Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 1 — страница 26 из 30

Воспитание детей

Родители во все времена старались дать детям самое лучшее, в первую очередь воспитание, образование, крепкое здоровье. Огромное значение воспитательному процессу придавалось и в императорской семье. Старшее поколение понимало, что со временем эти мальчики будут управлять огромной империей, а девочки станут женами владетельных персон.

Кормилицы и педиатры при императорской семье

С самого рождения у императорских детей постепенно формировался собственный штат, отвечавший за их здоровье и благополучие.

Фундамент здоровья детей закладывается вскармливанием. Высокородные матери сами своих детей, как правило, не кормили, для этой роли очень тщательно подбирали специальных кормилиц. В основном, ими были крестьянки из ближних деревень. Ответственность за подбор кормилиц и состояние их здоровья целиком лежала на придворных медиках. Поскольку детей в царской семье, как и во многих аристократических семьях, рождалось много, то и кормилиц требовалось не меньше. Именно по этой причине супруга Павла I – императрица Мария Федоровна заботилась о санитарном состоянии не только пригородных резиденций, но и близлежащих деревень, которые являлись «рассадником кормилиц для царских и городских детей». Например, под Павловском таким «рассадником кормилиц» стала деревня Федоровская.

Императрица Мария Федоровна

Лейб-медик Рюль отмечал, что в деревне народ был «трезвый, здоровый, постоя никогда не было, а все знают, что постой войск портит женщин и нравственно»⁸⁷.

Подбор кормилиц «из народа» имел еще одну очень важную сторону – политическую. То, что российского⁸⁸императора вскармливала простая русская крестьянка и у царя имелись молочные братья и сестры из крестьянской среды, было очень важным кирпичиком в фундаменте неразрывной мистической связи царя и народа.

Имена кормилиц оставались в истории. Для самих кормилиц кроме статуса, разумеется, были очень важны пожизненная пенсия и денежные подарки к тезоменитству, Рождеству и Пасхе.

Кормилицей Николая I стала красносельская крестьянка Ефросинья Ершова. История взаимоотношений Николая I с кормилицей и ее детьми продолжалась с 1796 по 1853 г., то есть 57 лет, фактически всю жизнь императора, и реконструируется по гардеробным суммам Николая I.

Николай I родился 25 июня 1796 г. Ему сразу же подобрали кормилицу, которой было положено жалование в 800 рублей в год, которое выплачивалось «по третям», то есть раз в три месяца. Так, 16 февраля 1797 г. Ефросинья Ершова получила 200 рублей. Естественно, она была неграмотна, и в ведомости за нее расписалась няня Синицына⁸⁹. Кормила императора Ефросинья около года, по крайней мере, в сентябре 1797 г. она «по повелению императрицы» получала «положенный пансион, принадлежащий ей за прошедшие полгода, считая с марта по 1 сентября 300 рублей»⁹⁰. Пенсию Ефросинье Ершовой установили в размере жалованья – 800 рублей в год, и ее она получала, как и жалование, по 200 рублей каждые три месяца⁹¹.

В декабре 1797 г. у Николая I появилась молочная сестра, и по ведомости кормилице выдали «за крещение у нее младенца 100 рублей». В 1803 г. женщина получила еще 100 рублей, также «за крещение у нее младенца». Наверняка у Ефросиньи Ершовой и до 1896 г. был, по крайней мере, один ребенок, но молочными сестрами Николая I считались только те дети кормилицы (Авдотья и Анна), которые были рождены в 1797 и 1803 гг. Позже у кормилицы появился сын Николай, который также был зачислен в молочные братья царя.

Умерла кормилица Николая I, судя по документам, в 1832 г. К Новому 1833 г. «детям умершей кормилицы Авдотье и Анне» было выплачено «поздравление с Новым годом – 50 рублей»⁹². С 1833 г. начались «отношения» Николая I с молочными сестрами. В бухгалтерских документах они так и назывались – «дочери умершей кормилицы». Деньги им выплачивались по четко фиксированным поводам и только в случае их личного появления во дворце. Дочери кормилицы обязательно являлись в указанные дни, но молочный брат царя – только изредка. Так, 25 рублей в качестве подарка к Новому году он получил всего один раз – в 1837 г.

Поводы к выплате денег были следующие. Во-первых, «именинные» самих молочных сестер Авдотьи и Анны. 1 марта 1833 г. Авдотье было выдано 25 рублей «именинных». Во-вторых, ежегодные поздравления императора с Новым годом. В 1835 г. «дочерям умершей кормилицы» за «счастие поздравить» Николая I с Новым годом было выплачено 50 рублей на двоих.

