В январе 1930 года зарегистрировано 346 массовых выступлений, в которых участвовало 125 тысяч человек, в феврале — 736 выступлений и более 220 тысяч участников. За первую половину марта — 595 выступлений и 230 тысяч участников, не считая Украины, да еще 500 выступлений на Украине. Процесс явно шел по нарастающей. По подсчетам Ивницкого, в марте 1930 года в Белоруссии, Центрально-Черноземной области, на Нижней и Средней Волге, Северном Кавказе, в Сибири, на Урале, в Московской, Ленинградской, Западной, Иваново-Вознесенской областях, в Крыму и Средней Азии было зарегистрировано 1642 массовых выступления, в которых приняли участие 750―800 тысяч человек. А всего, по данным ОГПУ, за январь — апрель 1930 года произошло 6117 выступлений, насчитывавших 1 755 300 участников.
«Веселее» всего было, нетрудно догадаться, в Средней Азии, где еще вовсю орудовали басмачи, в не привыкшей к насилию Сибири и на вечно бунтующем Северном Кавказе. На Кавказе достойные дети абреков тут же начали организовывать вооруженные отряды из конных и пеших, и даже с артиллерией. Так, 11 марта вспыхнуло Дидаевское восстание в Дагестане. Командовал им Вали Догиев — бывший командир красных партизан. За неделю его отряд вырос с 70 до 360 человек. Восстание продолжалось до лета, и для подавления его пришлось применять войска.
Подобное творилось везде. «Прокурору республики. Копия: Сталину. Микоян-Шахар объявлен на осадном положении. Весь Карачай охвачен восстанием. Повстанцы имеют свои комитеты. Военные действия продолжаются. Требуется организация ревкома. Повстанцы упорно сопротивляются, предъявляют политические требования. Облисполком, обком бездействуют. Прокуратура и суд закрыты. Ждем срочных указаний». Такие донесения поступали отовсюду. Войск ОГПУ не хватало, и в борьбе с повстанцами приходилось использовать части Красной Армии, что было крайне неприятно. Регулярные войска и вообще-то не любят полицейскую работу, а тут еще было неизвестно, как отреагирует на происходящее Красная Армия, которая была, как известно, рабоче-крестьянской. Не повернула бы она штыки в обратную сторону…
В Казахстане, с его азиатской организацией, некоторые отряды достигали нескольких тысяч человек. Отряд Саметова, например, к середине марта имел 2―3 тысячи. С оружием у них тоже не было особых проблем — им можно было снабжаться из-за границы через басмачей.
Кроме восстаний, процветал террор. Так, только в марте 1930 года и только на Украине был зарегистрирован 521 теракт (а сколько не зарегистрировано!), в ЦЧО — 192, в том числе 25 убийств. В Западной Сибири за 9 месяцев 1930 года — более 1000 терактов, из них 624 — убийства и покушения. На Урале в январе — марте было 260 случаев и даже в мирном Новгородском округе Ленинградской области — 50 случаев. И это только зарегистрированная вершина айсберга.
Перед угрозой массовой крестьянской войны даже железные сталинские власти вынуждены были отступить. ЦК уже во второй половине февраля дал указание местным парторганизациям уменьшить темпы и прекратить раскулачивание в тех районах, где сплошная коллективизация еще не началась. В знаменитой статье «Головокружение от успехов» Сталин заявил, что колхозное движение должно быть добровольным. Теперь карательные меры применялись уже к излишне усердным организаторам колхозов. Тысячи коммунистов были исключены из партии и отданы под суд. Провели реабилитацию части раскулаченных. В некоторых округах было восстановлено до половины раскулаченных хозяйств. Вспоминая то время, Хрущев писал, что Сталин «лбом ударился о стену и вынужден был отступить».
После появления статьи вчерашние новоиспеченные колхозники массово повалили из колхозов обратно. Сталин потерпел поражение, но он не был бы Сталиным, если бы не умел не мытьем, так катаньем добиваться своего. Он отнюдь не отказался от своей идеи. Да и некуда уже было отступать: крупных хозяйств на селе не осталось, доверие крестьян к власти подорвано. Теперь единственным способом организовать высокотоварное сельскохозяйственное производство — было все-таки создать колхозы и совхозы. Иначе — голод, голод и голод на многие годы вперед. Коллективизация продолжалась.
К сентябрю 1931 года формально колхозы объединяли почти 60 % крестьянских хозяйств. Кроме того, несмотря на то что коллективизация прошла, но все равно каждый год разгоралась битва за хлеб и мясо. Шолохов рассказывал, как выглядели заготовки скота на Дону. «По хуторам происходила форменная война — сельисполнителей и других, приходивших за коровами, били чем попало, били преимущественно бабы и детишки (подростки), сами колхозники ввязывались редко, а где ввязывались, там дело кончалось убийством». Что же касается хлеба… в июле 1932 года хлебозаготовки составили всего 55 % от и без того заниженного плана. Теперь уже колхозы объявили «хлебную стачку», отказываясь сдавать хлеб по крайне низким закупочным ценам, фактически даром. Но каждый рубль по-прежнему шел на индустриализацию. И снова, в октябре 1932 года, в деревню были направлены чрезвычайные комиссии.
