– Марфочка, говорят, за тобой уже гоняются мальчишки? – с улыбкой поинтересовался генсек во время ужина. Марта Пешкова так смутилась, что не смогла донести до рта ложку с супом. – Много ребят за тобой бегает? – продолжал допрашивать покрасневшую девочку вождь.
– Хватит, папа, оставь Марту в покое, – пришла на помощь подруге Светлана.
Сталин рассмеялся и сказал, что теперь будет молчать. Он всегда выполнял приказы своей дорогой хозяйки. «Весь тот ужин я просидела как на иголках», – вспоминала Марта. Она не боялась Сталина, которого знала с детства.
Дети вождей жили своей собственной жизнью и не очень замечали, что творится вокруг. Светлана, к примеру, не обращала внимания на то, что в последнее время исчезло много друзей ее родителей. Едва ли не на глазах Марты не так давно арестовали очередного любовника ее матери.
Вся огромная страна дрожала от страха, но для детей большевистских руководителей, по крайней мере тех, чьи родители не были арестованы, эти годы были лучшими в жизни. В Советском Союзе по-прежнему царила джазовая лихорадка. В 1938 году на экраны кинотеатров вышла музыкальная комедия Александрова «Волга-Волга». На дачах днями напролет крутили песни из этого фильма. На приемах и балах в иностранных посольствах убийцы танцевали фокстрот. Каганович встретил новую музыку с большим энтузиазмом. Он считал, что джаз станет прекрасным подспорьем для энергичной советской молодежи. Вместе со своим другом, джазменом Леонидом Утесовым, Железный Лазарь даже написал специальную агитку. Называлось это руководство по джазу по-большевистски длинно: «Как организовать ансамбли песни, танцев и джазовые оркестры на железной дороге». Авторы требовали, чтобы на каждом железнодорожном вокзале Советского Союза был свой джаз-банд. Очень логично и правильно – народ необходимо было взбодрить.
«Эти годы действительно были временем большой радости и мечтаний о светлом будущем, – рассказывал через много лет Степан Микоян. – Мы постоянно жили в состоянии приятного волнения, настроение было приподнятым. В Москве открылись метро с красивыми люстрами и огромная гостиница „Москва“. Советские люди построили новый город, Магнитогорск, и одержали много других побед».
Большевистская пропаганда прославляла героев труда типа шахтера-ударника Стаханова, летчиков, полярных исследователей. О Ворошилове и Ежове слагали стихи и писали песни. Режиссеры снимали фильмы о советских героях.
«Да, это было время настоящих героев, – воспоминала Наташа Андреева, дочь члена политбюро. – Мы ничего не боялись. Жизнь была наполнена радостными событиями. Я помню улыбающиеся лица советских людей, покорения горных вершин, полеты героев-летчиков. Отнюдь не все жили под гнетом и притеснялись. В детстве мы знали, что главное – сделать людей сильными, дать им образование и создать Нового человека. В школе нас учили, как пользоваться разными приборами и орудиями. Мы выезжали за город и помогали колхозникам собирать урожай. Никто нам ничего не платил, это была наша приятная обязанность».
Героями были не только шахтеры, летчики и исследователи. Героями считались и чекисты. 21 декабря 1937 года органы отметили свою двадцатую годовщину. Празднование юбилея проходило в Большом театре. Оно вылилось в грандиозное представление. В окружении огромных букетов цветов и знамен с изображениями Сталина и Ежова Анастас Микоян, сменивший по такому торжественному случаю костюм с галстуком на партийный френч, выступил с праздничным докладом. «Перенимайте сталинский стиль работы у товарища Ежова так же, как он перенял его у товарища Сталина», – сказал Микоян. Но главным тезисом этого знаменательного выступления, несомненно, была мысль, что «каждый гражданин СССР обязан всемерно помогать НКВД».
Страна торжественно отметила сотую годовщину смерти Пушкина и юбилей великого грузинского поэта Руставели. Лаврентий Берия организовал в Грузии пышный праздник. В Тифлис приехали Ворошилов и Микоян. По мере того как Европа приближалась к большой войне, Сталин все теснее соединял традиционную русскую культуру с большевизмом.
Советская Россия сражалась тогда с фашистами в Испании. В СССР стало необычайно модным все, что связано с Испанией: испанские песни, голубые испанские фуражки с красной линией на козырьке и большие береты, которые носили, лихо сдвинув набок или на затылок.
О многом говорит название одной из самой популярных песен тех лет: «Если завтра война…». Неудивительно, что в такой атмосфере и дети вождей мечтали стать летчиками или военными. «Даже мы, дети, знали, что приближается война, – рассказывал приемный сын Сталина, Артем Сергеев. – Чтобы устоять в ней, мы должны быть сильными. Как-то дядя Сталин позвал нас, ребят, и спросил: „Кем вы хотите быть“?» Артем хотел стать инженером. Вождь покачал головой. «Нет, нам нужны люди, которые разбираются в артиллерии». Артем и Яков Джугашвили, который в то время уже работал инженером, поступили в артиллерийское училище. «Это единственная привилегия за всю жизнь, которую я получил от Сталина», – признался Сергеев.
