Вот что рассказывает о нем единственный мемуарист, писавший на эту тему, бывший чекист Михаил Шрейдер. «По натуре Ягода был невероятно высокомерен и тщеславен… В обращении с подчиненными отличался грубостью, терпеть не мог никаких возражений и далеко не всегда был справедлив, зато обожал подхалимов и любимчиков вроде Фриновского, Погребинского, а позднее — Буланова. С неугодными же работниками Ягода расправлялся круто, засылая их куда-нибудь в глушь, а то и вовсе увольняя из органов. Естественно, что все эти отрицательные стороны характера Ягоды в первые годы его работы в ВЧК — ОГПУ были известны далеко не всем, но после смерти Дзержинского и по мере усугубления болезни Менжинского он все более распоясывался.
Большинству оперативных работников ОГПУ конца 20-х так или иначе становилось известно об устраиваемых на квартире Ягоды шикарных обедах и ужинах, где он, окруженный своими любимчиками, упивался своей всевозрастающей славой… Помню, как 20 декабря 1927 года, когда отмечалось десятилетие ВЧК — ОГПУ, Ягода с группой приближенных наносил эффектные 10―15-минутные визиты в лучшие рестораны, где были устроены торжественные ужины для сотрудников различных управлений и отделов ОГПУ… Апофеозом этих визитов в каждом случае было чтение сотрудником Особого отдела ОГПУ Семеном Арнольдовым плохоньких виршей с неуемным восхвалением Ягоды, где он фигурировал как „великий чекист“. Последнее обстоятельство особенно интересно, потому что тогда даже в отношении Сталина никто таких прилагательных не употреблял».
В то время Ягода еще не был начальником ОГПУ, а всего лишь первым замом при Менжинском (который, правда, практически никогда не покидал своего кабинета). Были у него и соперники. Борьба за кресло Менжинского разгорелась еще при его жизни. Впервые относительно открыто и явственно она проявилась в конце 1929 года. Тогда, во время ожесточенной борьбы с правым уклоном, второй заместитель Менжинского Меер Трилиссер, начальник Иностранного отдела, решил под шумок «подсидеть» своего основного соперника. Сейчас модно представлять противников Ягоды и Ежова, так сказать, «честными» чекистами, выступавшими против «дутых» процессов, и пр. Судите сами, каков был этот «честный» чекист.
Для достижения своих целей он избрал старый проверенный метод — донос. В 1929 году он обвинил Ягоду, что тот пьянствует с секретарем райкома партии, который был правым. Трилиссер явно «шил» сопернику политическое дело. Началась склока.
Действительно, Ягода пил с Борисом Гибером и даже как бы вроде водил с ним дружбу. И все знали, почему. Дело было в том, что Гибер возглавлял райком партии, к которому, как первичная организация, принадлежала Лубянка. По текущим партийным делам все эти всесильные чекисты зависели от маленького партчиновника — секретаря райкома. Неудивительно, что Ягода всячески пытался его задобрить.
Вот как описывает эти события все тот же бесценный свидетель Михаил Шрейдер. «В конце 1928-го или начале 1929 года Московским комитетом партии было вскрыто дело так называемого „беспринципного блока“ в Сокольническом районе, в котором оказались замешаны Ягода, Дерибас и Трилиссер, а также секретарь Сокольнического РК ВКП(б) Гибер, скромный и честный большевик, втянутый ягодинскими холуями Погребинским и Фриновским (оба они в то время были помощниками начальника особого отдела Московского военного округа) в пьяные компании, собиравшиеся на частных квартирах, где, как рассказывали, в присутствии посторонних женщин за блинами и водкой решались важные организационные вопросы, включая расстановку кадров.
Письмо МК партии обсуждалось на партсобрании в ОГПУ. Выступавшие (а их было много) резко критиковали поведение членов райкома и буквально обрушивались на Дерибаса, Погребинского и Фриновского, но никто ни единым словом не обмолвился о Ягоде.
Под давлением партийной общественности Ягода тогда был вынужден убрать из центрального аппарата своих любимцев, Фриновского и Погребинского, и отправил их на периферию полномочными представителями ОГПУ — Фриновского в Азербайджан, а Погребинского в Башкирию».
Из всего этого Трилиссер и состряпал политическое дело. Однако оно было настолько шито белыми нитками, что в результате самого Трилиссера выгнали из органов, отправив на Дальний Восток, — и совершенно справедливо, нечего разводить склоки. Но на его место тут же заступили другие «честные» чекисты, чья честность заключалась лишь в том, что они принадлежали к другой группировке.
В столкновении Трилиссера и Ягоды интересны три момента. Во-первых, то, что Сталин, несмотря на такое тяжкое обвинение — поддержка правого уклона — поддержал Ягоду, убрав из ОГПУ возмутителя спокойствия Трилиссера. Вряд ли это вяжется с тем образом маниакально подозрительного диктатора, который сложился в период «оттепели» и перестройки. Во-вторых, то, что среди доверенных лиц Ягоды назван Михаил Фриновский, к зловещей фигуре которого мы еще вернемся. И в-третьих, то, какими методами действовал Трилиссер. Они сами по себе говорят о той, мягко говоря, нездоровой атмосфере, которая складывалась в органах.
