исанное. Маршал рисует следующую картину.
Еще в середине 20-х годов установил контакты с представителями немецкого рейхсвера и с польским коммунистом Домбалем (которого позднее обвиняли в том, что он был резидентом польской разведки в СССР). Эти контакты, судя по показаниям Тухачевского, не были сколько-нибудь серьезными. Однако в 1928 году, после своего скандального снятия с должности начальника штаба РККА, он активизировался. Это и понятно — обидели человека! Мечтал о верховном армейском руководстве, а попал в военный округ, да еще и не столичный!
Он так и пишет об этом: «Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армией, я стал искать связи с толмачевцами» (толмачевцы — представители военной оппозиции в армии, в основном среди политсостава, проявившейся как раз в это время. Свое название они получили по наименованию своей альма-матер — Военно-политической академии имени Толмачева). В это время он связался и с тремя командирами — Марголиным, Туровским и Зюком. А Туровский, в то время командир дивизии, был правой рукой и ближайшим другом лидера армейских троцкистов Примакова.
На рубеже 1928/29 года Тухачевский возобновляет старое знакомство с Енукидзе, который склоняет его к поддержке правых взглядов. Что интересно, официально Енукидзе «правым» не был. Тухачевский, в свою очередь, рассказал ему о широком распространении оппозиционных настроений в армии и о том, что он начал формировать группу своих приверженцев. В 1929―1930 годах Тухачевский принимает участие в военно-научной работе при толмачевской академии, где продолжает вербовать сторонников, что было нетрудно. Когда в конце 20-х годов он написал очередную записку о реконструкции РККА, за что подвергся резкой критике армейского руководства, он вновь обижается и встречается с Енукидзе. Тот утешает, рассказывая, что правые не побеждены, а лишь перешли в подполье, и предлагает самому Тухачевскому также законспирировать свою деятельность. Однако поздно — осенью 1930 года арестованный офицер Какурин выдвигает против него обвинение в организации военного заговора. И как пишет сам Михаил Николаевич, «это обстоятельство настолько меня встревожило, что я временно прекратил всякую работу и избегал поддерживать установившиеся связи».
В 1931 году будущего маршала переводят в Москву, на должность начальника вооружений. Однако «недовольство отношением ко мне… все еще продолжало иметь место, о чем я неоднократно разговаривал с Фельдманом, Якиром, Уборевичем и др.». Жалуется, одним словом, всем и каждому.
В начале 30-х годов он еще теснее сближается с руководителями немецкого рейхсвера во время бесед с приехавшими в Москву начальником германского генштаба генералом Адамом и небезызвестным Нидермайером. О последнем он пишет: «Нидермайер очень ухаживал за мной, говорил о дружбе Германии и СССР, о наличии общей военной задачи, выражающейся в обоюдной заинтересованности в поражении Польши, о необходимости наличия между Красной Армией и рейхсвером самых тесных отношений». В результате этих переговоров в 1932 году он вновь возобновляет формирование своей «военной партии», причем правой рукой его становится Фельдман. Среди завербованных в этот период он называет Смолина, Алафузо, Наумова, Эйдемана, Аппогу и других.
Во время поездки в Германию вместе с Фельдманом на военные маневры Тухачевский встречается с Владимиром Роммом. Ромм официально — журналист, на самом деле — один из первых советских разведчиков в Германии, тесно связан с германскими военными кругами и одновременно — доверенное лицо Троцкого. Он передает Тухачевскому, что Троцкий просит его взять на себя задачу по восстановлению троцкистской организации в армии. В Германии главнокомандующий рейхсвера генерал Хаммерштейн-Экворд и генерал Адам возобновляют с Тухачевским разговоры относительно «тесных отношений» между рейхсвером и РККА.
О связях с Троцким показал и Путна. Например, о том, что в сентябре 1935 года он доставил Тухачевскому доверительное письмо от Троцкого. Прочитав письмо, Тухачевский сказал, что «Троцкий может на него рассчитывать».
Могли ли заговорщики действительно поставить Троцкого во главе государства, если удастся убрать Сталина? С одной стороны — фигура известная, последний из крупных деятелей революции, равновеликих Сталину. В Германии во главе государства после свержения Гитлера военные заговорщики, например, планировали поставить гражданское лицо, правда, под своим контролем, да к тому же милитариста по убеждениям (как и Лев Давыдович, впрочем).
С другой стороны, есть сведения, что наркомом обороны хотели поставить Якира, любимца генерала Гинденбурга. Кем тогда, по планам заговорщиков, должен был быть Тухачевский?
Ладно, пофантазировали немного, теперь вернемся к показаниям маршала. По возвращении в СССР Тухачевский продолжает вербовать своих сторонников, в ряды которых приходят начальник Главного артуправления Ефимов, Корк, Вакулич, Горбачев. Особенно важным было установление связи Тухачевского с Путной в 1933 году. Путна, который наряду с Примаковым возглавлял троцкистов в армии, сообщил Тухачевскому, что он продолжает связь с Троцким и с троцкистским подпольем во главе с И. Н. Смирновым. После назначения Путны военным атташе в Англии Тухачевский поручил ему держать связь между ядром военного заговора и Троцким. В то же время он сам устанавливает связь со Смирновым.
