Начав с обвинения правительства Негрина в том, что оно ни много ни мало стремится распространить испанскую трагедию в масштабах всей планеты, старик добавил, что в результате отказа Мануэля Асаньи от своих функций главы республики республика была „обезглавлена“, а правительство Негрина не имеет больше никакой „законной основы“ и поэтому не может „ни под каким предлогом претендовать на то, что оно представляет граждан республики“. После долгой высокопарной тирады Бестейро призвал поддержать „законную власть республики, которая временно сосредоточивается в руках военных властей“.
Свидетель этой сцены X. Гарсиа Прадас вспоминает в своих мемуарах, что, закончив выступление несколькими эффектными взмахами „своих рук в крахмальных манжетах“, Хулиан Бестейро „зарыдал“.
Диктор тут же передал микрофон командующему армии Центра полковнику Касадо, который заговорил без околичностей. Не утруждая себя рассуждениями конституционного характера, которые были выдвинуты в заявлении и речи Хулиана Бестейро, он не сделал даже намека на возможность сопротивления. Ключевым словом его выступления было слово „мир“. Слово это, прозвучавшее в искусно организованной обстановке смятения, становилось полюсом притяжения для части республиканской общественности и для многих частей Народной армии, которым не разъяснялось, на каких условиях наступит мир».
Так описывает Жорж Сориа путч, положивший конец затянувшемуся сопротивлению Испанской республики. Что интересно, члены составленной путчистами «Хунты национальной обороны» принадлежали ко всем без исключения партиям Народного фронта, включая анархистов. Что еще интересно — заговорщики действовали в тесном контакте с британским дипломатическим агентом при правительстве Франко Ходжсоном и британским же консулом в Мадриде Миленсоном.
Полковник Касадо прекрасно знал, какой мир он обещает. Еще в конце января 1939 года он вступил в контакт с генералом Франко через одного из генералов франкистской ставки Баррона и главу Службы армейской разведки полковника Унгриа. 11 февраля, почти за месяц до путча, Унгриа получил от Касадо послание, в котором тот просил «пощадить жизни тех военных, которые вели себя достойно». И это называется «миром»? Это не мир, а капитуляция.
«Делая уступку за уступкой, — описывает конец республики Жорж Сориа, — Национальный совет обороны кончил тем, что принял все условия, которые через его представителей были навязаны ему со стороны каудильо. Сам каудильо даже ни разу не снизошел до того, чтобы лично принять посланцев Касадо. Комментируя этот попятный демарш касадистов, неофранкистский историк Мартинес Банде с известной долей жестокости отмечает, что „полковник Касадо и Бестейро дали много обещаний народу, всем этим несчастным людям, которых окончание войны могло очистить от всех совершенных ими под влиянием эмоций чудовищных ошибок. Почетный мир… рассеялся, как дым“. Так оно и произошло в действительности, причем самым ужасающим образом.
Сначала капитулировала вся республиканская авиация, что лишило возможности бежать за границу очень многих военачальников и политических деятелей, которым особенно угрожали репрессии. Затем пришел черед капитулировать всем частям сухопутной армии. Они должны были открыть победителям все участки фронтов, оборону которых они держали, и сдать все свое оружие.
За исключением Хулиана Бестейро, все члены Национального совета обороны, будь то генерал Миаха, полковник Касадо или же гражданские деятели совета, своим авторитетом поддержавшие эту авантюру — несостоятельную по замыслу и трагическую по своим последствиям, — осознали, наконец, что „почетный мир“, в который они верили или делали вид, что верят, не защитит их от репрессий победителей. И это несмотря на неоценимые услуги, которые они оказали каудильо, подрывая все, что еще сохранялось от морально-политического единства республиканской общественности…
Начиная с 27 марта все эти лжепророки стали покидать Мадрид. Кто (как, например, генерал Миаха) на самолете, кто через порты на Средиземноморском побережье (таким образом скрылся полковник Касадо, которого принял на борт английский миноносец „Галатея“). Они бросили на произвол судьбы всех, кого еще совсем недавно заманивали на свою сторону, рисуя радужную перспективу „почетного, братского мира“.
Среди всех драматических поворотов, которыми была наполнена тысячедневная эпопея гражданской войны в Испании, тот предательский удар в спину, который республика получила в последние мгновения своего существования, является, пожалуй, одним из наиболее ужасающих…
В конечном итоге государственный переворот 5 марта по всем аспектам привел к катастрофе.
В политическом плане он явил миру печальное зрелище распада всех тех структур, которые до того момента позволяли новой республике, несмотря на все перипетии войны, преодолевать внутренние смуты и кризисы.
В плане военном переворот был равносилен предательству республиканских бойцов, которые, будучи брошены на произвол судьбы, стали вскоре жертвами безжалостных репрессий».
Так что, как видим, Испания продемонстрировала все нереализовавшиеся в СССР возможности, в том числе и мятеж военных, о котором речь впереди.