В-третьих, поздравление императора на Пасху. В-четвертых, поздравление Николая I с днем рождения, и в-пятых – в декабре поздравление с тезоименитством. Сумма выдавалась всегда одна и та же – 50 рублей на двоих. Таким образом, сестры получали ежегодно по 125 рублей каждая. Без сомнения, для крестьянской семьи такой гарантированный доход был весьма важен. Кроме этого, молочные сестры императора занимали особое место в крестьянской общине, да и местные власти к ним относились весьма бережно.

Когда в России в начале 1840-х гг. ассигнации были пересчитаны на серебро, пересчитали и деньги молочных сестер императора. Анна и Авдотья стали «за поздравления» получать 14 рублей 28 ⁴/ копейки на двоих.

В 1844 г. число крестьянских «родственников» Николая I увеличилось в связи с тем, что он стал крестным отцом родившегося у Анны сына. Анна Ершова, по мужу Горохова, в награду «по случаю соизволения его величества о восприятии от имени его величества от купели новокрещенного ее сына Алексея» получила очень приличную сумму в 28 рублей 58 копеек⁹³.

Случалось, что по какой-либо житейской причине «на поздравления» являлась лишь одна из сестер, и согласно правилам она получала только свою часть денег. Так, на тезоименитство в декабре 1853 г. пришла только Анна Ершова и получила 7 рублей 15 копеек. Эти деньги стали последней выплатой Николая I семье кормилицы Ефросиньи Ершовой.

Следует отметить, что у кормилиц со времен Николая I появилась своя «форма одежды», до 1798 г. включавшая парадный и повседневный варианты. Парадный вариант надевался на торжественные мероприятия, где предполагалось присутствие царственного младенца. В этом случае кормилицы-крестьянки облачались в совершенно непривычные для них фижмы и корсеты. После рождения последнего сына Павла I – Михаила эта традиция была ликвидирована. Повседневный вариант предполагал роскошный русский традиционный сарафан с кокошником и сохранился при дворе вплоть до 1917 г. Поскольку такие сарафаны были дорогими и шились на средства казны, их продолжали хранить во дворце как реликвию, даже когда дети вырастали. В Александровском дворце Царского Села, на втором этаже детской половины в коридоре вдоль стен стояли шкафы с одеждой царских детей. Там, в шкафу № 1, хранились все костюмы кормилиц детей Николая II.

О кормилицах других императоров известно значительно меньше. Кормилицей Александра III была крестьянка из села Пулково Царскосельского уезда Екатерина Лужникова. «По примеру прежних лет», по отнятии Александра от груди, ей была пожалована пожизненная пенсия в 100 рублей в год, сверх которой она ежегодно получала денежные выдачи в упомянутые выше праздники. Мемуаристы рассказывали, как к Александру III «по своим дням» приходила его престарелая кормилица: «Она неизменно являлась в своем наряде, и отношения к ней государя были трогательны»⁹⁴.

В 1847 г. в Петергофе проводил свое первое лето младший брат Александра III Владимир, которому тогда было несколько месяцев. Один из воспитателей писал родителям, что его «кормилица – здоровая женщина, но для поддержания ее здоровья в надлежащем равновесии на будущее время надо, чтобы она делала еще больше движения, о чем я говорил и няне, и доктору»⁹⁵, что «обе няни опрятные в своем деле женщины, чрезвычайно усердны и рачительны… Мамка – тихая, а главное здоровая женщина»⁹⁶.

Интересен вопрос об организации педиатрической службы при императорском дворе. Тем более что на протяжении XIX в. во всех императорских семьях зафиксированы смерти детей от тех или иных заболеваний. Например, умерли в детском возрасте обе дочери Александра I, в семье Николая I – 18-летняя дочь, в семье Александра II – дочь и сын, в семье Александра III – два сына.

За здоровьем детей, безусловно, наблюдали постоянно, причем медиков в обязательном порядке включали в штат всех царских отпрысков. Так, при рождении Николая I к нему в штат были определены лейб-медик И. Ф. Бек с годовым жалованием в 500 рублей, придворный аптекарь Гетьман с жалованием в 100 рублей, придворный лекарь Эблинг с таким же жалованием и зубной лекарь Понгиарт. Причем у И. Ф. Бека имелся значительный опыт службы при дворе, поскольку еще в 1773 г. он был гофхирургом будущего Павла I. В ноябре 1786 г. И. Ф. Бека назначили врачом при великих князьях и княжнах. Примерно по этой же схеме медики включались в штат и других царских детей.

В середине 1870-х гг. при императорском дворе сформировалась специализированная педиатрическая служба. С 1876 по 1915 г. ее возглавлял Карл Андреевич Раухфус, первый получивший должность лейб-педиатра.

