дочка, трехлетка… В щебень закопалы там, у горах, — та я ж не кричав.
Срубил девочку, потом развалил череп хохотавшей матери».
Вообще эту книгу стоит прочитать. Но это к слову. Так что же вы думаете, неужели этот, что с жадным любопытством наблюдал агонию умирающих соотечественников, или тот, что рубил детишек, — они после войны так вот просто вернутся, заживут своим домом, примутся за честный труд, как будто ничего и не было? Те, что в озверении били шашками своих, русских, или эти, спокойные, которым убить человека, что муху прихлопнуть, после войны придут, обнимут жену, поправят крышу, и словно ничего не было? И отцы, братья, сыновья офицеров побратаются с их убийцами? И родные погубленных детишек ни на кого зла не затаят?
За годы войны население России в массе своей озверело, одичало, отвыкло работать, зато накрепко привыкло к тому, что лучший способ заиметь кусок хлеба — отнять его, лучший арбитр всех и всяческих споров — кулак, а еще лучше — товарищ маузер. Бациллоносителями подобных привычек были отпущенные по домам солдаты всех армий. «Женка пишет, купец наш до того обижает, просто жить невозможно. Я так решил: мы за себя не заступники были, с нами, бывало, что хошь, то и делай. А теперь повыучились. Я каждый день под смертью хожу, да чтобы моей бабе крупы не давали, да на грех… Нет, я так решил, вернусь и нож Онуфрию в брюхо…» Это из солдатского письма времен первой мировой, а впереди еще гражданская…
К концу гражданской войны численность только Красной Армии составляла пять с половиной миллионов человек. Из них после демобилизации осталось 560 тысяч, остальные отправились по домам. Прибавьте сюда оставшихся в стране солдат рассыпавшейся белой армии, прибавьте красных партизан и подпольщиков, прибавьте разбежавшиеся по домам воинства всяких «батек» и «марусь», и все поголовно носители «гражданского синдрома». Немногие покаялись, большинство давно утратило это чувство. От работы эти люди тоже отвыкли: работать тягостно и скучно, не то что носиться по стране на лихом коне, грабить, убивать и насиловать. Помните рассказ Алексея Толстого «Гадюка»? Таких были миллионы во взбаламученной, умытой кровью России — непригодных к мирной жизни, не находящих себя в ней и готовых при первом же посягательстве на их интересы вскинуться на дыбы и достать заботливо припрятанные винтовки. На Западе для молодежи, ушедшей на войну, придумали даже специальный термин — «потерянное поколение». А как назовем то, что было у нас, — «потерянный народ»? Не зря именно в то время вырвался у Сталина известный афоризм, а по сути, крик души: «Кадры решают все!» Ну что, скажите, делать с таким народом, по какой пустыне водить его сорок лет, пока не вымрут все «кровью умытые»?
Мирное население тоже было мирным только по названию. Пройдя через войну, карточную систему, продразверстку, они привыкли в жестокой борьбе оборонять свой кусок хлеба. Сейчас много пишут о жесточайших методах подавления крестьянских восстаний. А много ли пишут о том, что творили, например, антоновцы? Для их плененных противников расстрел был подарком судьбы. Их жгли живьем, убивали специальными молотками с наваренными зубьями или специальными зазубренными вилами. Вдумайтесь, не простыми, а специальными — и труда не пожалели! Привязывали к скачущим лошадям, распарывали и набивали зерном животы. Винтовка в сарае была, считай, у каждого, а кое у кого и пулеметик имелся. И защищали свои дома, хлебушек, коров и баб они не на шутку. На этом мотиве сыграл Евгений Матвеев в своем знаменитом фильме «Любить по-русски». Так представим себе этот фильм, главный герой которого, перед тем как пальнуть из пушки, крестится не со словами «Господи, только бы не попасть!», а говорит: «Господи, помоги не промахнуться!» А пленным бандитам не бьет морду, а вспарывает животы и набивает их спорной землицей. Это мирное население. «Кровью умытые» были куда как хуже.
