784.
Православная религиозность императрицы Марии Александровны не могла не повлиять на формирование искренней религиозности ее детей. Александр III вспоминал: «Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говению; своим примером и глубоко христианской верой приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала. Благодаря Мама мы, все братья и Мари, сделались и остались истинными христианами и полюбили и веру, и Церковь»785. После смерти матери цесаревич Александр Александрович писал младшему брату: «Если бы речь шла о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что я знаю, что она была святая»786. Так старший сын оценил роль матери в формировании его православной религиозности.
Следует также отметить, что «кружок» императрицы Марии Александровны был центром придворных славянофилов. Большое влияние на императрицу во второй половине 1850-х и в 1860-е гг. имели ее фрейлины А. Ф. Тютчева и А. Д. Блудова. По воспоминаниям мемуаристов, Антонину Блудову при дворе прозвали «жандармом православия»787.
В конце царствования Александра II был намечен «кадровый резерв» на должность царского духовника, поскольку Бажанов находился уже в весьма преклонном возрасте. В качестве преемника рассматривался Иван Леонтьевич Янышев. Он родился в 1826 г. в семье дьякона Калужской губернии. Курс в Санкт-Петербургской духовной академии Янышев завершил с ученой степенью бакалавра физико-математических наук. В 1851 г. его определили священником в православную церковь в Висбадене. В 1856 г. Янышева перевели в Санкт-Петербургский университет профессором богословия и философии, но в 1858 г. вновь направили в заграничную командировку, назначив священником к церкви русской миссии в Берлине. Затем был вновь Висбаден, где он проработал с 1859 по 1864 г. Все это время Янышев достаточно активно занимался научной работой.
И. Л. Янышев
Придворная карьера Янышева началась в 1864 г., когда он был приглашен в Копенгаген, чтобы преподавать Закон Божий невесте российского цесаревича, принцессе Дагмар. Цесаревичем на тот момент был тяжелобольной Николай Александрович. Наследник счел необходимым лично встретиться с Янышевым, с которым «долго беседовал… о предстоящей задаче, и остался вполне доволен отношением к столь важному делу ученого-богослова»788. После того как в 1866 г. Дагмар превратилась в цесаревну Марию Федоровну, услуги Янышева не были забыты, и его назначили ректором Санкт-Петербургской духовной академии (1866–1883).
Именно Янышев в своих проповедях с церковной кафедры толковал великие реформы Александра II. Когда осенью 1866 г. в Россию прибыла невеста цесаревича Александра Александровича – принцесса Дагмар, именно Янышев готовил ее к церемонии миропомазания, а императрица Мария Александровна учила ее, как подходить к иконам и молиться. 12 октября 1866 г. в Большой церкви Зимнего дворца состоялась церемония миропомазания, и принцесса Дагмар получила новое имя – Мария Федоровна789. Обряд миропомазания совершал митрополит Исидор в Большой церкви Зимнего дворца. Принцесса во время обряда была одета в простое белое платье со шлейфом, без украшений. Свидетельницей выступила сама императрица Мария Александровна790. В 1874 г. Янышев был призван к участию в делах по старокатолическому вопросу в качестве официального представителя русской церкви на боннской конференции. Именно он произнес 2 марта 1881 г. проповедь над гробом убитого террористами Александра II. По воспоминаниям Богдановича, эта речь произвела большое впечатление на присутствовавших: «Государь не скончался, он убит! Убит!» – закричал он на всю церковь. Эти слова были встречены глухими рыданиями»791.
Продолжателем православной традиции на российском императорском престоле стал Александр III. «Мужицкая» внешность царя органично сочеталась с его глубокой верой. Современники подчеркивали, что личная религиозность Александра III носила камерный характер, но искренность этого чувства была совершенно очевидна для окружающих. Описывая события лета 1877 г., один из воспитателей царских детей, пообщавшись с будущим императором, отметил для себя, что цесаревич показался ему рассудительным, патриотичным, сведущим в русской истории и очень религиозным792.
Многолетний соратник Александра III граф С. Д. Шереметев вспоминал, как однажды, в начале 1870-х гг., цесаревич Александр Александрович предложил ему искупаться. Тогда граф увидел на груди великого князя множество образков и среди них крест793. Граф вслух высказал свое удивление, поскольку в аристократической среде подобная религиозность не была принята. Впоследствии Шереметев объяснял увиденное русской натурой Александра III, которому была совершенно чужда космополитичность его отца.
Проявлялось это и в большом, и в малом. Так, Александр III, в отличие от отца, любил Москву. Он часто говорил, что его давнее желание – пожить в Москве, провести в ней Страстную неделю, поговеть и встретить Пасху в Кремле794. Именно Александр III инициировал начало «императорской серии» ежегодных пасхальных яиц работы мастеров фирмы К. Фаберже. Именно Александр III положил начало традиции ежегодного пасхального христосования не только со свитой, но и с прислугой и нижними чинами охраны. В его уборной Аничкова дворца всегда горела в углу лампада перед иконами с подвешенными пасхальными яйцами795.