Здоровью детей в семье Николая II уделялось весьма пристальное внимание. Особенно опекали больного царевича Алексея. Поскольку всё, что было связанно с рождением и взрослением наследника Алексея, имело важное государственное значение, то и подбор кормилиц и врачей для него считался особым государственным делом.

В августе 1896 г. должность врача при детях Николая II занял почетный лейб-педиатр доктор И. П. Коровин. До этого он с 1877 г. состоял при детях великого князя Владимира Александровича, получая жалование в 1800 рублей в год. Любопытно, что при назначении к царским детям жалование его было существенно уменьшено – до 1500 рублей в год, и только в 1899 г., после появления третьей дочери в семье царя, оно увеличилось до 3000 рублей. В декабре 1902 г. высочайшим указом было повелено уже пожилому «доктору медицины, действительному статскому советнику Ивану Коровину выдавать пожизненно по три тысячи рублей в год из Кабинета его величества… безразлично будет ли доктор Коровин состоять на службе или выйдет в отставку, а равно будет ли он продолжать пользовать августейших детей или нет»⁹⁷. После рождения в 1904 г. Алексея содержание врача было вновь увеличено до 4500 рублей, «ввиду того что лейб-педиатр Коровин был приглашаем весьма часто, иногда ежедневно для пользования наследника цесаревича со дня рождения»⁹⁸.

Однако годы брали свое, и с сентября 1907 г. лечение наследника и дочерей было возложено на профессора Симановского и старшего врача Николаевского кадетского корпуса доктора медицины Острогорского. 25 августа 1908 г. императрица, отдыхавшая в финских шхерах на борту яхты «Штандарт», получила телеграмму, в которой сообщалось, что «лейб-педиатр доктор Коровин скончался сегодня утром» в своей квартире. Надо заметить, что его вдове определили достаточно приличное содержание из различных источников. За мужа из Военно-медицинского управления – 423 рубля; из эмеритальной кассы⁹⁹ – 860 рублей; из Кабинета его величества – 1500 рублей; из сумм августейших детей – 500 рублей. Всего 3283 рубля в год.

Кормилиц наследнику подбирали в Приюте кормилиц и грудных детей С. С. Защегринской. Еще в июле 1904 г. акушерка София Сергеевна Защегринская отправилась в глубинку, в Тверскую губернию, на поиски здоровых кормилиц. Об объеме проделанной ею работы говорит то, что она объездила 108 деревень Новоторжковского уезда, в которых отобрала четырех крестьянок. Поскольку она забирала их в Петербург в период страды, ей пришлось выплатить их семьям по 15 рублей для найма работниц, которые должны были заменить их. По приезде, несмотря на жесткий первичный отбор, две из них были отправлены обратно после осмотра их доктором Коровиным и профессором Д. О. Оттом. Был проведен тщательный медицинский осмотр, сделаны анализы мочи и молока. Отобранным женщинам установили содержание в 150 рублей. Став кормилицами, они обеспечили свое будущее, поскольку по традиции первая кормилица пользовалась покровительством царской семьи на протяжении всей своей жизни.

Императрица Александра Федоровна начала кормить своего сына сама, но основная нагрузка легла на отобранных кормилиц. Ими последовательно были: Александра Негодова-Крот (30 июля – 19 октября 1904 г.); Наталья Зиновьева (19 октября – 20 ноября 1904 г.); Мария Кошелькова (28 ноября – 3 января 1905 г.); Дарья Иванова (с 8 января до конца весны 1905 г.). Николай II очень гордился тем, что его жена сама кормит единственного сына, хотя, конечно, полноценным кормлением это вряд ли можно было назвать, скорее прикладывание к груди.

Кормление грудью при императорском дворе имело свою историю. Общеизвестно, что в аристократической среде не в обычае было матерям самим кормить детей. Первой такое желание в 1842 г. выразила супруга цесаревича Александра – цесаревна Мария Александровна, однако это настолько выбивалось из традиций, что Александр Николаевич решительно воспротивился¹⁰⁰. «Пионером» в деле кормления своих детей стала жена великого князя Владимира Александровича – великая княгиня Мария Павловна. Еще в августе 1875 г. «Михень» сама принялась кормить своего новорожденного сына – великого князя Александра Владимировича. Это стало маленькой сенсацией, об этом говорили в гостиных. По крайней мере, даже 18-летний Сергей Александрович отметил в дневнике (21 августа 1875 г.), что «Михень сама кормит своего сына»¹⁰¹. Жена Александра III императрица Мария Федоровна ни на йоту не отступала от традиций в воспитании детей, поэтому ни о чем подобном и речи не шло. В результате супруга Николая II стала первой российской императрицей, которая кормила грудью своих детей.