Одним из последних деяний «Хунты национальной обороны» было освобождение из тюрьмы анархистских и троцкистских организаторов барселонского мятежа во главе с товарищем Горкиным. Дальнейшая судьба троцкистов сложилась по-разному. Часть активистов освобожденной из барселонской тюрьмы компании перешла на службу в Центральное разведывательное управление США. В 1947 году, когда Америка, по существу, находилась в состоянии «холодной войны» с Испанией, Аргентиной и некоторыми другими странами, поддерживавшими в ходе второй мировой войны гитлеровский блок, ЦРУ высадило их в Каталонии для организации партизанского движения против Франко. Однако операция, получившая кодовое название «Банана», провалилась. Правительственные войска похватали всех анархо-троцкистов еще при высадке и без лишних разговоров поставили к стенке. (Фаллиго Роже, Коффер Рёми. Всемирная история разведывательных служб. — Т. 2. — С. 280).
Горкин — отнюдь не единственный видный троцкист, закончивший свою жизнь на службе у буржуйских разведок. Компанию в этом славном труде ему составил страстный обличитель Сталина и певец коммунистической революции Джордж Оруэлл. Вплоть до самой смерти писатель пунктуально доносил на всех, подозреваемых им в симпатиях к Компартии Великобритании и Советскому Союзу. В составленный Оруэллом список вошло около 150 общественных деятелей, включая Бернарда Шоу, Орсона Уэллса, Джона Бойнтона Пристли и десятков других известнейших британских и американских интеллектуалов.
Но, может быть, Оруэлл, подобно русскому народовольцу Льву Тихомирову, просто разочаровался в своих прежних убеждениях и решил таким образом искупить грехи молодости? Увы, нет. Наряду с доносами он исправно редактировал крупнейший левый британский журнал «Трибюн», да и в своих прославленных романах не скрывал симпатий к товарищу Троцкому. Кто не верит, пусть перечтет по новой «Ферму животных» и «1984», обратив особое внимание на неоднозначные, но в целом привлекательные образы лидера оппозиции Голдстейна и кабана Снежка.
Отличился на ниве стукачества и такой известный троцкист, как бывший член Компартии Мексики, знаменитый художник Диего Ривера, предоставивший в распоряжение Льва Давыдовича свою виллу в Койоакане. Еще в сентябре 1938 года Ривера в интервью нескольким мексиканским газетам огласил список скрытых коммунистов, якобы пробравшихся в правительство. В следующем году список очутился уже в американских газетах, и США тут же использовали его для дискредитации левонационалистического мексиканского правительства Ласаро Карденаса, выставляя его в качестве прокоммунистического. Нечего сказать, замечательно отблагодарил Ривера президента Мексики за то, что тот (единственный в мире!) согласился предоставить политическое убежище его Троцкому.
Доносами на бывших товарищей по партии Ривера не ограничился. В декабре 1939 года он пообещал американскому консулу в Мехико Джеймсу Стюарту разоблачить «активную деятельность сталинских агентов» не только в Мексике, но и в других странах Латинской Америки.[1]
С января 1940 года информация от Риверы в консульство пошла бесперебойно. Стюарт получил подробнейшие сведения о Мексиканской компартии, ее связях с проживающими в Мексике беженцами из франкистской Испании и о прибывших в страну представителях Коминтерна. Одних сотрудников аппарата мексиканского правительства, подозреваемых в принадлежности к партии, было названо более полусотни.[2] Горячие мексиканские парни стали серьезно подумывать о ликвидации живописца, но тот вовремя свалил в США, напоследок призвав президента США Рузвельта «предоставить Троцкому убежище в Соединенных Штатах», чтобы помочь США «в борьбе с советско-нацистской угрозой».[3]
Американская администрация по достоинству оценила работу своего осведомителя, тут же предоставив ему выгодный заказ на изготовление фресок для международной выставки «Золотые ворота». Менее благодарным оказался сам Лев Давыдович, не постеснявшийся соблазнить супругу гостеприимного хозяина художницу Фриду Кало.
Вряд ли Оруэлл и Ривера особенно мучались угрызениями совести, составляя свои доносы. В этом славном деле их вдохновлял пример самого вождя. Согласно тем же рассекреченным документам госдепартамента США 13 июля 1940 года лично Лев Давыдович передал сотруднику американского консульства в Мехико Роберту Мак-Грегору список мексиканских изданий, политических деятелей, профсоюзных работников и государственных служащих, связанных с компартией, а также действующих в Мексике советских агентов. В частности, именно Троцкий заложил работающего здесь агента Коминтерна Карлоса Контрероса. Пять дней спустя другой сотрудник консульства, Джордж Шоу, получил от секретаря Троцкого Чарльза Корнелла новую записку. В ней Лев Давыдович подробно описал деятельность в Мексике нью-йоркского резидента ГПУ Энрике Мартинеса Рики. Составленный Троцким список советских агентов, действовавших в Мексике, США и Франции, консульство получило от американского троцкиста Джорджа Хансена уже в сентябре 1940 года, после убийства Троцкого.