По-видимому, именно «Сокольническое дело», а вовсе не мания Сталина все время тасовать кадры, и привело к замене в руководстве ОГПУ. Вообще была ли она, эта мания? Как только начнешь разбираться с какой-либо кадровой перестановкой, копнешь поглубже, и тут же натыкаешься на объективную необходимость, на желание найти такую комбинацию, при которой «проказница мартышка, осел, козел и косолапый мишка» все-таки хоть как-нибудь, через пень колоду, но сыграют свою партию. Других-то кадров не было…
С кадрами в органах в то время был, можно сказать, полный мрак. Квалифицированных юристов почти не было, и взять их было неоткуда. На всех должностях, вплоть до самых высоких, было полно малограмотных и полуграмотных выдвиженцев времен гражданской войны, которые до войны ничему не выучились, а потом некогда было, а пуще того — потребности не было никакой. Так, знаменитый Заковский окончил два класса Либавского училища, Агранов — 4 класса, и т. д. Эти необразованные, жестокие, беспринципные авантюристы во многом и послужили причиной того, что проводимая по вполне конкретным причинам и с конкретными целями «чистка» вышла из-под контроля и понеслась, как лесной пожар. Но об этом несколько позже.
Неудивительно, что по причине отсутствия крепкой хозяйской руки в органах развелось множество мелких хозяйчиков, эдаких «авторитетов». Это были люди, сильные не только в оперативном, но, как правило, и в психологическом, и даже в чисто физическом отношении, чрезмерно, если можно так выразиться, опытные и склонные к тому, что называется в одних обстоятельствах риском, а в других — авантюрой. Прежде всего, речь идет о том же Михаиле Фриновском, Леониде Заковском, Всеволоде Балицком, Израиле Леплевском и Ефиме Евдокимове. Вокруг каждой из этих сильных личностей образовалась своеобразная «мафия», повязанная не только многолетней совместной службой, но и разного рода сомнительными делами и делишками.
…Итак, в октябре 1929 года в результате кадровой перестановки Ягоду во главе секретно-оперативного управления ОГПУ (объединявшего оперативные отделы) сменил матерый чекист Ефим Евдокимов, в прошлом террорист, боевик, перебывавший во всех самых террористических партиях — анархистов, эсеров, максималистов (непосредственно перед назначением — полпред на Северном Кавказе — то еще место). Одновременно во главе Особого отдела (контрразведки) Ягоду сменил Ян Ольский (Куликовский), польский шляхтич, начинавший свою карьеру в молодежной организации Пилсудского. В тот же день в члены коллегии ОГПУ был введен вместо Трилиссера ленинградец Станислав Мессинг (также выходец из Польши). Он же сменил Трилиссера на посту второго зампреда ОГПУ и руководителя Иностранного отдела. А что Ягода?
Как видим, он остался в пикантном положении «министра без портфеля», заместителя без определенных функций.
Ольский и Евдокимов быстро нашли общий язык. Их сближению способствовало то, что первого назначили помощником второго по секретно-оперативному управлению. Кстати говоря, Ольский совмещал обе должности с постом руководителя военной контрразведки (КРО). Резко возрос статус и Ивана Воронцова, начальника административно-организационного управления. В ноябре 1929 года он по совместительству возглавил главное управление погранохраны и войск ОГПУ, еще год спустя присоединил к этим должностям руководство главной инспекцией милиции и Уголовного розыска. Несколько позднее, в феврале 1930 года, было сформировано специальное полпредство ОГПУ по Московской области. Его возглавил Лев Бельский.
Таким образом, за два-три месяца в руководстве органов вместо одного Трилиссера появилось сразу пять равновеликих Ягоде фигур — Евдокимов, Мессинг, Ольский, Воронцов и Бельский. Неудивительно, что очень скоро эта пятерка нашла общий язык и пришла к выводу, что Менжинский дышит на ладан, а Ягода не тот человек, которого они над собой потерпят. Готовилось новое «потрясение основ».
Потрясение произошло гораздо более сильное, нежели в 1929 году. Весь аппарат разделился на две части — сторонники Ягоды и сторонники «пятерки». Не заставил ждать себя и повод. В то время как раз начались массовые аресты в связи с крестьянскими восстаниями, а также аресты среди бывших царских офицеров. Начались они на Украине под руководством Балицкого. Ягода их поддержал. И тогда пятерка обвинила Ягоду и Балицкого, что они делают «липовые» дела.
Вопрос дошел до Политбюро. Тот же Шрейдер писал: «…как мне потом рассказывал Л. Н. Бельский, Сталин, выслушав его, сказал примерно следующее: „Мы никому не позволим позорить наши органы и клеветать на них. Люди, подписавшие это заявление, — склочники, и их пребывание в ОГПУ может принести только вред, так как они не смогут вести должной борьбы с вредителями“». Как видим, Сталин снова поддержал Менжинского и Ягоду. Надо понимать, остальные были еще хуже…
Поражение было полным. Сразу же на места разослали специальное письмо за подписью Сталина. В письме говорилось: «Т.т. Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника секретно-оперативного Управления с направлением его в Туркестан на должность ПП (полпреда. —