Авт.) на том основании, что: а) эти товарищи вели внутреннюю борьбу против руководства ОГПУ; б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно несоответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является „дутым“ делом; в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ.
2. Тов. Акулов переведен на должность 1-го заместителя пред. ОГПУ, т. Балицкий на должность 3-го заместителя ОГПУ, а тов. Булатов назначен заведующим отделом кадров ОГПУ для того, чтобы укрепить ОГПУ партийно-политически и поднять на должную высоту дело формирования, обучения и распределения кадров ОГПУ.
3. ЦК отметает разговоры и шушуканья о „внутренней слабости“ органов ОГПУ и „неправильности“ линии их практической работы, как слухи, идущие без сомнения из враждебного лагеря и подхваченные, по глупости, некоторыми горе-„коммунистами“.
4. ЦК считает, что ОГПУ есть и остается обнаженным мечом рабочего класса, метко и умело разящим врага, честно и умело выполняющим свой долг перед Советской властью».
Во время всей этой истории пострадал и небезызвестный Артузов, который вынужден был в покаянном письме на имя Менжинского доказывать свою лояльность, этим расплачиваясь за свои всегдашние попытки усидеть на двух стульях.
Как видим, в результате столкновения летом 1931 года Сталин и партийное руководство предприняли достаточно серьезную попытку навести порядок в органах государственной безопасности. Первым зампредом вместо Ягоды стал старый большевик Иван Акулов, до этого — зам. наркома РКИ, никогда не работавший в органах, а членом коллегии — другой партийный выдвиженец, Булатов, бывший заворг инструкторским отделом ЦК. Он же возглавил и созданный, наконец, отдел кадров. Вместе с ними в руководство ОГПУ было влито еще несколько десятков партийных работников. Кроме того, появилась должность третьего зампреда, которым стал прибывший с Украины Всеволод Балицкий. Таким образом, было положено начало переброске украинских кадров в Москву, продолжавшееся почти два года.
Балицкий и его «украинская мафия» мало беспокоили Ягоду. Гораздо больше задевало его выдвижение Акулова и «партийной группы». Он развернул активную деятельность по выдавливанию партийцев из аппарата. И выдавил. В октябре 1932 года Акулова перевели снова на партийную работу. Вскоре вернулся на Украину и Балицкий. Однако с уходом Акулова должность первого зампреда так и оставалась вакантной. Ягода продолжал числиться вторым замом.
С начала 30-х годов популярность Ягоды все более возрастала. Немалую роль здесь сыграло то, что он руководил строительством Беломорканала, выезжал на стройку и фотографировался со Сталиным. Однако органы под его руководством начали приобретать весьма специфический вид.
Слово все тому же Шрейдеру: «Характерной для различия позиций, занимаемых Ягодой и Акуловым, была оценка вскрытого мною летом 1932 года дела о массовом хищении спирта на Казанском пороховом заводе. По делу проходило 39 работников ГПУ Татарии. Акулов, поддерживаемый Менжинским, настаивал, чтобы всех участников хищений и взяточников, состоявших на службе в органах, судили по всей строгости на общих основаниях. Ягода же считал, что это будет позором для органов, а потому всех этих преступников надо тихо, без шума снять с работы и отправить служить куда-нибудь на периферию, в частности в лагеря».
Естественно, в любых органах в любое время существует какой-то процент липовых дел. Но при порядках, какие завел Ягода, количество таких дел начало увеличиваться. Культура делового общения была тоже, мягко говоря, не на высоте. Как пишет Шрейдер, «Ягода по натуре был чрезвычайно грубым человеком. После смерти Менжинского, уже ничем и никем не связанный, он совершенно распоясался, и если ранее позволял себе грубый и развязный тон в узком кругу ближайших подчиненных, то теперь начал нецензурно выражаться и на больших официальных совещаниях», тем самым еще более развращая свое и без того малоприличное окружение.
Факты показывают, что уже в то время Сталин не вполне доверял Ягоде. По крайней мере, от ведения следствия по делу об убийстве Кирова его отстранили, поручив следствие Агранову под непосредственным наблюдением Ежова.
К моменту ареста это был полностью разложившийся человек, о чем свидетельствует хотя бы список изъятых у него при аресте вещей — там были горы всевозможного барахла, порнографические издания и прочие вещи, не очень-то вяжущиеся с моральным обликом строителя коммунизма. Конечно, моральный кодекс к тому времени не требовал, чтобы каждый коммунист, как Ленин, имел два костюма, но надо же и меру знать!
Исходя из пословицы «Каков поп, таков и приход», можно себе представить, что делалось в органах, где правили бал Ягода и его любимчики. Его убрали, а они-то остались, остались и заведенные при Ягоде порядки. Развратить и человека, и коллектив куда проще, чем привести в порядок. А часто привести в порядок и вообще нельзя, и приходится действовать такими методами, как в 1938 году. Но до 1938 года было еще далеко.
