у: и этим безумным и бессмысленным Шуркиным взглядом, и бессвязным лепетом про красных, белых и зеленоглазку. Ей казалось, что она чуть не потеряла его – так просто, прилюдно, посреди полного благополучия вдруг раз – и любимый человек тушится, как ненужный окурок. И всё, и нету. А Шурка, как ни в чем не бывало, вдруг встал и осмысленно и даже настойчиво потребовал, чтобы Лидка пошла его провожать.
Мимо такой пройти было невозможно! Лидка, 1930-е гг.
Лидка пошла.
А по дороге разлюбила.
Резко.
– Ты хоть помнишь, что было? – спросила она Шурку. – Что на тебя нашло? Я чуть не умерла от горя.
Она совсем не ожидала услышать то, что услышала.
– Прости, я хотел доставить себе удовольствие, а о тебе совсем не подумал. Нанюхался кокаину, и мне так захотелось пострадать… Я и начал страдать! Устроил вот такое представление. Неужели тебе не понравилось? Мы ж артисты! Ты должна была это оценить!
Лидка пристально посмотрела на него, словно увидела совершенно чужого человека.
– Пойдем ко мне, пойдем, прошу тебя! – Он было схватил ее за руку, но Лидка не захотела, чтобы он даже притрагивался к ней.
– Никуда я больше с тобой не пойду. Всё. Хватит. Прощай!
Она развернулась и быстро зашагала от него прочь. Настала эра Бориса Киреевского.
Эра моего деда.
Эра Бориса
Все эти полудетские годы, неокрепшие отношения, страхи, сомнения и разочарования были уже полузабыты, Москва брала своё. Шура танцевал в одном московском театре, Лидка – в другом, дороги их никак не пересекались, а специально их никто и не пересекал. Борис ей писал, часто и красиво. Но что молодой девушке делать с письмами в таком большом городе? Она вежливо отвечала, ничего не обещала, спрашивала, как там родня, Саратов, Волга. Эта переписка стала уже обыденной, как между близкими родственниками, когда досконально всё друг про друга знаешь, но по инерции или из приличия продолжаешь задавать вопросы. Так и шло, год или даже два, письма приходили реже, Борис писал, что тоже скоро собирается в Москву – вызвали его на интересную работу. А однажды прямо у ворот двора на Поварской Лидка увидела со спины красивого осанистого мужчину с чуть кудрявым непослушным вихром, который он все время поправлял рукой. Что-то знакомое было в этом жесте, что-то очень знакомое, и Лидка мучительно старалась вспомнить, кто так похоже делал из саратовских мальчишек. Но со спины элегантного мужчину не узнала. Она подходила к воротам, а тот уже зашел во двор и бодро зашагал скорее всего ко входу Клуба писателей, туда, направо. Просто больше некуда ему было идти – в том углу был их дровяной дворик с подземельем да вход в клуб. Лидка стояла уже на Поварской, за воротами, роясь в сумочке, и краем глаза глядела через решетку вслед незнакомцу. Не как все он был, совсем не как все. Со скрытыми повадками, породистый, в каждом шаге чувствовалось значение. Лидка залюбовалась силуэтом и приостановилась. Таких просто не бывает, подумала она, во всяком случае, она еще таких не видела. Она как-то привыкла, что все ее красивые друзья женщинами совсем не интересовались (среди балетных это часто бывало), но незнакомец выглядел по-другому, и не почувствовала она ничего двусмысленного, а уж такие вещи она различала хорошо. Забыла о нем, а через несколько дней столкнулась во дворе нос к носу. Это был Борис. Изменившийся, сильно возмужавший, оставивший в Саратове свою форменную шинель с фуражкой, прифасонившийся и посерьезневший. Они оба чуть не присели от неожиданности.
– Лидка! А я собирался написать тебе письмо! Чтобы с обратным адресом уже, чтобы было куда отвечать! – Борис раскраснелся от удивления и неожиданности.