Подбор кормилиц для царских детей являлся не только очень престижным, но и весьма хлопотным и дорогостоящим делом. В связи с жестким контролем состояния молока профессор Отт требовал от Защегринской всё новых и новых кормилиц. В ноябре, «при дурной погоде и дороге», ей пришлось объехать практически все деревни Царскосельского, Лужского и Петергофского уездов. Из этой поездки были привезены пять кормилиц, из которых четырех медики забраковали. Как писала Защегринская, «по желанию доктора Коровина вторично поехала на поиски кормилицы в Псковскую губернию», откуда привезла еще четырех женщин, причем после осмотров самих кормилиц и их детей были отобраны две. Доктора продолжали требовать «как можно больше кормилиц», поэтому уже в декабре 1904 г. она вновь отправилась на поиски и привезла еще 11 крестьянок из деревень, расположенных возле Петербурга. Из них были отобраны «для наблюдений» четыре женщины.

В конце декабря 1904 г. Защегринская отправила на имя камер-фрау императрицы М. Ф. Герингер письмо, в котором подробно перечислила и описала все свои труды по подбору кормилиц для цесаревича и сообщила, что оплата не соответствует расходам. Она констатировала, что «дошла до того, что заложила свой приют и потеряла здоровье», а «доктор Раухфус последнюю поездку назвал подвигом»¹⁰². Любопытно, что проблемы с кормилицами Защегринская связывала с политической ситуацией в стране: «В неудаче кормилиц… виною время… если бы Вы знали, что делается по деревням… какое горе переживает народ, когда берут из запаса на войну¹⁰³. Я прямо даже удивилась, что я нашла десять человек». В своем следующем письме на имя личного секретаря императрицы графа Я. Н. Ростовцева в январе 1905 г. она рассказала, в чем заключались, собственно, регулярные проблемы. К примеру, первая кормилица цесаревича – Александра Негодова-Крот была признана негодной в середине октября 1904 г. «вследствие зажирения молока»¹⁰⁴. За все труды Защегринской заплатили 500 рублей, но она приложила к письму подробную калькуляцию своих расходов, заявив, что «это вознаграждение решительно не соответствует тем трудам и лишениям в поездках», и напористо потребовала по 500 рублей за каждую отобранную женщину. В этот же день ситуация была доложена императрице, которая распорядилась выплатить требуемые деньги. Всего поиски и оплата труда кормилиц обошлись казне (с июля 1904 г. по январь 1905 г.) в 5291 рубль 15 копеек¹⁰⁵.

По традиции покровительство первой кормилице со стороны царской семьи продолжалось годами. Ко времени рождения наследника у семьи Николая II имелось уже несколько таких кормилиц. Так, великую княжну Ольгу Николаевну выкормила Ксения Воронцова. Императрица периодически кормила Ольгу сама, но во время обеда лишнее молоко у нее отсасывал сын крестьянки. Как писала Ксения Александровна: «Кормилица стояла рядом, очень довольная». Ей была установлена пожизненная пенсия в 132 рубля в год и произведена единовременная выплата в 835 рублей. Всем последующим кормилицам устанавливались такие же пенсии, но размеры единовременных выплат были различными, кроме этого им доплачивались «прибавочные деньги».

Сведений об этих женщинах сохранилось не так много. Например, Ксения Антоновна Воронцова, дочь крестьянина, стала кормилицей в 22 года и находилась на этом месте с 4 ноября 1895 г. по 8 августа 1896 г. А в 1901 г. сам император Николай II стал крестным отцом ее ребенка. Примечательно, что роды бывшей кормилицы проходили в Петергофском дворцовом госпитале¹⁰⁶.

Говоря о крестниках императора, надо заметить, что существовала определенная процедура отбора младенцев. Сначала родители подавали просьбу на имя министра императорского двора, ее докладывали царю, а уже затем он принимал участие в крестинах. Царь, по свидетельству мемуаристов, чрезвычайно редко отказывал, считая поощрение чадолюбия своим долгом. Да он и сам был многодетным любящим отцом. При этом родители младенца могли рассчитывать и на определенные выгоды: подарок матери, воспитание и обучение ребенка за государственный счет, возможная служба в Министерстве императорского двора¹⁰⁷.

Характерным примером традиционной связи царской семьи с первыми кормилицами была судьба Александры Негодовой-Крот. Поскольку крестьянка Каменец-Подольской губернии Винницкого уезда Александра Негодова-Крот кормила наследника только около трех месяцев, ей была определена неполная пенсия в 100 рублей в год. Кроме этого, каждой из кормилиц традиционно собиралось весьма солидное «приданое». Негодовой-Крот были приобретены вещи более чем на тысячу рублей: кровать, две подушки, сорок аршин полотна, серебряные часы, полотенца и совершенно необходимый в деревне зонтик.