Был ли Генрих Ягода заговорщиком?
В первой половине 30-х годов Сталин неоднократно укорял Ягоду за то, что он смазывает дела по оппозиционерам, потворствует им. Перед снятием Ягоды в телеграмме членам Политбюро, подписанной Сталиным и Ждановым, говорится: «…Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все политработники и большинство областных представителей наркомвнудела».
Однако ни Сталин, ни даже Ежов не подозревали его в заговорщической деятельности. Каково же было их удивление, когда выяснилось, что один из лидеров правых, Томский, перед своим самоубийством в 1936 году попросил жену рассказать Сталину, что Ягода был не только идейным сторонником правых, но и всячески помогал им в их нелегальной деятельности. Этой информации можно было верить, так как жену Томского никто не арестовывал, не допрашивал и этих сведений никто из нее не «выбивал».
На следствии Ягода сообщил о том, что в заговорщическую группу правых в НКВД, которой он руководил, помимо неоднократно упоминавшегося Молчанова, завербованного в свое время секретарем Ивановского губкома Колотиловым, входили также зам Ягоды Прокофьев и его помощник Черток, а также ближайшее окружение, так называемые «ягодинцы» — секретарь наркомата Буланов, ведавший нелегальным валютным фондом, и его помощник Лаврентий Иванов, начальник транспортного отдела Шанин, бывший секретарь Ягоды, начальник административно-хозяйственного управления Островский и его сотрудник Пакалн, близкий соратник Ягоды Погребинский, начальник инженерно-строительного отдела Лурье и большая группа работников оперативного отдела во главе с его начальником Карлом Паукером. Сотрудники Паукера, занимавшиеся, в частности, охраной правительства, такие, как Зиновий Волович, ведавший оперативной техникой, и его помощник польский инженер Венецкий, с 1933 года на специально закупленном в Германии оборудовании негласно прослушивали разговоры высшего руководства страны, в том числе Сталина и Ежова. В свое время Волович был завербован немецкой разведкой, которая помогла ему покинуть Францию, где его подозревали в организации похищения Кутепова. Не выдержав угрызений совести, он сознался во всем Ягоде, но тот хода делу не дал, тем самым привязав Воловича к себе.
Связи с военными заговорщиками осуществлялись через начальника Особого отдела Гая. Гай был связан с военными, а также с бывшими белыми офицерами, в том числе с генералом Пепеляевым. Тоже весьма странная история. Генерал был непримиримым противником большевизма. Но почему-то, по странному совпадению, накануне планируемого переворота Гай освободил его из тюрьмы и приблизил к себе. Зачем это ему понадобился белый террорист Пепеляев? Кроме того, в своем отделе Гай собрал целую компанию выходцев из Польши, бывших разведчиков — братьев Богуславских, Гюнсбергов, работавших под фамилиями Уманский и Ильк, и прочих опытных и отчаянных ребят. Связь с военными могла поддерживаться и через Лилю Брик, с которой еще с 20-х годов дружил Волович и которая, как известно, являлась сожительницей Примакова.
Как показал Ягода, сначала заговорщики выжидали, но в 1935―1936 годах, когда военная опасность стала весьма реальна и близка, начали форсировать подготовку к перевороту. Карты им спутало назначение Ежова, сразу же начавшего чистку «ягодинцев» и расставившего на ключевые посты сторонников Фриновского, который играл свою, одному ему ведомую партию. Последнее, что успел сделать Ягода, — организовать два покушения на Ежова. Одно должны были провести Волович с Прокофьевым через родственников Ежова, чтобы выдать это все за бытовое убийство. Второе покушение организовывали Буланов и Иванов руками курьера Сиволайнена (знаменитая история с ртутью). Кстати, из показаний Ягоды видно, что он отнюдь не стремился оговорить всех и каждого. К примеру, он решительно взял под защиту Якова Серебрянского, руководившего в тот период, помимо прочего, секретной лабораторией по производству и закупке ядов. Понятно, что в случае оговора Серебрянский был мишенью номер один. Но тем не менее Ягода не стал этого делать. Среди сотрудников секретно-политического отдела в качестве активных заговорщиков он назвал также Штейна и его заместителя Григорьева. Человек по фамилии Штейн нам еще встретится на весьма интересном повороте этой истории…
Кстати, если предположить, что Ягода был заговорщиком, то многие загадочные вещи, для объяснения которых приходится нагромождать горы домыслов, становятся простыми и естественными. Например, почему, несмотря на обилие предупреждений о «военной партии», о предполагаемом заговоре генералов, разработку этого дела начали только в 1936 году. Да очень просто: если шеф НКВД, ругаясь, кидает сообщения в корзину, называет все это чепухой, а то и велит прикрыть «опасные направления работы», — откуда руководству страны знать о «военной партии». Сняли Ягоду — тогда и узнали.