Страшный яростный клич воровского народа приветствовал новый штандарт. Ведь это была голова Трико — короля Арго.
Рагастен побледнел.
— Уже половина двенадцатого, — сказал он. — Уходите, пора.
Манфред покачал головой:
— Нет, я буду здесь.
— Но сейчас сюда нагрянет великий прево со всей своей силой!
— Потому-то я здесь и буду.
— Что же, вы и впрямь из этих? Вы тоже вор?
— Я не вор, — хладнокровно ответил Манфред, — но воспитан среди этих бедняг. В их глазах я никогда не видел ничего, кроме сочувствия, а их жестокие руки, когда я был мал, привыкли ласкать меня…
— Говорите! Говорите дальше! — взволнованно воскликнул Рагастен.
— Это несчастные люди, — продолжал юноша, — и я люблю их, как любили они меня. Сегодня я им нужен. Если надо — умру вместе с ними. Спасибо, сударь, что предупредили… Я вдвойне вам обязан, если это возможно… но я буду здесь.
— Тогда и я тоже, — сказал Рагастен.
Манфред так и вскрикнул от радости:
— С такой шпагой, как ваша, мы не пропадем!
Он подозвал Лантене.
— Брат, — сказал он, — вот великодушный человек, о котором я так много тебе говорил…
Лантене с восхищеньем и признательностью посмотрел на шевалье и протянул ему руку.
— Сударь, вы герой, — сказал он. — Благодаря вам мой брат не погиб…
— Ваш брат? — удивленно переспросил Рагастен.
— Да мы друг друга называем братьями, хоть и некровные родственники… по всей вероятности.
Рагастен беглым взглядом оценил Лантене — человека, который, по словам Трико, был готов на любое злодейство.
Оценил и понял, что Трико нагло врал. Чего ради?
Последние слова Лантене насторожили его.
— Вы сказали «по всей вероятности»? — опять переспросил Рагастен. — Простите мне мое любопытство — отнесите его только на счет симпатии, которую вы мне оба внушаете…
— Я так говорю, — ответил Лантене, — потому что мы с Манфредом оба не знаем своего происхождения. Мы вместе росли у одной цыганки со Двора чудес — вот и все, что мне известно о моем детстве.
Рагастен сильно побледнел. Его взгляд со страстным любопытством остановился на Манфреде.
— Где же эта цыганка? — спросил он.
— Здесь, с нами.
— Могу я ее видеть… говорить?
— Да, конечно, — удивленно ответил Манфред. — Но, сударь, не вы ли сказали, что ровно в полночь будет штурм?
— Да, конечно, — сказал Рагастен.
Он утер пот, катившийся градом по лицу, и с усилием избавился от своих мыслей.
— Ваша правда, — произнес он решительно. — Давайте заниматься обороной.
Манфред знаком руки подозвал нескольких воровских старшин, особо уважаемых за храбрость и выдержку.
Рагастена окружал воровской народ, каторжники и висельники. Его невыразимо смущала мысль, что сейчас придется обнажить шпагу ради этих разбойников.
Но он переводил взгляд на Манфреда, и смущение уходило прочь. А вдруг этот юноша — его сын?
Он с ужасом вспоминал слова короля Франциска. Главная цель похода была схватить Манфреда и Лантене.
И на восходе солнца Манфред будет уже повешен у Трагуарского Креста.
А вдруг Манфред — в самом деле его сын?!
Кровь прилила к голове Рагастена. В этот миг он схватился бы один с целой армией, лишь бы спасти юношу. Вокруг него уже не было воров и потаскух. Был только сын (может быть, родной сын!), и шевалье готов был спалить весь Париж, но не дать Манфреду оказаться в руках короля и великого прево.
Проницательным взором он окинул весь Двор чудес.
От него расходилось три переулка.
Все три были перегорожены баррикадами.
— Оружие есть? — спросил шевалье.
— Три сотни аркебуз да пистолетов еще столько же.
— Патронов?
— Хватает.
— Стрелки?
— Мужчины все умеют стрелять из аркебуз.
— А женщины что могут делать?
— Что угодно.
— Хорошо, — сказал Рагастен. — Сотню человек на эту улицу, — (он указал на переулок Спасителя). — Сотню сюда, — (на переулок Монторгёй). — И сотню в этот переулок, — (переулок Калек). — За каждой сотней стрелков поставьте два десятка женщин, только в укрытии — будут перезаряжать аркебузы.
Рагастен не успевал отдавать приказания, как они уже исполнялись.
Тут в церкви Сент-Эсташ пробило полночь.
— Теперь, — продолжал Рагастен, — за каждой сотней аркебузиров поставьте еще по сто человек с пистолетами. Если аркебузирам придется отступить, в дело войдут пистолетчики.
В две минуты было исполнено и это распоряжение.
— Наконец, — закончил Рагастен, — здесь, на площади, останутся все остальные, кто годен. Будет резерв, который можно послать на подкрепление в слабое место.
Шевалье придумал единственную диспозицию, которая оставляла какие-то шансы на успех. Старшины, стоявшие вокруг, это поняли и без всяких возражений приняли план чужака.
— А теперь, — сказал Рагастен, — слушайте меня внимательно. Тот бедняга, с которым так ужасно обошлись, должен был трижды выстрелить из аркебузы — дать знать великому прево, что во Дворе чудес все спокойно. Если выстрелов не будет, штурм, очень может быть, перенесут. Решайте, как вам поступить.
