й снегоуборочной машине, потом тщательно посыпал очищенное песком, а к 7 уже заходил во двор, и все знали без будильника, что пора вставать, когда слышали Тарасову лопату – «пшшшш, пшшшш, пшшшш…».
Тарас улыбнулся во весь рот и кивнул Алле. Потом внимательно посмотрел на ее спутника. Он всегда отслеживал всех незнакомцев, особенно если те шли одни: кто, к кому – ведь с него спрос будет, если что. А Алла росла у Тараса на глазах, он любил Киреевских, уважал Полину и Лиду, за долгие годы они уже сроднились, зная друг о друге больше, чем иной раз члены одной семьи, и ему было небезразлично, кого Аллуся ведет в дом. Минтай внимательно посмотрел на пришедших, завилял Алле хвостом, ткнулся морозным носом в коленку и с подозрением обнюхал Роберта. Потом махнул на все лапой и сел, начав яростно чесать за ухом.
– Пришли, я вон там живу! – сказала Алла Робе и показала в глубь двора. – Зайдем? Чаем угощу.
– Нет, спасибо, неудобно, я в следующий раз.
– Пойдем, говорю! Удобно, именно сейчас удобно! – Алла взяла за руку и потянула за собой большого, неуклюжего парня. – Только мы в подвале живем, ничего?..
– Меня испугать практически невозможно, – сказал Роберт, осмотревшись. – Под землей должно быть уютно, правда же?
Роберт удивился тогда, с какой легкостью его восприняли, как Лидка сразу побежала на кухню печь лепешки (тесто почему-то было заранее поставлено, будто знали), а баба Поля стала расспрашивать про учебу, про Петрозаводск, про родителей и младшего брата. И сидели долго, и ему не хотелось уходить, да и отпускать его никто не собирался. Он вдруг понял, как всю жизнь не хватало ему такой простой теплоты, таких обыденных звуков, такого восхитительного запаха пригоревшего масла, такой милой женской суеты вокруг. А когда ушел уже затемно, Поля подытожила:
– Лучится добротой. Редкий. На Илью Муромца похож.
– А глаза-то какие… Вот сразу видно человека! И грима на нем нет ни капли, – с улыбкой сказала Лидка.
– Какого грима? – Алла сначала даже не поняла.
– Естественный, простой, без двойного дна. Не то что Пупкин.
– Да ладно, сдался тебе этот Пупкин! На то он и Пупкин! Мы о нем забыли уже! Зато Роберт стихи такие пишет! Талантливый очень! – Алла попыталась свернуть разговор в сторону от такого детального обсуждения, но мама с бабушкой интуитивно чувствовали, что дело совсем не в таланте, славе или там деньгах – дочь привела к ним человека с такой огромной душой, что могло бы хватить на весь город.
– Светло от него. Вот и весь мой сказ, – улыбнулась Поля.
Таким Роберт впервые появился во дворе на Поварской. Начало 1950-х
Гнида
Вскоре все в институте стали говорить о скорой женитьбе Аллы и Роберта.
– Ты, говорят, на Алке собираешься жениться? – спросил однажды Гена, слишком приблизившись к Роберту и пуская «дукатный» дым ему в лицо. Имя он свое не любил и всегда мечтал, чтобы его хотя бы называли Геннадием, но это полное имя не держалось на нем, сползало, а детское Геночка прилепилось – не оторвать.
– Да, скоро, – ответил Роберт.
– Ну-ну, старик, ты подумай хорошенько, товар-то уже пользованный, лежалый, в прямом смысле слова, тебя это не смущает? – ехидно спросил друг.
– О ч-ч-чем ты?
– Ну, ты ж в курсе, что мы с ней гуляли, с результатом гуляли, она из этих баб, из близлежащих, – он приблизился к Роберту еще и стал с ухмылкой что-то шептать ему на ухо. Садистская улыбка извивалась на губах, а бесстыже-бесцветные глаза смотрели в пустоту. Роберт молча и сосредоточенно слушал, опустив взгляд, а потом, даже еще чуть приблизившись к Генкиному уху, тихо и совсем не заикаясь, сказал:
– Я бить тебя не буду, Пупкин, еще убью невзначай. А сидеть из-за тебя не хочу. Но знай, что ты – гнида. Таких давить надо.
Геночка присел, словно его слегка сверху пристукнули мухобойкой, недоуменно заиграл лицом и, секунду подумав, браво заржал:
– Да ладно, старик, я ж пошутил, надо же было проверить твои чувства, – Генка наигранно засмеялся и испуганно попытался все свести к шутке. – Мы ж друзья, старик, ты чего, в самом деле, поверил?
– Еще одна такая шутка, и раздавлю. Я тебя предупредил. – Роберт очень спокойно посмотрел в Генкины юродивые глаза. Тот не выдержал, взгляд отвел.
– Да понял я тебя, чего ты бешеный такой? Пойдем лучше выпьем!
– Пошел ты…
Они долго потом не разговаривали, но Алла все же помирила их.
– Геночка, ну что за сволочной характер у тебя, ну на хрена тебе надо было так пошло врать? – возмущенно спросила Алла.
– Я и не думал врать, я фантазировал! Я не могу без творчества даже в таких делах, – пытался оправдаться Гена.
Роберт, совсем молодой и только приехавший в Москву. Начало 1950-х
– Мудак ты, а не творец, – сказал Роберт. – Мог бы запросто друзей потерять. Да и жизнь заодно. Я еле тогда сдержался, чтоб не убить, – не то пошутил, не то на полном серьезе сказал Роберт.