Все последующие годы она регулярно обращалась к императрице с различными просьбами. Например, в 1905 г. она попросила устроить ее мужа в дворцовую полицию. В 1908 г., по ее ходатайству, Филиппу Негодову-Кроту было предоставлено место сидельца в казенной винной лавке первого разряда в Петербурге в связи с болезнью ног. Для решения этого вопроса императрица через своего секретаря обращалась к министру финансов, и просьба кормилицы была удовлетворена. Позже, учитывая высочайшее покровительство этой семье, министерство финансов закрыло глаза на крупную недостачу в 700 рублей в винной лавке в 1911 г. В 1913 г. дочь Негодовой-Крот поместили в Петровскую женскую гимназию, причем плату за ее обучение, 100 рублей в год, императрица приняла на себя. В октябре 1913 г. министр финансов направил императрице сообщение, в котором информировал ее, что муж кормилицы пропал без вести, похитив из кассы лавки 1213 рублей казенных денег. Он добавил в конце документа, что не имеет в виду «возбуждать против Негодова-Крот уголовного преследования»¹⁰⁸. Несмотря на этот скандал, уже в ноябре 1913 г. императрица удовлетворила очередное прошение кормилицы цесаревича об определении ее детей, Марии 11 лет и Олега 9 лет, в приют принца Ольденбургского на полное содержание. Кроме того, в нарушение всех правил и инструкций, она помогла в назначении неграмотной женщины на место продавца винной лавки и внесла за нее залог в 900 рублей. В феврале 1914 г. беглый муж вернулся к жене и тут же написал письмо секретарю императрицы графу Ростовцеву, в котором попросил прощения «за сделанный поступок… расстроенный и убитый горем совести», и тут же испросил разрешения «занять должность помощника моей жены в казенной винной лавке». Как ни странно, его просьба была удовлетворена. Из данного архивного дела, связанного с судьбой первой кормилицы цесаревича, складывается впечатление, что это семейство просто эксплуатировало жизненную удачу трех месяцев 1904 г.

В интернете нами были обнаружено упоминание о другой кормилице цесаревича – Дарье Ивановой. В 1904 г. она жила в поселке Елашки Маловишерского района. Ее выбрали из 18 молодых кормящих женщин. Предпочтение было ей отдано из-за ее спокойного и приветливого характера и грудного молока, отвечающего необходимым требованиям. Умерла Д. Иванова, по воспоминаниям односельчан, уже после Великой Отечественной войны, в 1947–1948 гг.

Няни и воспитательницы

Традиции последовательного элитарного воспитания в России сложились во второй половине XVIII в. Императрица Екатерина II фактически реализовывала свой материнский инстинкт, воспитывая старших внуков – Александра и Константина. Естественно, особое внимание уделялось преемнику. Исходя из своих взглядов на будущее, Екатерина II готовила себе в преемники не сына Павла Петровича, а старшего внука Александра. Поэтому именно царственная бабушка, а не родители определяли стратегию воспитания будущего Александра I.

Будучи прагматиком, Екатерина II составила так называемую «Бабушкину азбуку», проникнутую педагогическими идеями просветителей XVIII в.

Император Павел I, великие князья Александр Павлович и Константин Павлович и дежурные генерал-адъютант и флигель-адъютант

В наставлениях, данных воспитателю Александра графу И. Салтыкову при высочайшем рескрипте от 13 марта 1784 г., Екатерина II излагала свои мысли «касательно здравия и сохранения оного, касательно продолжения и подкрепления умонаклонения к добру, касательно добродетели, учтивости и знания» и правила «приставникам касательно их поведения с воспитанниками». Наставления эти были построены на началах либерализма и проникнуты педагогическими идеями в духе знаменитого «Эмиля» Ж. Ж. Руссо.

В соответствии с этими идеями Александра и Константина не кутали, они спали на твердых волосяных матрасах, в детской комнате всегда было много света и свежего воздуха. Под окнами детской даже стреляли из пушки, чтобы приучить мальчиков к резким и громким звукам с детства. Великих князей категорически запрещалось перекармливать, кормили мальчиков только в строго отведенные часы. Большое значение уделялось трудовому воспитанию. В детстве Александр I красил, обивал, смешивал и растирал краски, рубил дрова, пахал, косил, вскапывал грядки, исполнял обязанности кучера и столярничал. Только столярное ремесло Александр изучал два года под руководством краснодеревщика Х. Мейера¹⁰⁹. Следует подчеркнуть, что традиции трудового воспитания, заложенные в XVIII в., в период взросления Александра I, воспроизводились вплоть до начала XX в. Несколько поколений царских детей работали в саду и знакомились с разными ремеслами¹¹⁰. Но до семи лет мальчики, рожденные в царской семье, находились в женских руках и до трех лет донашивали платья старших сестер.