Александр III хорошо знал детали православной обрядности, ему был близок и понятен церковный символизм. Он чувствовал, что без православия нельзя быть всецело русским человеком, что отречение от него равносильно отречению от России, ее духа, ее истории, ее преданий, ее силы796.
При Александре III Зимний дворец остался только парадной резиденцией, поскольку царь там не жил. Он продолжал жить в Аничковом дворце, в котором поселился еще в 1866 г., после женитьбы. Примечательно, что в 1865–1866 гг., накануне свадьбы цесаревича, была перестроена церковь Аничкова дворца. Постепенно она пополнялась древними иконами, которые собирал цесаревич. Для звонницы были заказаны особые колокола, повторявшие знаменитые ростовские звоны. Даже священником в Аничковой церкви стал простой армейский полковой священник, которого судьба свела с цесаревичем во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Более того, в церковь Аничкова дворца имели право ходить все живущие во дворце: прислуга, кучера, старики унтер-офицеры. По свидетельству современников, «в церкви Аничкова дворца чувствовалась та теплота, которая совершенно отсутствовала в Малой церкви Зимнего дворца; стояли не чиновные люди, не свита, а разночинцы, и дорожили они этим правом… было что-то патриархальное в этом совместном молении, что-то резко отличавшееся от обычных дворцовых порядков»797.
Тот же мемуарист, рассказывая о парадном выходе в Зимнем дворце 6 января 1891 г. по поводу очередной церемонии водосвятия на Неве, описывал церковную службу следующим образом: «Служба прекрасная, пение безукоризненное, церковь полна, фрейлины направо, царедворцы налево. Толпа равнодушных, дипломатический корпус со своими дамами в окнах Николаевской залы. Бинокли наставлены на Неву. Зрелище»798.
Так же любовно Александр III обустроил и церковь Гатчинского дворца, в который он переехал со всей семьей в конце марта 1881 г. Надо заметить, что дворцовая Гатчинская церковь в начале 1880-х гг. имела вид не то гостиной, не то проходной комнаты, чему способствовали лестницы с двух сторон и полное отсутствие икон, кроме самых необходимых, на иконостасе. Мало-помалу Александр III лично занялся украшением церкви. Все подносимые ему иконы он развешивал там, причем некоторые – собственноручно. Церковь украшалась пасхальными яйцами, была возобновлена живопись, появилось «царское место». В результате через несколько лет она стала неузнаваема и действительно начала походить на православный храм. В ней как будто стало теплее, и протестантский оттенок совсем исчез. Граф С. Д. Шереметев подчеркивал, что Александр III «любил щегольнуть знанием церковного устава, хотя иногда и ошибался, но всегда дорожил церковным благолепием и был глубоко верующим (православным) человеком без всякой тени ханжества»799.
Столь пристальное внимание Александра III к своим домовым церквям вызывало удивление даже у священников. Граф С. Д. Шереметев в мемуарах привел высказывание духовника царя Янышева по поводу того, что царь «вообще так любит иконы». В свою очередь граф выразил удивление по поводу «удивления» Янышева, которого он называл «двуличный Янус»800.
Там не менее не ко всем придворным храмам Александр III относился одинаково. В Петергофе, в парке Александрия при императоре Николае I по проекту архитектора К. Ф. Шинкеля была выстроена придворная капелла Святого Александра Невского, в модном тогда готическом стиле. Александр III знал эту церковь с детства и не скрывал, что она ему не нравится, поскольку построена по образцу немецкой кирхи. При этом ему нравилась Ливадийская церковь801, выдержанная в строгих православных архитектурных традициях. Кроме того, ему были дороги воспоминания о матери, которая также любила эту церковь и особенно заботилась о ней802.
При Александре III императорский двор стал более строго следовать традициям православной обрядности. Во многом это было связано с влиянием обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева. Так, ему удалось добиться принятия решения о полном прекращении театральных представлений в Петербурге во время Великого поста. Запрет на светские развлечения соблюдался и в императорской семье. Даже у маленькой великой княжны Ольги на время Великого поста прерывались уроки танцев803.
Следует подчеркнуть, что Александру III удалось передать свое отношение к православию детям. Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала, как в дворцовой церкви Гатчинского дворца собиралась семья и свита на пасхальную заутреню. С одной стороны, все неукоснительно следовали правилам этикета – на голове усыпанный жемчугами кокошник, вышитая вуаль до талии, сарафан из серебряной парчи и кремовая атласная юбка. С другой стороны, несмотря на неизбежную придворную официальность, религиозный порыв проявлялся в полной мере: «Я не помню, чтобы мы чувствовали усталость, зато хорошо помню, с каким нетерпением мы ждали, затаив дыхание, первый торжествующий возглас «Христос Воскресе!»