Наконец толпа, оправившись от испуга, стала опять собираться около кострища.
— Пошли туда, — сказал Кокардэр. — Может, узнаем что-нибудь.
Фанфар надел вместо каски шапочку, которую дала ему одна из женщин. Друзья вышли на улицу и затерялись в толпе.
Так они присутствовали при всех перипетиях страшного зрелища.
— Пошли отсюда! — в ужасе воскликнул Фанфар.
— Погоди…
Это был тот момент, когда Лойола в ответ на женский вопль ужаса кричал, что пепел казненного надо развеять по ветру. Монахи взяли лопаты, прах несчастного Доле свалили в несколько ларей и приготовились уносить.
Все было кончено. Монахи кучками разошлись по своим монастырям.
— Пошли! — сказал Кокардэр.
— Куда?
Кокардэр показал на двух монахов, которые взяли ларь с прахом:
— За ними следом!
— Зачем? — с искренним удивлением спросил Фанфар.
— Ты разве не слышал, что останки этого несчастного развеют над неосвященной землей?
— Слышал. Ну и что?
— Как «ну и что», чугунное твое сердце! По-твоему, это не ужасно? По-твоему, не чудовищно, когда даже праху сожженного продолжают мстить? Ты не думаешь, что таких монахов, которые продолжают работу палача, надо наказывать?
— Право же, — сказал Фанфар, — у меня всего этого в мыслях не было, но раз ты говоришь…
Они побежали вдогонку за монахами, уносившими ларь.
Отойдя достаточно далеко от места казни, монахи откинули капюшоны. Кокардэр с Фанфаорм сразу же их узнали.
— Брат Тибо!
— И брат Любен с ним!
— Самая по ним работа! — сказал Кокардэр.
— Ты о них плохо не говори: мы же их денежки прокутили.
Воры пошли следом за монахами. Те направлялись не к своему монастырю, находившемуся недалеко от Бастилии, а к горе Святой Женевьевы. Там они вошли в монастырь августинцев.
— Будем их дожидаться, — решил Кокардэр.
— Давай, — покорно согласился Фанфар.
Ждать пришлось долго. Засветло монахи так и не вышли. Наступила темнота.
Часов в десять друзья увидели какого-то монаха, который постучался в ворота монастыря, а после зашел в него.
Они не узнали этого монаха, а это был Лойола. Он только что вышел от великого прево.
Фанфару не нравилось такое дежурство — он сильно ругался.
— Подождем до полуночи, — предложил Кокардэр. — Если нет, то пойдем, но я, право, совсем не прочь проучить этих негодяев.
И упорство Кокардэра вознаградилось.
Часов в одиннадцать монастырские ворота отворились, и два монаха вынесли из них ларь. Кокардэр с Фанфаром тотчас узнали их: то были брат Тибо и брат Любен.
Дело было так: доведя до конца задуманную мрачную комедию, Лойола велел двум монахам — своим ставленникам — отнести пепел Доле в монастырь, где он проживал, перебравшись из Зловонной Дыры.
Он же приказал, чтобы над останками казненного целый день читали псалтырь.
Потом Лойола вернулся в монастырь, вызвал к себе Любена и Тибо и объявил, что пришла пора нанести еретику заслуженное посмертное поношение.
— Как, ваше преподобие, среди ночи? — воскликнул благоразумный Тибо.
— А вы как хотите — днем, чтобы черный народ, пожалуй, еще взбунтовался? В этом проклятом Париже теперь ни к чему не хранят почтения!
Этот аргумент сильно подействовал на монахов. Они объявили, что повинуются.
— Так ступайте, братья, — сказал Лойола. — Господь да направит ваши стопы!
Брат Тибо взял ларь, и они с братом Любеном вышли из монастыря.
Направились они к лугу на другом склоне холма — туда, где позже построили монастырь, превращенный в тюрьму Сент-Пелажи.
Тогда там был пустырь, вернее сказать — просто луг, не обнесенный ни стенами, ни забором. В этом месте Лойола и приказал выбросить прах Доле.
Вступив на территорию университета, монахи зашагали бодрее. В этом квартале было множество церквей, монастырей, а также кабачков, из которых иные имели привилегию на продажу вина студентам до часа ночи.
Некоторые кабачки были еще открыты, и наши два монаха непременно заходили в каждый чуть-чуть пропустить для храбрости (а они и вправду трусили). Студенты над ними, конечно, подшучивали:
— Эй, Тибо! Куда ж ты, дурень, тащишь этот ящик?
— Это он свою душу несет сатане на продажу!
— Да нет, он клад понес закапывать!
Монахи ничего не отвечали, скоренько выпивали по стакану вина и продолжали свой путь.
Так-то вот относили прах Этьена Доле на место вечного упокоения…
При последней остановке монахов ларь оказался залит вином: один студент решил с размаху выплеснуть свой стакан на брата Тибо.
Когда невольные могильщики оставили за собой последние дома Университета и пошли по лугу, они немного пошатывались.
Возлияния прибавили им храбрости — впрочем, совсем немного: как раз столько, чтобы не бросить ларь где-нибудь в укромном месте да не убежать со всех ног. Но как ни боялись два монаха чертей и грабителей, гнева Игнасио Лойолы они боялись еще больше.