Раннее детство Николая I

Младший брат Александра I – великий князь Николай Павлович был третьим сыном императора Павла I. Он родился за несколько месяцев до смерти Екатерины II, поэтому стратегию его воспитания определяла уже мать – императрица Мария Федоровна. Немаловажным было и то, что, как третий сын в императорской семье, Николай практически не имел надежд когда-либо занять императорский трон.

Возглавляла персонал, ухаживающий за младенцем, Шарлотта Карловна Ливен, назначенная на эту должность Екатериной II. Николай I называл ее в воспоминаниях «уважаемой и прекрасной» женщиной, «которая была всегда образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям и которую мы страшно любили»¹¹¹. Как руководитель персонала, обслуживавшего великого князя, она получала жалование в 1500 рублей в год. Пока Николаю не исполнилось четыре года, она полностью контролировала процесс взросления ребенка.

Шарлотте Ливен подчинялись две «полковницы» с жалованием по 900 рублей в год. Фактически это были гувернантки, бедные вдовы офицеров, которых по чину их мужей называли «полковницами». Они неотлучно состояли при ребенке, давали отчет доктору о состоянии его здоровья, приучали его молиться и пр. и пр.¹¹² Поскольку «полковницы» входили в ближний круг императорской семьи, связь между ними и царственным воспитанником поддерживалась всю жизнь.

Великий князь Николай Павлович

Про первую из «полковниц» – Юлию Федоровну Адлерберг¹¹³, утвержденную в должности Павлом I в 1797 г., Николай I вспоминал: «Вскоре после кончины императрицы Екатерины ко мне приставили в виде старшей госпожу Адлерберг»¹¹⁴. В должности «старшей» она оставалась вплоть до 1802 г., пока не была переведена на должность директрисы привилегированного Смольного института. О начале карьеры Юлии Федоровны Адлерберг, урожденной Багговут (сестра генерала, погибшего в 1812 г.), вдовы выборгского коменданта, один из современников писал: «Шарлотта Карловна Ливен определила Юлию Федоровну Адлерберг нянюшкой: сперва к великому князю Николаю Павловичу, а потом к великому князю Михаилу Павловичу. Юлия Федоровна усердно мыла и обтирала этих двух индивидуумов, а между тем, будучи женщиной хитрой и ловкой и под личиной холодного добродушия весьма вкрадчивой, втерлась в доверие к императрице Марии Федоровне»¹¹⁵. Таким образом, начав карьеру гувернанткой при великом князе, Ю. Ф. Адлерберг впоследствии сумела занять весьма важный пост директрисы Смольного института. Но самое главное – ей удалось заложить прочный фундамент для придворной карьеры своих детей Владимира Федоровича и Юлии Федоровны, которые стали друзьями детства Николая I. Эту дружбу они пронесли через всю жизнь, и в своем духовном завещании Николай I счел необходимым упомянуть о них: «С моего детства два лица были мне друзьями и товарищами: дружба их ко мне никогда не изменялась. …Адлерберга любил я как родного брата и надеюсь под конец жизни иметь в нем неизменного и правдивого друга. Сестра его, Юлия Федоровна Баранова, воспитала троих моих дочерей, как добрая и рачительная родная… В последний раз благодарю их за братскую любовь. Генерал-адъютанту Адлербергу оставляю часы, что всегда ношу с 1815 г…а сыну его Александру – портрет Владимира Федоровича, что в Аничкове…»¹¹⁶. Династия Адлербергов находилась непосредственно при дворе с 1797 по 1881 г., то есть 84 года.

Второй «полковницей» была Екатерина Синицына, также получавшая 900 рублей в год. Несколько ниже них по положению шла надворная советница Екатерина Панаева с жалованием 750 рублей в год.

Должностные полномочия «полковниц» были различными. Ю. Ф. Адлерберг была, по сути, правой рукой Ш. К. Ливен, а задачи Е. Синицыной и Е. Панаевой сводились к ночным дежурствам при кроватке маленького Николая. Судя по воспоминаниям Николая I, ночные дежурства продолжались только в течение года, позже «полковницы» оставались при ребенке лишь днем, ночью же дежурили няньки с одной горничной¹¹⁷.

Значительную роль в воспитании Николая I играла также няня-«англичанка» мисс Лайон (Jane Laon). Как утверждают мемуаристы, она была назначена на должность Екатериной II, и именно мисс Лайон являлась самым близким человеком для мальчика, пока ему не исполнилось семь лет. Она на самом деле дала ему многое. Николай Павлович впоследствии говорил, что ненависть к полякам он унаследовал именно от няни, которая в 1794 г. провела у поляков в заключении семь месяцев. О характере няни дает представление прозвище, данное ей Николаем I, – «няня-львица»¹¹⁸. Шотландка Лайон была дочерью «лепного мастера».