— Понимаю ваше затруднение, сударь, — сказал Манфред. — Значит, я буду говорить за вас и от вашего имени. Братья, если мы теперь не выстрелим три раза, нас как-нибудь в другой раз ночью застанут врасплох. Зато если выстрелим — королевские не будут ждать сопротивления. Вы согласны?
Старшины важно кивнули головами.
— А ваше мнение, сударь? — спросил Манфред Рагастена.
— Дитя мое, — ответил шевалье взволнованно, — на вашем месте я бы сказал то же самое.
При словах «дитя мое» Манфред удивленно поглядел на Рагастена, но приписал эти слова избытку учтивости.
— Значит, решено, — твердо сказал юноша. — Лантене, ты идешь в переулок Монторгёй. Я — в переулок Спасителя. Ты, Кокардэр, в переулок Калек. А вы, господин шевалье, не окажете нам честь остаться здесь и командовать отсюда всеми нашими действиями?
— Лучше я пойду с вами, — ответил Рагастен, стараясь совладать с волнением.
— Тогда пойдемте! Я подам сигнал…
II. Удача Франциска I
Пока во Дворе чудес завершались приготовления к отчаянной обороне, в другом месте тоже кое-что происходило.
Мы видели, как Франциск I вместе с господином де Монкларом и вооруженным отрядом сходил посмотреть, что делается в усадьбе Тюильри, а увидев, что Жилет и шевалье де Рагастен исчезли, вернулся в Лувр, решив участвовать в походе на воров.
Между тем в отряде, который Монклар привел к дому Мадлен Феррон, был один человек, уже известный нашим читателям. То был Алэ Ле Маю.
Оказав герцогине д’Этамп помощь в похищении Жилет, Ле Маю сильно задумался.
Вывод из его размышлений был такой: ему следует опасаться герцогиню, а если король когда-нибудь узнает правду, весь его гнев падет на Ле Маю.
Узнав же о внезапной смерти старой госпожи де Сент-Альбан, он задумался еще сильнее.
«Умерла моя приятельница, — думал он, делая вид, что смахивает слезу, которой на самом деле не было. — Все когда-нибудь помрем, это верно. Но бедная старушка была крепкого здоровья. А умерла, говорят, от каких-то неожиданных колик. Я спрашивал в Бастилии: говорят, с ней эти колики случились, когда ей прислали фруктов. А кто ей прислал эти фрукты? Загадка… Только кажется мне, эту загадку вполне могут звать госпожой д’Этамп. Я-то фрукты в рот не беру и коликами не страдаю, зато очень даже могу в темном переулке как-нибудь напороться на шесть дюймов стали. Премного вам благодарен, сударыня…»
Размышляя далее, мэтр Алэ так еще сказал самому себе:
«А если Его Величество дознается, как звали человека, который похитил молодую красотку? Я видел, на всех парижских виселицах как раз приладили новые веревки… Да кой черт: новая, старая — все равно не нужен моей шее такой галстук!»
Тогда Алэ Ле Маю решил: во-первых, днем и ночью быть настороже, во-вторых, постараться оказать королю какую-нибудь особенную услугу.
Как мы уже говорили, в тот вечер, когда Монклар посетил домик в саду Тюильри, Ле Маю был в его отряде.
Когда пробили отбой, он задумался, куда же все-таки девались люди, которых хотели арестовать. Он видел, как сильно Франциск I желал этого ареста, как необычайно было его разочарование.
Кого же собирались взять? Ле Маю не знал. Но он подумал: «Тот, кто совершит этот арест, сразу станет любимцем Его Величества».
Из всего этого вышло то, что Ле Маю не пошел с королем и Монкларом в Лувр, а спрятался неподалеку от ограды Тюильри.
«Если этих людей там и вправду нет, с меня не убудет тут посидеть, — думал он. — Но никто ведь не видел, как отсюда кто-то выходил, да и в самом деле выйти отсюда нельзя, а значит, если я принесу королю добрую весть, мне выйдет большой прибыток. Буду, стало быть, ждать!»
И вот Ле Маю, спрятавшись за старыми деревьями, вменил себе в долг серьезное, внимательное наблюдение.
Ждал он довольно долго и уже собирался было отказаться от своей вахты, как вдруг кто-то вышел из дома. На невнимательный взгляд этот человек сошел бы за молодого дворянина.
Ле Маю понял, что это женщина. Это и в самом деле была Мадлен Феррон: как мы знаем, она выходила убедиться, что кругом все спокойно. Ле Маю приготовился пойти за ней, но она внезапно вернулась в дом.
«Надо еще подождать, — подумал наш наблюдатель. — Весь выводок должен быть в гнезде — значит, скоро наверняка вылетит».
И действительно, десять минут спустя показался огонек.
— Вот они! — прошептал Ле Маю.
Из дома вышел молодой дворянин, потом еще двое мужчин и две женщины.
Ле Маю пристроился шагах в пятидесяти позади Спадакаппы, замыкавшего этот маленький отряд, и осторожно пошел, прячась за деревьями, когда шли садами, или прислоняясь к стенам, когда проходили парижскими улицами, а если высокая фигура Спадакаппы останавливалась — падая ничком.
Когда дошли до улицы Сен-Дени, Алэ Ле Маю сменил тактику. Он вышел на середину улицы, горланя пьяную песню.