Ситуация усугублялась тем, что страна была полностью неуправляема. Что представляла собой Советская Россия в то время? Это была страна, 80 % населения которой жило по деревням, по полгода без дорог, без связи, практически без средств массовой информации. В каждом уездном городке была своя автономная власть, а в деревнях вообще не было никакой. Народ жил простыми и конкретными интересами, не поддаваясь воздействию никаких идей и идеологов, кроме самых элементарных лозунгов, точнее, всего двух лозунгов — обещания земли и мира. Большевики и пришли к власти на этих простых лозунгах — в городах. В деревнях землю и мир мужики взяли сами. А теперь эту стихию надо было как-то увязывать с общегосударственным интересом.
Нас хотят уверить, что все можно было провести безболезненно, в порядке нэпа, злобный же Сталин вместо этого сначала накинулся на ни в чем не повинных, кротких крестьян, мечтавших только об одном, — чтобы им не мешали обрабатывать наконец-то полученную землю. Потом на тружеников-специалистов, единственная вина которых была в том, что они принадлежали к старой интеллигенции. Потом и вовсе озверел — стал уничтожать товарищей по партии, старых большевиков-ленинцев, чистых и светлых идеалистов. А кончилось все миллионами расстрелянных и посаженных в лагеря, что совершенно верно доказывает сталинскую шизофрению и паранойю, о чем даже и Бехтерев говорил.
Ну, что можно получить в порядке нэпа — нам теперь объяснять не надо. Вон он, нэп, на заводских дворах хлопает пустыми воротами, скалится выбитыми окнами цехов, приплясывает ценниками и кажет кукиши в ведомостях заработной платы. Это «развитой нэп» во всей своей красе, которому тогда не позволили реализоваться. О мужичке и труженике-специалисте речь впереди, равно как и о верных ленинцах. Что же касается невинно пострадавших… да, их было немерено. Сколько их, можно будет сказать только после того, как мы подсчитаем число пострадавших за дело. Потому что после 1921 года мир так и не наступил. Вслед за первой гражданской войной наступила вторая, не менее ожесточенная. И ставкой в ней была судьба России.
Но мы мало поймем в побудительных причинах Сталина и его правительства действовать так, как они действовали, если, перед тем как обратить взор внутрь страны, не окинем глазами пейзаж за ее границами.
На всех без исключения процессах 1936―1937 годов беспрестанно к месту и не к месту упоминались международные связи СССР, расчеты заговорщиков на неизбежную войну, поражение в ней Красной Армии. Именно исходя из этого выдвигались многочисленные обвинения в шпионаже, торговле территорией СССР и т. д. Насколько реальны были эти обвинения, сейчас сказать не может никто. Однако, проследив международный фон, на котором развивался заговор, те расчеты, которые могли строить заговорщики, исходя из этого фона, понять довольно просто.
Все речи в городе Старгороде на митинге в честь пуска трамвая начинались с одного и того же: «Международное положение нашего Союза…» Ну да, международное положение. Именно оно диктовало Сталину те безумные темпы, которыми он гнал страну вперед и, пусть на последнем дыхании, благополучно пригнал к финишу. Тем он спас и нас, сегодняшних, и попутно, всю Европу, ибо где бы была сейчас Европа, если бы Россия не сломала хребет Гитлеру?
Это сто лет назад можно было не торопиться. Наши цари и не торопились. Пятьдесят лет рожали реформу 1861 года, еще пятьдесят лет — столыпинскую. В результате в середине 20-х годов Россия оказалась страной, 80 % населения которой на тощих лошаденках устаревшими плугами пахали свои мелкие наделы истощенной земли — и это во второй четверти 20-го века! Промышленность, какая была, разрушена, половина населения неграмотна, половина остальной половины еле читать и считать умеет — кого сажать на автомобили, танки и трактора, ставить за станки? А международное положение