Так они шли, подбадривая друг друга разными утешениями, при малейшем шорохе останавливаясь и прижимаясь друг к другу.
Наконец они дошли до цели своего мрачного путешествия. Брат Тибо поставил ларь на землю.
По этому лугу целый день носились мальчишки и вытаптывали его, так что на голой земле трава пробивалась лишь кое-где — словом, как раз то, что сейчас называют пустырем.
— Уф! — сказал брат Тибо. — Ну, вот и пришли!
— И ничего с нами в дороге не случилось, — добавил Любен.
— Правда, брат, но ведь еще и назад идти.
— Будем надеяться, какой-нибудь кабачок еще будет открыт. А заметили вы, брат, как страх-то солон?
— Это как?
— Я хочу сказать — какая от него нападает жажда.
— А! Ну, у меня, признаюсь, жажда никогда не проходит. Но если мы и вправду хотим, как вы сказали, поспеть в какой-нибудь кабачок, вываливать ларь надо поскорее…
— Как ночной горшок, по выражению преподобного Лойолы…
Брат Тибо встал на колени, брат Любен тоже, и они вдвоем стали подымать тяжелую кованую крышку ларя. И тут они вдруг разом завопили от боли, неожиданности и ужаса. Что-то твердое, узловатое со всей силой обрушилось им на хребты.
В страхе и изумленье Тибо с Любеном тут же вскочили на ноги.
Новый удар попал им по поясницам.
— Господи помилуй! — вопил Тибо.
— Ангелы небесные! — голосил Любен.
К небесным силам они взывали от всей души, но тщетно: никакой ангел не пришел к ним на помощь. Невидимая железная рука держала монахов за плечи, а удары сыпались на них, как большие градины.
Наконец Кокардэр с Фанфаром устали и отпустили своих жертв.
Подобрав сутаны, монахи бросились бежать, как олени от гончих, а преследователи гнались за ними по пятам, время от времени еще попадая по ним дубинками.
Только у первых домов университета Тибо с Любеном отпустили, но они все так же неслись вприпрыжку до самого монастыря, куда прибежали изможденные, избитые, разбитые. Три месяца потом они провалялись больными столько же от страха, сколько от побоев.
А Кокардэр и Фанфар вернулись к ларю и принялись кинжалами копать землю. Через час в земле получилось довольно большое отверстие — в него и поставили ларь. Потом они горстями засыпали могилу землей и как можно лучше утоптали.
Тут Кокардэру пришла в голову мысль: он взял две палки, которыми они прохаживались по спинам монахов, связал их веревочкой и соорудил крест! Этот крест он поставил на крохотный холмик, укрывавший прах Этьена Доле…
Закончив труд, два вора преклонили колени — не из набожности, а из сострадания — и прочли как умели «Отче наш». Прочитав, ушли.
Так на могиле Доле, который, пожалуй, не пожелал бы на ней креста, крест все-таки появился; так его прах был похоронен по-христиански вопреки воле духовенства.
Одинокий крест на холме стоял еще долго. Никто так и не узнал, откуда он взялся на этом вытоптанном лугу. Но к нему привыкли; его почитали игравшие здесь мальчишки — обычная публика этого места.
В конце концов люди решили, что кто-то из благочестия поставил этот крест по обету, а называть его, потому что у каждой вещи должно быть какое-то название, стали просто Луговой Крест.
XX. Виселица у Трагуарского Креста
Два вора как можно скорей вернулись в университет, оттуда в город, добрались до Двора чудес и проспали до утра.
Кокардэр проснулся рано и разбудил друга.
Лантене был арестован… Кокардэр желал знать, в какой он тюрьме. Кроме того, он навел справки о Манфреде — оказалось, что тот пропал. Кокардэр расспрашивал и о Джипси, но никто не знал, куда девалась цыганка.
Вору стало ясно, что новых заданий долго еще не будет.
И Кокардэр с Фанфаром принялись обходить тюрьмы: из Консьержери в Шатле, из Шатле в Бастилию… Все утро они пытались что-то узнать, употребляли чудеса хитрости, чтобы расспросить какого-нибудь тюремщика.
На обратном пути они проходили мимо Трагуарского Креста.
Там стояла одна из множества виселиц, которыми тогда был утыкан Париж. Помощник палача, забравшись на лестницу, прилаживал к виселице новую хорошую веревку.
— Кого-то вешать собрались… — равнодушно проговорил Фанфар.
Но у Кокардэра было такое настроение, что это зрелище было ему в тягость и возбудило любопытство. Он пробрался в первый ряд зевак, а когда подручный слез с лесенки и принялся с явным удовольствием рассматривать свою работу, сказал:
— Хороша веревка!
— Новенькая, — отозвался подручный.
— Черт, не придется жаловаться тому, кому она назначена!
Подручный палача расхохотался:
— Какая разница, веревка есть веревка!
— А когда гуляют, товарищ?
— Завтра поутру, — ответил подручный. Ему было приятно, что человек с длинной рапирой на боку и в берете с пером до лопаток называет его товарищем.
— Пропустим сладенького? — предложил Кокардэр.
Через пять минут подручный палача уже сидел с двумя ворами за столом ближайшей таверны перед большой бутылью сладкого вина.