– Приехал… Ты уже работаешь? Как ты? – Лидка смотрела на него во все свои зеленые глаза и еще не до конца верила, что тот хорошенький мальчик превратился в такого яркого мужчину. Хотя чувствовалась теперь в его глазах с поволокой какая-то сумрачность и неосознанная тревога: то ли недовольство собой, то ли окружающими.
– Работаю. Горький вызвал…
– Горький? – удивилась Лидка. – Вот как! А кем ты теперь?
– Директором Клуба писателей, дело новое и ответственное. А ты здесь живешь?
– Да.
Оба они странно себя почувствовали, встретившись тогда случайно в Лидкином дворе. Вроде по письмам были близки и шутили, обсуждали любые темы, вспоминали юношескую жизнь, как Борис ревновал тогда к Шурке, и про сестер-братьев, их любви и опыты, и про родителей, их проблемы и тревоги, и даже про мировую революцию могли перекинуться, и стихи Маяковского обсудить, а тут… Стояли оба, словно неживые, выдавливая из себя по слову, будто только сейчас на улице познакомились. Мешали им произносимые слова, оба привыкли друг друга читать, не слушать.
– Ну ладно, я как-нибудь зайду, – произнес Борис, отводя глаза.
– Да и мама будет рада тебя видеть. И сестра. Мы вон там, видишь арку? Заходи! – Лидка протянула ему руку, и он ее по-товарищески пожал.
Борис приходил теперь в их двор ежедневно, скромно здороваясь со всеми по пути, и скрывался за массивной дверью главного дома усадьбы, там, где располагался теперь Клуб писателей.
Лидка видела его иногда, как он проходил мимо китайских яблонь, заговаривал о чем-то с Тарасом, тот кивнул, нежно гладил головки двух Райкиных близнят, самозабвенно копавшихся в пыли, махал и кланялся Поле, которая сидела у входа в дом.
«Борис, Борис – красивое имя, лучше, чем Шура, правда? – спрашивала она у сестры. – Необычное какое-то. А Шура – девичье, скорее, да?» – «Ну да, уж стопроцентно мужское, но нормальное, чего ж необычного? – удивлялась Ида. – Я понимаю, если б его звали Антип или Елиазар, а Боря – чего ж тут такого? Красивое русское имя, если сына рожу, так и назову».
Любимое место во дворе. Поля с Милей, Борис с Яковом сидят. Мечтательная Лидка с сестрой Идой стоят. 1930-е гг.
«Нет, совсем даже необычное, – Борис, Бо-рис», – настаивала Лидка и слушала себя, как произносится это имя. Стала почему-то постоянно думать о нем, Борисе, ежедневно проходящем мимо их входа в подземелье. Лидка старалась чаще бывать дома и невзначай попадаться ему на глаза – вешала белье, например, именно в то время, когда он шел на работу или, закончив ее, выходил во двор. И не нужно совсем ему было знать, что белье часто вывешивалось сухим и даже уже глаженным – какая разница, главное, Лидка должна была его красиво развешивать, а уж это она могла, безо всякого сомнения, – балерина же!
И вдруг однажды увидела его, Бориса, у самого входа в их подземелье. Сначала даже не поняла, что это он. Она поднималась по кривым ступенькам вынести мусор, неприбранная и запыхавшаяся, а он стоял прямо в дверях, закрывая собой весь белый свет. Лидка сощурилась и не поняла, чья это тень, кто там так не вовремя, зачем? Она заслонилась рукой от солнца, пытаясь рассмотреть пришельца. Но палило вовсю, и она только и увидела ярко-белые подсвеченные волоски, как светящийся нимб над его головой. Обошла кругом и когда, наконец, поняла, что это Борис, вспыхнула от неожиданности.
– Здрасьте, – выдохнула она.
– Вот, решил зайти, – просто ответил он.
