…Итак, есть достаточное количество данных, говоривших о том, что к 1934 году в стране оформился мощнейший стан противников правительственного курса. Особую опасность к тому времени представляли не крестьяне и даже не распропагандированные рабочие и низовая партийная масса, которая была все-таки по причине высокой внушаемости довольно легко управляема. Но существовало еще и мощное разветвленное подполье (точнее, даже несколько таковых). Их участники имели навыки пропагандистской и конспиративной работы, опыт гражданской войны, были достаточно сильны и организованны. Имели они и знаковую фигуру на место Сталина — опального «демона революции». Готовы были действовать как легальными, так и нелегальными методами.
Сталин и его сторонники оставались в одиночестве. Из писем Сталина к Молотову видно, что даже в Политбюро он не всегда находил поддержку. Это было трудное время для вождя. Весь 1932 год он промолчал, избегая публичных выступлений. Надо было что-то делать.
На достаточно мирного и безобидного царя Александра Второго было восемь покушений. На Сталина — ни одного. Что некоторые (а точнее, многие) публицисты приводят как доказательство рабской психологии русского народа, который добрых царей убивает, а перед жестокими дрожит. А других публицистов заставляет рассуждать о загадочной природе тоталитарных режимов. Хотя вся загадка в том, что о покушениях на вождя тоталитарного государства, в отличие от президентов «свободного мира», просто-напросто не пишут в газетах. И в этом вся разница. Ибо и на Сталина, как и на прочих, покушения были.
Об одном из них мы уже писали. Произошло оно в те времена, когда Сталин еще ходил пешком по Москве в сопровождении одного лишь личного охранника — Н. Власика. 16 ноября 1931 года в 16 часов 35 минут нелегально прибывший в СССР боевик РОВСа Огарев, проходя по Ильинке, встретил Сталина и выхватил из кармана револьвер. К счастью, сопровождавший его хозяин конспиративной квартиры «по совместительству» был агентом ОГПУ и выстрелить не дал. Он повалил террориста на землю, задержав его до того момента, когда подоспели другие агенты ОГПУ. Следствием этого случая стало то, что Сталин прекратил ходить пешком по Москве (для чего, кстати, потребовалось решение Политбюро). Кроме того, была усилена и личная охрана генсека до совершенно «колоссальных» размеров. У него стало аж целых три телохранителя да десять человек на даче в Кунцеве — трое в самой даче, трое на ее территории и четверо снаружи. О том, что чувствовал вождь, проходя мимо офицеров внутренней охраны Кремля, в главе «Удар молнии».
Летом 1933 года генсек отдыхал в Грузии, на берегу озера Рица. Ездил он всегда в сопровождении свиты. В тот день в первом автомобиле ехала охрана, во втором — Сталин, в третьем — Берия и нарком внутренних дел Грузии С. Гоглидзе, в четвертом — обслуга и в пятом — опять охранники. Вдруг на полдороге Берия попросил вождя пересесть из второй в четвертую машину, сославшись на некое «предчувствие», а также донесение агента. И действительно, когда кортеж переезжал через горную речку, именно под второй машиной мост рухнул. Антонов-Овсеенко считал, что это происшествие было подстроено Берией. Впрочем, с тем же успехом это мог быть и настоящий теракт.
Через несколько дней во время прогулки по Черному морю катер, на котором находился Сталин, обстреляли с берега пограничники. Впрочем, достоверно установлено, что ни о каком покушении тут речи не было, а все произошло из-за банального разгильдяйства. Сталинский катер не был включен в заявку на прохождение судов в охраняемой зоне, и командир пограничного наряда сержант Лавров, строго по инструкции, дал несколько предупредительных выстрелов. В порядке «административного восторга» пострадали Лавров, командир погранзаставы и начальник ОГПУ Абхазии Микеладзе.
В 1993 году доктор исторических наук Петр Черкасов участвовал в изучении документов из французского Особого архива, который немцы захватили во время оккупации Франции. После 1945 года архив оказался в Москве, и теперь в соответствии с договоренностью между Россией и Францией подлежал возвращению на родину. Там в одном из донесений французской разведки Черкасов нашел сведения о неизвестном ранее покушении на Сталина. 11 марта 1938 года, во время вечерней прогулки генсека по территории Кремля, некий человек в форме офицера войск ГПУ попытался его убить. Как выяснилось потом, это был лейтенант Данилов, военнослужащий тульского гарнизона. В Кремль он попал по поддельным документам. На допросе Данилов показал, что его целью было отомстить за маршала Тухачевского, и признался, что состоит в тайной террористической организации. Можно относиться к этому признанию как угодно, однако четыре человека, которых он назвал как своих сообщников, не дожидаясь ареста, покончили с собой. Это были инженер Астахов, штабной майор Войткевич, капитан Одивцев и капитан Пономарев.