Самой престижной перед войной считалась профессия летчика. Многие дети руководителей страны стали «сталинскими соколами». На летчиков учились Василий Сталин, Степан Микоян, Леонид Хрущев и другие.
Для детей это, возможно, и было славное время, а вот их родители наверняка придерживались иного мнения. Каждый день к ликованию примешивались глубокие депрессии, стрессы, неуверенность, тревоги. Конечно, советские люди не могли не тревожиться за собственную судьбу. Ведь у них на глазах арестовывали их друзей, коллег и родственников. Очевидно, что в глубине души у многих были сомнения. Но не стоит особенно доверять интервью в западной печати и вышедшим в России мемуарам, авторы которых уверяли, что их родители были убеждены в невинности всех арестованных. Это проявление запоздалой вины тех, чьи отцы принимали активное участие в массовой резне. Правда же была совсем другой. Андрей Жданов как-то сказал сыну Юрию, что Ежов всегда прав, даже в тех делах, которые кажутся невероятными.
Андреев был уверен, что повсюду прячутся «враги народа». Однако он придерживался мнения, что, прежде чем кого-нибудь арестовывать, необходимо провести тщательное расследование. Анастас Микоян сомневался во многих арестах, но его сын Серго говорил, что отец всегда оставался «убежденным коммунистом». Жены вождей иногда были даже фанатичнее своих мужей. Микоян вспоминал, что его супруга абсолютно верила Сталину и редко сомневалась в решениях вождя. Наташа Андреева рассказывала: «Мой отец верил во вредителей и в существование пятой колонны. Они, говорил он, разрушают наше государство и поэтому должны быть уничтожены. Моя мать была убеждена в этом не меньше его. Мы готовились к войне».
Партийные руководители никогда не говорили о репрессиях в присутствии детей. Детвора продолжала жить в мире лжи. Нежелание открывать свои мысли даже собственному сыну является одной из самых страшных примет того ужасного времени, считал известный физик Андрей Сахаров.
Дети вождей находились в информационной блокаде, но они не могли не замечать исчезновения родственников и друзей. Конечно, дети переживали и хотели спросить у родителей, что происходит, но эти темы во всех семьях считались запретными. Дети Микоянов слышали, как их родители и дяди шепчутся о волне арестов в Армении. Иногда Анастас забывался и громко восклицал: «Я не верю в это!» «Андреев никогда не говорил с нами об арестах, это было делом взрослых, наших родителей, – вспоминала Наталья Андреева. – Если арестовывали знакомого, папа говорил маме: „Дорошка, давай выйдем на минуточку. Нужно поговорить“». Дора Казан так же, как страстная обличительница Николаенко, говорила родственникам, что может определить врага народа по глазам.
Взрослые шептались на кухне, плотно закрыв дверь. Если жена Микояна задавала опасный вопрос, Анастас отвечал: «Немедленно замолчи!» Орджоникидзе перед смертью заставил начавшую было возмущаться по поводу ареста кого-то из знакомых жену замолчать, сказав: «Не сейчас!»
Особой популярностью стали пользоваться прогулки в лесу или вокруг Кремля. Не потому, конечно, что руководители так уж беспокоились о своем здоровье и хотели подышать свежим воздухом. Главная причина – только во время этих прогулок они могли откровенно разговаривать, не боясь, что их услышат.
Дом на набережной, уродливое и одновременно роскошное здание, был построен для молодых вождей, включая Хрущевых, большинства наркомов и родственников Сталина: Сванидзе и Реденсов. Жильцы каждую ночь с замиранием сердца прислушивались к шуму лифта и стука в дверь. НКВД часто арестовывал «врагов народа» по ночам. В романе «Дом на набережной» Трифонов рассказывал, как швейцар в униформе каждое утро сообщал жильцам, кого увезли ночью. В огромном здании одна за другой начали освобождаться квартиры. Они стояли пустыми, на дверях виднелись страшные печати НКВД.
Никиту Хрущева очень беспокоили родственницы, большие любительницы посплетничать. Он страшно рассердился, когда узнал, что его теща, простая женщина из деревни, часами болтает внизу. Никита Сергеевич лучше многих знал, что такие разговоры могут стоить жизни не только ей, но и всем окружающим.
Вожди постоянно держали наготове мешки с одеждой и едой для тюрьмы. Спали они с „маузерами“ и „наганами“ под подушкой, чтобы покончить с жизнью, лишь бы не попасть в застенки Лубянки. Те, кто был умнее, объясняли детям, что делать и как жить, если арестуют родителей. Мать Зои Зарубиной, приемной дочери высокопоставленного чекиста, учила: нужно собрать теплую одежду и уехать с маленькой сестрой, которой было восемь лет, в деревню к родственникам.
Дети, конечно, замечали частые переезды. После каждого ареста и расстрела освобождались квартира и дача. Их тут же с большим удовольствием занимали те большевики, которые пока еще были живы, и их честолюбивые жены-домохозяйки, не забывавшие даже в это страшное время о повышении уровня собственной жизни. Сталин при помощи таких подачек еще крепче привязывал соратников к репрессиям и резне. Семья Ежова после ареста Генриха Ягоды быстро переехала в квартиру бывшего наркома. Жданов получил дачу Рудзутака. Молотову досталась дача Ягоды, а позже – рыковская.