Постепенно стало ясно, что ПОУМ представляет реальную опасность. Во-первых, они вносили раскол в республиканский лагерь, во-вторых, в мировое коммунистическое движение. До той поры ИВКО и «Лондонское бюро» были маленькими группами сектантов, но если бы они все объединились, то не исключено, что им бы удалось отколоть и повести за собой неустойчивую часть коммунистического движения. Эта опасность становилась все более очевидной как для испанского, так и для советского руководства.
Говорят, что у баррикады только две стороны: мы и они. Это хорошо знала большая часть испанского правительства — коммунисты, часть левых социалистов и примкнувшие к ним представители буржуазных партий. Они понимали необходимость сплотиться перед лицом внешнего врага и действовали по принципу «коней на переправе не меняют». Война — явно не лучшее время для внутренних преобразований в государстве, и даже коммунисты не настаивали на создании Советов, проведении коллективизации и прочих прелестях диктатуры пролетариата. Это было вполне оправданно как с точки зрения внутренней политики, так и внешней. Социалистическая революция в Испании могла привести к тому, что Англия и Франция откажутся от политики невмешательства и поддержат Франко. Тогда революция не только отдалила бы победу, но и взорвала международную ситуацию, повернув ее и против Испании, и против СССР. А ведь оплотом коммунистического движения была все-таки не Испания!
Троцкий же пытался создать трехстороннюю баррикаду. Позднее эта идиотская политика блестяще реализовалась в Польше во время второй мировой войны. Националистическое подполье, помимо того, что боролось с немцами, дралось и с коммунистическим подпольем. Польские партизаны из «Национальных сил збройных» и Армии Крайовой убивали не только немцев, но и польских партизан из Армии Людовой. Нетрудно догадаться, кому на руку была такая «принципиальность».
То же самое было и в Испании. Коммунистам и их союзникам по Народному фронту противостоял другой лагерь — часть левых социалистов во главе с премьер-министром Ларго Кабальеро (которого его окружение очень хитро обрабатывало, называя испанским Лениным. Как же «испанский Ленин» мог слушаться указаний Сталина?!). Интересы Кабальеро и троцкистов совпадали в одном пункте — они были очень обеспокоены популярностью и влиянием компартии и всячески старались это влияние нейтрализовать. Так что у поумовцев в правительстве был могучий союзник и защитник.
Поумовский лагерь, следуя призывам Троцкого, выступал за превращение войны между, как они говорили, «двумя крыльями буржуазии» в войну того типа, что была в Советской России в 1918―1921 годах. Для этого в тылу у республиканцев непременно и немедленно следовало совершить революцию: установить пролетарскую диктатуру, создать Советы, расформировать регулярную армию, превратив ее в Красную Армию, национализировать промышленность.
Конечно, все это было сплошной демагогией. Реальное влияние ПОУМ имел всего в двух провинциях. Но даже если бы в руках Троцкого оказалась куда более сильная КПИ, это все равно было бы демагогией. Испания 1936-го нисколько не походила на Россию 1917-го. Большевистских Советов там не имелось даже в зародыше, органы государственной власти коммунисты контролировали очень слабо (из 268 депутатов парламента Народного фронта коммунистами являлись всего 17, в то время как социалисты имели там 88 мест). Не контролировали коммунисты и профсоюзы. Крупнейшее профобъединение — Национальная конфедерация труда (НКТ) — шло за анархистами, а второй по численности Всеобщий союз труда (ВСТ) — за социалистами. Об армии и говорить было нечего. Из 150 тысяч солдат и офицеров 80 % оказались после 17 июля на стороне Франко. (Большевики к октябрю 1917-го имели абсолютное большинство в Советах солдатских депутатов двух ближайших к столице фронтов и пользовались поддержкой столичного гарнизона.) Это была трижды демагогия, но и в таком качестве она оказывала воздействие на неокрепшие умы. Прежде всего, это были умы анархистов, которые приняли призывы ПОУМ о немедленной революции весьма близко к сердцу.
Испанские анархисты — это не кучка матросиков с «цыпленком жареным» из старого фильма. Они представляли собой и политическую, и военную силу. Однако во всем остальном от анархистов времен гражданской войны отличались мало. Так вот, решено было показать тупым испанским крестьянам, что значит настоящие революционеры. Иначе говоря, провести поголовную коллективизацию, поставить к стенке большую часть католических попов, ну и так далее, вплоть до свободной любви. Хорошо, что территория этой деятельности естественным образом ограничивалась Арагоном. Илья Эренбург, посмотрев на один из свежеорганизованных колхозов, сравнил его с поселением индейцев, созданным испанскими колонизаторами из ордена иезуитов.