Много шуму наделала история младшего лейтенанта В. Ильина, который 22 января 1969 года пытался убить Брежнева. Сумасшедший лейтенант сумел перехитрить всю кремлевскую охрану. Менее известно, что подобную же попытку предпринял водитель военного грузовика, ефрейтор 1-го зенитного полка ПВО Савелий Дмитриев, о чем рассказывает петербургский журналист Дмитрий Прохоров. Итак, Дмитриев, сын деревенского священника, 1910 года рождения. В армию был призван в 30-е годы. Из-за своего происхождения его дискриминировали, в частности, исключили из комсомола и не приняли в партию. Правда, на следствии он утверждал, что причиной послужила тяжелая жизнь рабочих и крестьян, причиной которой был Сталин. И ефрейтор решил убить главного виновника народных бед.
6 ноября 1942 года Дмитриев взял винтовку, 45 патронов и отправился на Красную площадь. Он поднялся на Лобное место и стал изображать часового, отвечая на все вопросы: «Воинский патруль. Направлен для усиления охраны Красной площади накануне праздничного ноябрьского парада». И сошло!
В 2 часа 30 минут из Кремля выехал кортеж машин, одна из которых была с затемненными стеклами. Дмитриев решил, что это машина Сталина, и открыл огонь, успев сделать три выстрела по лобовому стеклу. Однако машина резко набрала скорость и уехала, а охрана после непродолжительного боя задержала террориста. Что интересно, допросы по делу были закончены летом 1943 года, но только в августе 1950 года решением Военной коллегии Верховного суда СССР Дмитриев был приговорен к смертной казни. (Кстати, в машине был не Сталин, а Микоян.)
Это только несколько дел, случайно просочившихся в печать. Думаем, что при детальном исследовании архивов ОГПУ ― НКВД можно отыскать еще, как минимум, нескольких «Брутов».
Глава 11. Удар молнии
Наивысшей точки напряженности противостояние достигло к 1934 году. Ситуация требовала разрешения — так душный летний день должен разрешиться грозой, и чем ближе туча, тем больше напряжение, пока не становится невыносимым. Что-то должно было случиться. И случилось.
Но не ранее чем оппозиция дала Сталину пробный бой.
И так, и так именовали XVII съезд. Первое название было дано на самом съезде, рапортовавшем об успехах и победах индустриализации. Второе — значительно позже, когда были подсчитаны жертвы и обнаружилось, что большинство его делегатов впоследствии было репрессировано. А еще XVII съезд может быть назван «днями восхваления». Именно на нем окончательно утвердился культ Сталина. Не было ни одного выступления, в котором не говорилось бы о «величайшем», «гениальнейшем» и пр.
Отвлечемся ненадолго от политики, оппозиции и поговорим о культе. У нас есть свидетельство человека, которому уж точно нет никакого смысла врать. Лион Фейхтвангер, посетивший в 30-е годы Советский Союз, немало строк уделил именно культу, даже не столько самому культу, сколько отношению к нему его предмета.
«Он не позволяет публично праздновать свой день рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему…»
«Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: „Я пью за здоровье несравненного вождя народов великого, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня“».
Кстати, и по поводу «всеобщей преданности» он не питал никаких иллюзий. «Я (Фейхтвангер. — Авт.) указываю ему на то, что даже люди, несомненно, обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты — да еще какие! — в места, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. „Подхалимствующий дурак, — сердито сказал Сталин, — приносит больше вреда, чем сотня врагов“».
Так что, похоже, «культ Сталина» происходил от излишнего усердия самих льстящих, сладострастно вылизывавших седалищное место главы государства, что уже само по себе характеризует тогдашнюю верхушку партии вполне определенным образом. Другое дело, что культ был нужен, портреты тоже были нужны — вместо икон — хотя, может быть, и не в таком количестве. И все же товарищи подхалимы попали в неприятное положение. Ужасно льстить ничтожеству, но втройне ужаснее — умному человеку,