Теперь она увидела его таким, каким он был тогда.
Мы не можем сказать, что она его узнала: между Блуа и Фонтенбло, ей казалось, не было непрерывного перехода.
Не в тот ли миг, когда Маржантина перенеслась лет на двадцать назад, она пережила превращение, достигшее тончайших фибр ее души?
Король проехал в десяти шагах от нее. Он ее не видел.
А она — видела! Ее руки крепко сцепились. Она захотела закричать. И сама поняла, что еле что-то промычала…
А он уже проехал…
Тогда среди дворян, сопровождавших его, она увидела двух женщин. Женщины ехали рядом. Одна бросила на нее сверкающий взгляд, потом обратила этот взгляд к своей спутнице, указывая на Маржантину. Это была герцогиня д’Этамп. А спутницей была Жилет! Но Маржантина ее не узнала…
Вдруг лошадь герцогини д’Этамп поскакала в сторону и в несколько скачков оказалась рядом с Маржантиной.
Герцогиня склонилась к безумной, словно хотела погладить и успокоить злую собаку, и произнесла пару слов. Потом она вернулась назад так, что никто ничего не заметил.
— Вот она, твоя дочка, твоя Жилет!..
Эти слова упали на мозг Маржантины, словно капли расплавленного свинца. Они оживили ее, подхлестнули, бросили в сторону всадников, которые как раз въезжали в ворота замка.
— Назад! — рявкнул часовой.
— Моя дочка! Моя Жилет! — голосила мать на бегу.
Раздался выстрел. Окровавленная Маржантина рухнула на колени, протягивая руки к Жилет, потом завалилась назад и затихла.
Среди придворных раздался крик ужаса. Один из придворных кинулся к часовому.
— Кто тебе велел стрелять, негодяй?
— Королевский приказ! — отвечал часовой.
Придворный тихонько удалился, уже тревожась за свой поступок.
Но король не обратил на него внимания. Он смотрел только на Жилет, которая, спрыгнув с лошади, бросилась к Маржантине, и сказал герцогине д’Этамп:
— Дорогой друг мой, уведите эту глупышку: она себя скомпрометирует.
Узнал ли он Маржантину? Пока еще не узнал!
Итак, Жилет кинулась к Маржантине, встала рядом с ней на колени и приподняла ей голову. В этот миг лицо Маржантины, как ни странно, было красиво.
Тогда Жилет узнала безумную с улицы Дурных Мальчишек. Она вспомнила, какой ужас внушала ей эта женщина, вспомнила отравленную маску…
Из глаз ее выкатилась слеза, и она прошептала:
— Нет, это не мать…
Потому что, когда прозвучал зов Маржантины, звучный и проникновенный, в Жилет на миг мелькнуло и живо затрепетало отчетливое чувство: это мать ее зовет…
Теперь же разочарование было жестоким — до слез…
— Ступайте, ступайте, дитя мое… тут вам не место…
Жилет подняла голову и увидела герцогиню д’Этамп. Увидела она и нескольких придворных, которые подошли поближе и глядели на нее с изумлением. Короля среди них не было.
— А вот и хирург! — сказал один из присутствующих.
Жилет встала и пропустила хирурга.
Ей стало глубоко, мучительно жалко бедную женщину, которая назвала ее дочкой.
— Раненую надо перенести отсюда, — с ученым видом прогнусавил доктор. — Кто-нибудь знает, где она живет?
— Она живет в замке, в моих покоях! — откликнулась Жилет.
Эти слова у нее вырвались, так сказать, против воли, но произнесла она их страстно; ей казалось, что перенести Маржантину именно к ней будет очень важно. Еще минуту назад ей так не казалось.
Солдаты принесли носилки и уложили на них Маржантину.
— Как вы прикажете, мадам? — спросил хирург герцогиню д’Этамп.
— Слушайте мадемуазель де Фонтенбло, — с улыбкой ответила Анна.
Король прошел к себе в покои, не дожидаясь, чем закончится происшествие. Он был взбешен, а оставшись один, дал своему бешенству волю.
— Она мне дорого заплатит! — то и дело грозился он.
Эта угроза относилась к герцогине д’Этамп.
Вдруг он подскочил к столу, схватил перо и написал:
«Повелевается даме Анне де Пислё, герцогине д’Этамп, при получении сего удалиться в свои владения, откуда ей запрещается выезд без нашего дозволения и возврат ко двору, пока нам не будет благоугодно призвать ее вновь».
Он подписался и позвал Бассиньяка.
Камердинер явился.
— Позови капитана гвардии, — распорядился король.
— Господин де Монтгомери как раз в передней, государь. Но не желает ли Ваше Величество принять госпожу герцогиню д’Этамп?
Король содрогнулся.
— Ее принять? — закричал он. — Да пошла она ко всем чертям! А впрочем, нет — пригласи ее…
Секунду спустя взошла улыбающаяся герцогиня.
И одновременно с ней вошел вызванный Франциском I Монтгомери.
Король подал капитану бумагу, к которой он уже приложил и свою печать.
— Монтгомери, — сказал он, — прочтите и озаботьтесь исполнением.
Офицер быстро проглядел документ.
— Исполнять немедленно, государь? — спросил он.
— Сейчас же, — ответил король. Совершенная расправа несколько успокоила его. — Ступайте и ждите в передней.