И снова крестьянство ответило отчаянным сопротивлением. Вот, например, почему Каганович ездил в Краснодар? Как вспоминал Хрущев, там началась забастовка. Казаки отказались обрабатывать землю. В порядке борьбы с забастовщиками казаки высылались в Сибирь целыми станицами. Другие станицы заносились на «черную доску» — в них полностью прекращалась всякая торговля, подвоз каких бы то ни было товаров, колхозникам и единоличникам запрещалось продавать свою продукцию. Метод, изобретенный Кагановичем, стал широко применяться по всей стране. Новый виток получила и депортация. Теперь уже выселяли людей целыми колхозами и деревнями, не разбирая правого и виноватого.
В остервенении борьбы у крестьян вывозили все зерно подчистую. Тогда они стали имитировать кражи — по ночам воровали сами у себя зерно. Ответом на это стал Закон о трех колосках. За хищение государственного, колхозного и кооперативного имущества предусматривался расстрел, который мог быть заменен лишением свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией имущества. По закону, принятому в августе 1932 года, уже к началу 1933 года было осуждено около 55 тысяч человек. Из них 2100 человек были приговорены к высшей мере наказания, а приведены в исполнение приговоры примерно в 1000 случаев.
Все эти меры вызвали новый всплеск восстаний. Особенный размах сопротивление приняло на Украине, которая как теперь, так и тогда тяготела к «самостийности». Там крестьянские восстания нередко переходили в националистические и проходили под лозунгами «За самостийную Украину». В начале 30-х годов там активно действовали подпольные организации «Союз освобождения Украины», «Украинский национальный центр» и «Украинская войсковая организация».
Для подавления выступлений применялись вооруженные силы, вплоть до авиации. Потери правительственных частей исчислялись тысячами. По рекам Северного Кавказа плыли трупы солдат. Красноармейцы — сами вчерашние крестьяне — часто просто переходили на сторону восставших. Слава Богу, такие случаи были единичными, и вся армия не сдетонировала. В конце концов выступления были подавлены. Десятки тысяч их участников были расстреляны, сотни тысяч отправлены в концлагеря и в ссылку.
В ходе хлебозаготовок было вывезено все, что еще оставалось в деревнях. В 1933 году ряд районов постигла засуха, и начался голод. Голодающим, особенно на Украине, никто не помогал. Половина голодных смертей 1933 года пришлась на самую плодородную из советских республик. И только после того как миллионы людей умерли от голода — а умерло 3,3―3,5 миллиона человек — сопротивление было сломлено. Наиболее сильная, активная часть крестьянства была отправлена в лагеря и ссылки, переселена в Сибирь. После освобождения, если оно все-таки приходило, эти люди уже не возвращались в деревню, пополняя население городов и трудовую армию строек. Началось бегство крестьян из деревни. Бежали опять же самые инициативные. Этой страшной ценой — ценой голода и выбивания активной части населения — была достигнута полная управляемость деревни. Больше «хлебные стачки» стране не грозили. Крупное высокотоварное сельскохозяйственное производство было создано в России за считанные годы.
…В воспоминаниях Черчилля приводится беседа со Сталиным, относящаяся к августу 1942 года.
«— Скажите мне, — спросил Сталина Черчилль, — на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?
— Ну, нет, — ответил Сталин, — политика коллективизации была страшной борьбой.
— Я так и думал, что Вы считаете ее тяжелой, ведь Вы имели дело не с несколькими тысячами аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей.
— С 10 миллионами, — сказал Сталин, подняв руки. — Это было что-то страшное. Это длилось четыре года».
Глава 7. Реальный смысл смешного слова
Мы люди коммерческие…
Средства, выкачанные из деревни, накачивались в промышленность. Там, в общем-то, дела шли более менее гладко. Конечно, резкое ухудшение материального положения в начале 30-х годов, связанное с коллективизацией, вызвало массовое недовольство, не нравились народу и уж очень резкие и грубые меры поощрения передовиков производства, местами были и волнения, и стачки, но на фоне крестьянской войны все это мелочи. А вот трудовой энтузиазм был неподдельным. И вообще рабочие, собранные в большие массы на заводах и стройках, были куда легче управляемы, чем те же мужики. С рабочими волнениями правительство справлялось. Однако существовала одна проблема, которая сейчас тоже объявлена несуществующей по причине абсурдности. Проблема заключалась в том, что у заводов, фабрик, рудников существовали бывшие хозяева. А поводом для обвинения в абсурдности стал неудачный термин, смешное слово…
И в самом деле, смешное слово — «вредительство». Ходят в цехах, на шахтах какие-то люди и из чистой вредности вредят, вредят, вредят… Однако, когда начинаешь знакомиться с конкретным содержанием этого термина, оказывается, что в нем много до боли знакомого и совсем не смешного. То есть десять лет назад было еще смешно, а сейчас, после десяти лет экономической реформы, — нисколько. Мы все эти явления глазами увидели, руками пощупали, желудком ощутили и масштабы померили. Кто такие многочисленные наши приватизаторы? Директор вашего завода, хапнувший изрядный пакет акций и под шумок разворовавший все, что плохо лежит и не раскалено добела? А чиновник из министерства, покупающий американские трактора вместо того, чтобы купить в пять раз более дешевые наши? А арбитражный судья, который за пакет с долларами ставит внешним управляющим на завод откровенного жулика? Все это и есть содержание старого смешного термина, который никто не принимает всерьез. И масштабы его были… ну, может быть, не такие, как сейчас, потому что сейчас просто все сожрали… но крупные были масштабы. Любит денежки челов