Описывая свою прислугу, Николай I упоминал еще о четырех безымянных горничных «для услуг»¹¹⁹. Следовательно, по воспоминаниям императора, весь его «детский» штат состоял из 11 человек. Император почти не ошибался. В действительности штат лиц, отвечавших за обслуживание и взросление Николая I, составлял 12 человек¹²⁰. Это следует из денежных ведомостей. Правда, в другой части своих детских воспоминаний Николай Павлович расширял круг обслуживающего персонала: «Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников»¹²¹.

Великий князь Михаил Павлович

Раннее детство императора прошло в покоях Зимнего дворца. Николай Павлович вспоминал: «Спали мы на железных кроватях, которые были окружены обычной занавеской; занавески эти, также как и покрышки кроватей, были из белого канифаса и держались на железных треугольниках таким образом, чтобы ребенку, стоя в кровати, едва представлялось возможным из нее выглядывать; два громадных валика из белой тафты лежали по обоим концам кроватей. Два волосяных матраса, обтянутые холстом, и третий матрас, обтянутый кожей, составляли саму постель; две подушки, набитые перьями; одеяло летом было из канифаса, а зимой ватное, из белой тафты. Полагался также белый бумажный ночной колпак, которого мы, однако, никогда не надевали, ненавидя его уже в те времена. Ночной костюм, кроме длинной рубашки, наподобие женской, состоял из платья с полудлинными рукавами, застегивавшегося на спине и доходившего до шеи»¹²².

Вид Михайловского дворца

В конце 1800 г. семья Павла I вместе с маленькими детьми перебралась в только что законченный и еще непросохший Михайловский замок. Во дворце спальня великих князей Николая и Михаила располагалась точно над спальней Павла I. В замке было настолько сыро, что эта сырость врезалась в память 4-летнего Николая: «Помню, всюду было очень сыро, и что на подоконники клали свежеиспеченный хлеб, чтобы уменьшить сырость»¹²³. Одновременно с переездом в Михайловский замок, решением Павла I, главным воспитателем великих князей Николая и Михаила Павловичей был назначен Матвей Иванович Ламсдорф, хотя учиться мальчики начали только в 1802 г. Граф Ламсдорф, суровый и строгий до жестокости, стал разительной противоположностью Шарлотте Ливен.

При этом назначении Шарлотта Карловна Ливен не была обойдена или забыта. Еще в 1794 г. ее пожаловали в статс-дамы и наградили орденом Святой Екатерины I степени. Накануне отставки – 22 февраля 1799 г. Павел I возвел ее с потомством в графское достоинство. В день коронации императора Александра I Ш. К. Ливен была награждена драгоценными браслетами с портретами императорской четы, а в 1824 г. – портретом императора с цепью для ношения на шее. В коронацию императора Николая I графиня Ливен была возведена с ее потомством в княжеское достоинство, а в декабре того же года получила титул светлости.

Надо отметить, что Николай I всю жизнь с уважением и любовью относился к своим воспитательницам. Его мать императрица Мария Федоровна была далека от своих детей, поскольку придворный этикет не предполагал их близкого общения с матерью. Когда в 1839 г. Ю. Ф. Адлерберг умерла, Николай I в личном письме к И. Ф. Паскевичу, которого весьма ценил и уважал, сказал: «Лишились мы нашей почтенной генеральши Адлерберг, бывшей моей наставницы, которую я привык любить как родную мать, что меня крайне огорчило»¹²⁴. Наверное, мало кто из нас с такой благодарностью может вспомнить даже первую учительницу.

Когда во второй половине 1830-х гг. подрос, принял присягу и начал светскую жизнь старший сын Николая I – цесаревич Александр Николаевич, родители не перестали им заниматься. Так, по желанию Николая Павловича, в ближайшее окружение цесаревича была включена княгиня Дарья Христофоровна Ливен, урожденная Бенкендорф, жена дипломата и хозяйка известного дипломатического салона в Лондоне. Предполагалось, что она, встав во главе салона цесаревича, отшлифует его речь и манеры.

Раннее детство Александра II

Когда у Николая I родился первенец, для его воспитания привлекли «кадровый костяк», сложившийся в период малолетства самого императора. В 1818 г., чтобы взрастить будущего Александра II, в качестве консультанта пригласили директрису Смольного института Ю. Ф. Адлерберг, ей тогда было 58 лет. Естественно, мать подключила к воспитательному процессу свою дочь, тоже Юлию Федоровну, но в замужестве Баранову, 29 лет. Еще в 1806 г. (в 17 лет) ее пожаловали во фрейлины высочайшего двора. Именно Ю. Ф. Баранова и возглавила штат нянек и гувернанток при младенце.