Анна тоже пристально посмотрела на документ. Прочесть его она не успела, но поведение короля и удивленный взгляд Монтгомери позволили ей догадаться, что случилось.
Она подошла к королю и положила ему руку на плечо:
— Вы на меня сердитесь, Франсуа?
— Вы хотели со мной говорить, мадам, — сухо ответил король. — Я согласился дать вам аудиенцию. Но говорите поскорей…
— Поскорей! — воскликнула герцогиня. — Это чтобы не заставлять ждать Монтгомери, не правда ли, государь? Чтобы посадить меня в темницу? Отправить в изгнание? Скажите же, государь! Скажите вслух, как говорю я, чтобы все знали, что при французском дворе цена преданности зависит от королевской прихоти, что тот, кто сегодня рисковал для вас жизнью, завтра может быть изгнан или заточен! Ах, Франсуа! Такова ли цена моей верной, постоянной дружбы? Что вы ставите мне в вину? Что я уже не так красива? Пожалуй; это и впрямь большой недостаток, но я смею все же надеяться, что моя привязанность — уже не смею сказать любовь — когда-нибудь вознаградится не тем, что меня ввергнут в руки Монтгомери. И это в ту самую минуту, когда я собиралась оказать своему королю услугу… очередную услугу, государь!
Эти слова она бросила королю, как наживку, и тут же притворилась, что уходит (так, впрочем, поступают все женщины).
— Прощайте, государь, — проговорила она таким голосом, как будто вот-вот разрыдается. — Прощайте, Франсуа!
Король схватил ее за руку. Слова «очередная услуга» он не пропустил мимо ушей: ведь Анна никогда не хвасталась своими услугами зря.
— Оставьте меня, государь! — воскликнула она.
— Черт же побери, мадам, какая муха вас укусила? С чего вы взяли, что вам грозит опасность?
— Государь, вам хватит духа забрать ту бумагу, что вы передали Монтгомери, и дать мне прочесть?
Все еще вырываясь, герцогиня подстроила так, что упала на руки королю. Анна была изумительно красива: одна Диана могла с ней сравниться. От ее волос исходил пьянящий аромат. В этот момент она во всем совершенстве представляла тип чаровницы.
Для Франциска I этого хватило с лихвой.
— Ну же, ну, — пробормотал он, — не надо так злиться!
Это было признание поражения.
— Бумагу, государь! — прошептала герцогиня.
— Монтгомери! — кликнул король.
Капитан гвардейцев вошел.
— Где приказ, который я вам передал? — спросил король.
— Вот он, государь.
— Так уничтожьте его. Я его отменяю.
Герцогиня протянула было руку, чтобы забрать бумагу, но Монтгомери сделал вид, что не заметил этого, и сразу бросил ее в камин.
— Можете идти, Монтгомери, — сказал король, обратив к нему такую улыбку, что королевские фавориты умерли бы от зависти, если бы ее увидели.
— Господин де Монтгомери и вправду умный человек, — заметила герцогиня.
— Он преданный солдат, — сказал король, — я буду его продвигать. Ничего существенного для вас в этой бумаге не было, но раз вы так тревожились — пускай от нее не останется и следа, я согласен… Однако вы сказали…
— Что я собиралась оказать вам услугу? Да, государь, дружескую услугу…
— В вашей дружбе я никогда не сомневался, Анна…
— Государь, эта женщина — та оборванка, в которую выстрелил ваш часовой…
Король нахмурился:
— Что с этой женщиной?
— Ее отнесли в замок, государь.
— В замок?! — удивленно воскликнул король.
— В покои герцогини де Фонтенбло, государь. Именно это я хотела вам сообщить: молодая герцогиня просила, даже требовала, чтобы ее отнесли туда. Я думаю, государь, они знакомы. Я думаю… нет, уверена, что вам стоит зайти к этой женщине.
— Сию же минуту иду! — воскликнул Франциск I.
— Ступайте же, государь, и помните: моя преданность такова, что я служу вам даже вопреки своим сердечным интересам!
Франциск I расчувствовался, что с ним бывало очень редко. Он схватил герцогиню за руки и прошептал:
— На самом деле я люблю только вас!
И поспешно бросился к покоям Жилет.
Герцогиня д’Этамп сотворила истинный шедевр отваги и женской хитрости. Она не только не сказала ни слова о своей ревности к Жилет (а король боялся этой ревности), но и выставила себя покровительницей их любви.
Отныне король не будет беспокоиться на ее счет. Отныне она станет законной любовницей и хозяйкой — хозяйкой снисходительной, закрывающей глаза на иные прихоти, потому что она для этого достаточно сильна!
Маржантину перенесли в ту дальнюю комнатку, которую занимала Жилет. Королевский хирург обнажил раненой грудь и осмотрел рану над правым соском.
Камер-дамы удалились с видом оскорбленной стыдливости. Жилет осталась. Она вызвалась даже помогать хирургу.
— Поднимите ей немножко голову… вот так… держите…
Жилет послушно поддерживала руками голову Маржантины, пока хирург промывал и перевязывал рану.
В это время Маржантина открыла глаза. Ее первый взгляд — смесь сомнения, бесконечного изумления и восхищения — был уставлен на Жилет.