– Ну ладно вам, ребят, кто старое помянет, тому и глаз вон! Пошли выпьем?
Свадьба
Свадьбу решили справлять в ноябре, пока еще более или менее свободно перед зимней сессией. Роберт сильно нервничал перед тем, как сообщить матери о предстоящем торжестве, зная, что отреагировать она может по-своему. Написал, что вот так и так, влюбился в замечательную девушку, однокурсницу, Алёной зовут, красивая, умная и очень добрая. «Не бывает такого, – был ответ, – чтоб и красивая, и умная, и добрая, и все вместе. Глупый, она ж окрутить тебя хочет, а ты от любви ослеп и не видишь ничего! От законной жены отказался и бросаешься на первую встречную!» – «Нет, мама, она не первая встречная, я ее люблю, я всё решил, женюсь».
И начались приготовления. Ближе к осени Роберт послал родителям приглашение, мол, скоро праздник у меня, свадьба, 14 ноября, милости просим. Решили справлять скромно, по-студенчески. Домой народа много звать не стали, развернуться было совсем негде, пригласили только самых близких друзей и соседей. Время было холодное, в инее, на улице не сядешь. Лидка расстаралась, как могла, готовилась заранее, писала список блюд и необходимых продуктов. С продуктами, в общем-то, было тогда нормально, однообразно, но нормально, но никак не могли достать необходимое количество муки, а Полиных пирожков и Лидкиных лепешек ждали все! Лидка послала Принца на рынок, он купил муку из-под полы, а потом еще несколько раз ходил туда до тех пор, пока не выполнил все заказы. Поля нажарила, наконец, пирожков с мясом – семейных, фирменных. Ида приготовила рыбу под маринадом. Еще запекли гуся, его всегда почему-то готовили по большим праздникам, хотя есть в этой дурной птице особенно было нечего, но традиция – куда деваться. Картошки наварили с укропчиком, рыбы всякой богатой накупили, икры двух цветов красиво на яйца выложили, салатов нашинковали, банок понаоткрывали, губернаторской баклажанной икры почти корыто наделали, в общем, много – не мало, это был Лидкин принцип. Печенкин еще ведро своей окрошки настрогал. Специальная, свадебная, сказал, с курятиной и самой хорошей постной рыночной говядиной, не пожалел. Все равно же на следующий день после первой свадьбы надо было для двора еще одну свадьбу устраивать, жениха представлять, знакомить со всеми, это ж новый житель, как-никак. Так что приготовили с лихвой, чтобы еды хватило на оба торжества.
Родители у входа в подвал. Начало 1950-х
Лидка была счастлива, что Аллуся выходит замуж за Роберта. Какой парень! И глаз не оторвать, и поговорить есть о чем, и надёжа, и опора, и всем на зависть. Хотя последнее, конечно, ее не слишком радовало: зависть – чувство злое, нехорошее, разрушающее, а студентки вон как на него смотрят! Даже Сусанна Николаевна, когда его видела, всё грудь поправляла. Поля ее стыдила: у тебя, говорит, совесть есть? Чего топорщишь? Парня мне давай не будоражь! Ишь, мать моя, бес в ребро! Но Роберт во все свои огромные серые глаза глядел только на Аллу, не веря еще, наверное, что она теперь его, что у него дом, настоящая семья и что его, наконец, кто-то любит. Он снова просил, чтобы мама с отчимом приехали на свадьбу, но они вроде как не смогли отпроситься со службы. Получил письмо с вопросами. Потом вызвали на главпочтамт – заказной звонок из Петрозаводска, от родителей.
– Не послушал мать? Говорят, все-таки женишься, сына? Зачем так торопишься? – прямо спросила Вера Ивановна, узнав, что все настолько серьезно, что это не пустые разговоры и что скоро свадьба.
– Мам, ты о чем? Я ее люблю и хочу на ней жениться. Люблю, и все. Давай это не будем больше обсуждать, – попросил Роберт. – Я решил.
– Давай не будем. Просто знай, что я свое материнское согласие не даю. На тот брак дала, а на этот не даю. А жизнь тебе покажет, кто прав, кто не прав. Но счастья тебе желаю. Ты сын мой, первенец. Буду рада, если у вас с ней получится. До свидания, сына, удачи тебе в семейной жизни.
Роберт сильно переживал тогда, никак не мог понять, как так можно: он же любит, любит до дрожи, навсегда, навечно – он это точно знал, а мама вот так, наотмашь. Пришел домой расстроенный, несчастный, мать ведь любил, уважал ее. Стал с домашними говорить, советоваться.
– Подожди, Робочка, не форсируй события, – начала Лидка. – У нее свой авторитет, она привыкла, что ты всегда ее слушал, а тут вдруг против пошел, понять можно. Дай ей время, она ж должна увидеть, что это твое решение и жизнь твоя собственная. По ее поступил уже разок, теперь имеешь полное право и по-своему.
– Нам, матерям, что главное? – вступила в обсуждение Поля. – Главное – уважение. Главное, объяснить по-человечески, достойно и без обид. Любая мать такой разговор поймет и простит. Подожди просто, не обижайся и поступай, как велит сердце. А к матери – только с уважением.
Роберт даже стихи маме написал, отослал, но ответа не получил.
Мама,
что ты знаешь о ней?
Ничего.