– Сейчас, я быстро мусор выброшу, неудобно так, некрасиво, подожди, не уходи, стой здесь, – и она побежала с ведром к большому баку, который стоял у самых ворот. Торопилась очень. Борис стоял на том же месте, стоял, не двигался, как она просила.
– Да, извини, ну, как у тебя на работе? – несколько официально произнесла Лидка, хотя внутри все трепетало.
– Да все хорошо, вроде не жалуюсь, – сказал он. – Я все время наблюдаю за тобой в окно. Я уже две недели не могу работать.
– Что же тебе мешает? – Лида сделала вид, что не понимает, о чем речь. Она, с одной стороны, была разочарована, что город так быстро пал, и дальше томно развешивать белье, призывно вздыхать и выстраивать сложный природный сценарий отношений мужчины и женщины, продумывать шаги наступления уже было не нужно, а с другой – она понимала, что чары ее колдовские на самом взлете, если такой мужчина сам идет в сети, спрятав куда подальше свою мужскую гордость.
– Я утратил работоспособность, – прозвучал странный ответ. – Я иду на работу, чтобы увидеть тебя, прихожу и весь день смотрю на тебя в окно. Мне кажется, что мне снова восемнадцать. У меня встали все дела…
– Чем же я могу помочь? – подняла на него Лидка изумрудные глаза.
– Не знаю… Давай куда-нибудь сходим.
Роковая Лидка
– Куда? – Лидка машинально задавала вопросы, ответы на которые ей совершенно неинтересно было слышать, просто поскорей бы с ним, с Борисом куда-то уйти, чтобы он взял за руку и повел, неважно куда, просто увел и всё… – Так куда, говоришь, ты хотел меня пригласить? – еще раз повторила Лидка, подпуская в голос интонацию заинтересованности, но так, самую малость.
– В ресторан можно, в «Яр» на цыган или хочешь, в «Эрмитаж»…
– В ресторан? – удивилась Лидка. – У меня, что, такой голодный вид? Как-то банально это, в ресторан…
– Скажи, что ты хочешь, и я все исполню! – Борис это произнес так, словно стоял перед главнокомандующим.
– А пойдем-ка в Планетарий! Там такие лекции, очень научные, про планеты, звезды. Сестра ходила, рассказывала. Я давно хотела посмотреть, но всё никак не могла собраться. – Лидка была уверена, что она это хорошо придумала, про Планетарий-то.
– Ровно в семь за тобой зайду, – обещающе произнес Борис.
– Я сама выйду во двор, не надо заходить, – попросила Лидка, испугавшись, что их бедненькое и сыренькое подземелье испугает директора Клуба писателей.
Борис еще раз пристально посмотрел на нее, продырявив взглядом насквозь, а Лидка только сильнее схватилась за ручку пустого цинкового ведра, чтобы устоять и не броситься ему на шею.
– До встречи, Борис Матвеевич, до вечера…
Самое важное, о чем сейчас думала Лидка, – в чем пойти, как одеться, ведь до вечера оставалось с гулькин нос! Внешности она уделяла много времени, но цель ее заключалось в том, чтобы выглядеть не кричаще и ярко, а чисто, опрятно и достаточно скромно, с тем самым изысканным шиком, который она себе могла легко позволить, – шила она прекрасно, вкус у нее был отменный. Они с Идой даже организовали у себя в комнате кружок кройки и шитья, поскольку Лидка устала от постоянных соседских просьб что-то выкроить, стачать и сметать, да и времени на это не было. А теперь по субботам – будьте любезны, с 3 до 5 прошу вас с вашими выкройками и моделями ко мне в подземелье – «Зингер» всегда в ожидании, стол пуст, ножницы, мелки, катушки, сантиметровые ленты, все готово, во всем помогу, всему научу. А так, вдвоем весело: одна кроит, другая строчит и вместе соседкам все объясняют, красота!