При этом на поле брани анархистские дивизии тоже вели себя своеобразно. Они наступали и отступали, как в голову взбредет, кое-где устанавливали себе на фронте 8-часовой рабочий день, а в остальное время играли с противником в футбол. (Франкисты, не будь дураки, этим воспользовались и, оставив на Арагонском фронте хилое прикрытие, перебросили основные силы под Мадрид, который республиканцам еле удалось отстоять.) Когда же в их рядах случайно оказывался командир, пытавшийся наладить хотя бы минимальную дисциплину, он частенько получал пулю в спину. Именно так погиб под Мадридом самый популярный из анархистских лидеров Буонавентура Дурутти.
Именно анархисты нанесли самый большой урон республиканскому флоту. Приверженные идеям неограниченной свободы, «братишки» принципиально не захотели отказаться от курения в пороховых погребах, в результате чего один из непогашенных окурков пустил на дно единственный линкор республики «Король Хайме I». Недостаток фронтового героизма с лихвой возмещался в тылу, где весело гуляли чернознаменные шайки крутых ребят во главе с батьками-команданте.
Когда вольные воды анархии стали окончательно выходить из берегов, в марте 1937 года каталонское правительство издало декрет о разоружении бродящих по тылам анархистских отрядов. Анархисты, как и следовало ожидать, послали декрет подальше. И не прекрати республиканская армия все эти художества, народ, пожалуй, сам начал бы гражданскую войну против бандитов в форме республиканской армии. Заодно и регулярным войскам досталось бы на орехи. Но тут очень кстати подоспел барселонский мятеж, давший повод разобраться, наконец, и с «братишками», и со стоявшими за ними поумовцами.
Все началось с буквального повторения замечательного эпизода из последнего фильма Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода». 1 мая 1937 года президент Испанской республики Асанья, находившийся тогда в Барселоне, беседовал по телефону со штаб-квартирой совета министров, находившейся в Валенсии. Внезапно в разговор вмешался некто и приказал:
— Прекратите говорить об этом. Это запрещенные темы.
— Кем? — спросил несколько ошарашенный президент.
— Мной.
— Вами? Кто это вы? Может быть, вы не знаете, кто я. Я президент республики.
— Знаю, — ответствовал невидимый оппонент. — Именно вам-то и следовало бы действовать с наибольшей ответственностью.
После чего разговор прервали.
Эта капля переполнила чашу. Дело в том, что телефонная станция в Барселоне была захвачена анархистами. «Братишки» устроили там самоуправление, отнюдь не ограничивавшееся условиями и оплатой труда. По своему усмотрению они вмешивались в телефонные разговоры, кого хотели, соединяли, кого хотели, отключали, подслушивали все разговоры. Наконец, наглость их дошла до того, что они прервали беседу президента Испанской республики Асаньи, приехавшего в Барселону накануне готовившегося наступления Северного фронта, которое, по замыслу, должно было стать переломным в ходе войны.
Это была не первая подобная провокация, но на сей раз чаша терпения властей переполнилась. Президент категорически потребовал от правительства Каталонии навести на телефонной станции порядок. Что это такое, в самом деле, — идет война, а вся связь в руках трудового коллектива, которым руководит какая-то братва! 3 мая на станцию прибыл небольшой отряд полиции.
Анархисты начали перестрелку, и к вечеру того же дня вся Барселона покрылась баррикадами. Уже с утра 4 мая по всему городу шла автоматная и пулеметная пальба.
Коммунисты к такому повороту событий не были готовы, и на первых порах анархисты и поддержавшие их отряды ПОУМ одерживали верх. Им по мере сил помогали и власти. Президент Барселоны Компаниас, который с самого начала избрал политику лавирования между силами, населявшими каталонский политический Олимп, предложил вернуться к прежнему положению вещей. Ларго Кабальеро вторил ему в этой партии нерешительности. Однако выбора у него не было. Либо он допустит гражданскую войну в тылу республиканцев, либо восстановит порядок. Кабальеро был не слишком умен и не очень-то решителен, но он не был самоубийцей и послал в Барселону колонну штурмовой гвардии.
5 мая к боям присоединилась всеобщая забастовка, организованная анархо-синдикалистами и ПОУМ. Город остался без транспорта и без газет. Бронемашины путчистов стояли у бульваров, на случай решения о штурме ЦК ОСПК (Объединенная коммунистическая и социалистическая партии Каталонии). Однако правительственные здания были хорошо защищены, и тогда путчисты перешли к террору, нападая на помещения и автомашины своих политических противников. Так погиб генеральный секретарь ВСТ Каталонии, один из руководителей ОСПК Антонио Сесе. Противники путчистов не остались в долгу, и некоторые лидеры анархистов тоже поплатились жизнью.
На помощь путчистам выступили несколько батальонов из 46-й (анархистской) и 20-й (поумовской) дивизий, покинув свои позиции на фронте. Правда, до Барселоны они не дошли, с одной стороны, вняв призыву руководства НКТ, а с другой — увидев высланные навстречу истребители.
6 мая забастовка продолжалась. Снова началась стрельба — предчувствуя поражение, «непримиримые» из числа путчистов, особенн