Интересный разговор произошел у него с Горбачевым, который заявил Тухачевскому, что им самим уже организуется «дворцовый переворот» и что у него есть связь с комендантом Кремля Петерсоном, начальником школы ВЦИК Егоровым, а также с Енукидзе. Судя по всему, речь идет о раскрытом в 1935 году так называемом «кремлевском заговоре».
В это же время Тухачевский вновь встречается с Роммом, который передает ему указания о необходимости снабжать данными германский генеральный штаб, а также работавший в союзе с ним японский генеральный штаб, проводить вредительство в армии и пр. В 1933 году у Тухачевского происходит первый разговор с Бухариным, который говорит ему, «что политика партии губительна, что надо обязательно убрать Сталина и что поэтому надо всячески форсировать организацию и сколачивание заговора». В том же году он встречается с бывшим главкомом РККА С. С. Каменевым, в то время третьим замом наркома обороны, а позднее начальником ПВО, который также согласился стать участником, но успел умереть до 1937 года. Каменев, по словам Тухачевского, становится участником центра заговора. В то же время к нему примыкают Рохенсон, Гендлер и Либерман.
Очень важным шагом на пути формирования заговора было объединение группы Тухачевского с Примаковым и его троцкистской командой — Казанским, Курковым, Шмидтом, Зюком и другими. Через Примакова Тухачевский вышел на Пятакова и других троцкистов, занимавших высокие посты в руководстве страны. Как пишет сам обвиняемый, «в зиму с 1933 на 1934 г. Пятаков передал мне, что Троцкий ставит задачу обеспечить поражение СССР в войне, хотя бы для этого пришлось отдать немцам Украину, а японцам Приморье». Впрочем, к плану поражения мы еще вернемся.
К тому времени ядро заговора уже вполне сложилось. В его центр входят Фельдман, Эйдеман, Каменев, Примаков, Уборевич, Якир, а также Гамарник и Корк. При этом Гамарник формально не входил в центр заговора, однако знал о нем и держал связь через Якира и Уборевича. Как пишет сам Тухачевский, «члены центра редко собирались в полном составе, исходя из соображений конспирации. Чаще всего собирались отдельные члены, которым по каким-либо служебным делам приходилось встречаться». Как видим, пока все вполне логично.
В том же 1935 году происходит срыв: Енукидзе выставляют из Кремля и переводят из Москвы. На прощание он советует Тухачевскому связаться с Караханом, зам. наркома иностранных дел, и с Ягодой. Очень скоро маршал убеждается, что Ягода знает о заговоре. Среди завербованных в этот период — Белицкий, Геккер, Чайковский, Ольшанский, Сергеев и другие, все высокопоставленные военачальники.
«Завербованных много, — пишет Тухачевский. — Однако, несмотря на строгие внушения о необходимости соблюдения строжайшей конспирации, таковая постоянно нарушалась. От одних участников заговора узнавали данные, которые должны были знать только другие, и т. д. Все это создавало угрозу провала.
С другой стороны, успехи, достигнутые партией за последние годы в строительстве социализма, были настолько очевидны, что нельзя было рассчитывать на какое бы то ни было восстание с участием сколько-нибудь широких слоев населения. Политико-моральное состояние красноармейских масс было на высоком уровне. Невозможно было допустить и мысли, чтобы участникам заговора удалось повести за собой целую часть на выполнение преступной задачи. Надежды Примакова на то, что ему удастся повести за собой механизированные войска ЛВО, представлялись больше фантазией.
После убийства Кирова террор стал делом чрезвычайно сложным и трудным благодаря мерам предосторожности, принятым правительством. Это наглядно доказывала и неудача террористической организации Шмидта на киевских маневрах.
Таким образом, единственно реальным представлялся „дворцовый переворот“, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД, и, наконец, изменение положения могло наступить в результате тяжелой напряженной войны в СССР, особенно в случае поражения.
В отношении немцев как я, так и Уборевич с Якиром считали, что их армия еще очень слаба, чтобы иметь возможность напасть на СССР.
Обсуждался вопрос и о том, что установившиеся у нас в догитлеровские годы отношения с немецкими военными кругами следует закрепить и постараться выяснить их намерения в отношении СССР. Поэтому при встречах с немцами следовало держать себя с ними предупредительно и дружелюбно, вступая в разговоры о возможных условиях предстоящей войны, подчеркивая свое личное дружественное отношение к немцам».
Особенно интересны показания Тухачевского о том, что, будучи в январе 1936 года в Лондоне на похоронах английского короля, он установил связь с немецким генералом, членом немецкой военной делегации, который прямо заявил Тухачевскому, что германский генеральный штаб знает о военном заговоре в Красной Армии и предлагает обсудить взаимно интересующие вопросы. (Не в порядке ли обсуждения этих вопросов и ездил в Германию Уборевич? А также не собирались ли их обсуждать в апреле 1937 года на коронации английского короля, на которую Тухачевского не пустили?) Однако в дальнейшем (цитируя опять самого Тухачевского) «в связи с зиновьевским делом начались аресты участников антисоветского военно-троцкистского заговора. Участники заговора расценивали положение как очень серьезное. Можно было ожидать дальнейших арестов, тем более что Примаков, Путна и Туровский отлично знали многих участников заговора, вплоть до его центра.