Непосредственно за ребенком ухаживала надзирательница Н. В. Тауберт, которой подчинялись три бонны-англичанки – А. А. Кристи, Е. И. Кристи и М. В. Касовская. Этот состав практически без изменений вынянчил всех детей Николая I. Одна из фрейлин императрицы Александры Федоровны упоминала, что в 1826 г. она видела в Царском Селе, как дочь Николая I великая княжна Александра Николаевна «каталась в своей маленькой коляске еще с мамкой, няней Коссовой, а вез ее камердинер Тутукин»¹²⁵.

Женщины оставались рядом с Александром до 12 июня 1824 г., то есть до шестилетнего возраста, после чего воспитание перешло в руки мужчин. Семья Николая I была большой, и сложившийся женский персонал сосредоточил свои усилия на трех подрастающих дочерях Николая I. С 1831 г. всем многочисленным штатом великих княжон, который включал как английских бонн, так и русских кормилиц и комнатных работников, руководила Ю. Ф. Баранова.

Подбор воспитателей велся достаточно тщательно, однако даже при таком подборе случались промахи. Например, в 1824 г., когда дочь Николая I великая княжна Ольга Николаевна перешла из ведения английской няни на попечение гувернантки-воспитательницы, к ней была назначена Шарлотта Дункер, шведка по происхождению и протестантка по вероисповеданию. Судя по всему, ее жизненный опыт был весьма скуден. Она получила образование в шведском монастыре в Петербурге, в котором затем некоторое время учительствовала¹²⁶. Шарлотта Дункер продержалась при Ольге Николаевне достаточно долго – до 1835 г., то есть девять лет. И все же, несмотря на это, ее пришлось убрать из детской. Назначенная летом 1831 г. воспитательницей к старшей дочери Николая I – великой княжне Марии Николаевне, Ю. Ф. Баранова по должности курировала работу остальных воспитательниц, в том числе и Ш. Дункер. Тут, безусловно, проявилось влияние Ю. Ф. Адлерберг, матери Барановой. Профессиональная воспитательница Дункер тяжело переживала вмешательство в ее епархию «блатной» Жюли Барановой, отсутствие педагогического опыта которой ощущали все, даже ее подопечные. Спустя годы Ольга Николаевна вспоминала, что «Жюли Баранова не имела и тени авторитета. Очень добрая, очень боязливая, в частной жизни обремененная заботами о большой семье, на службе, кроме воспитания Мэри, еще ответственная за наши расходы и раздачу пожертвований, она не умела следить за порядком в нашей классной»¹²⁷. Тем не менее незлобивая и неконфликтная Баранова удержалась при дочерях, в первую очередь потому что к ней хорошо относились Николай I и императрица Александра Федоровна.

О взаимоотношениях двух воспитательниц сохранились и более резкие отзывы «со стороны». Одна из фрейлин императрицы Александры Федоровны, наблюдая этот конфликт, в резких выражениях отмечала как сложный характер Дункер («Дункер, презлая, препротивная и глупая скотина»¹²⁸), так и невеликие педагогические способности Барановой: «Очень добрая и честная женщина, но очень ограниченная, притом слабого здоровья. У великой княжны Ольги Николаевны была m-lle Dunker, злое существо с романтическими наклонностями; она любила слушать с Мердером пенье соловья по вечерам около дворца в кустах. Система Дункер была – совершенно овладеть умом своей воспитанницы и ссорить двух сестер… что ей вполне удалось, и то детское чувство охлаждения осталось на всю жизнь. Сестры любили друг друга, но не ладили»¹²⁹.

Между начальницей и подчиненной начались конфликты, которые особенно развились, когда в 1834 г., на 15-летие великой княжны Марии Николаевны, воспитательница Ю. Ф. Баранова получила орден Святой Екатерины. Ш. Дункер стала «вспыльчивой и склонной к сценам». В результате Николай I личным решением удалил Шарлотту Дункер из дворца. Как писала Ольга Николаевна: «Он не любил половинчатых мер и считал, что только радикальное решение может восстановить мир в детских»¹³⁰.

В 1835 г. на место уволенной гувернантки к великой княжне Ольге Николаевне «взяли на пробу» еще одну «крепкую специалистку» – «мадам Дудину, начальницу одного приюта». Однако и она не прижилась, поскольку «ослепленная жизнью при дворе… она спрашивала всех и вся, что это или то обозначает. Ее мещанская манера и ее неразвитость давили меня»¹³¹. Ради справедливости стоит отметить, что великая княжна Ольга Николаевна, по мнению современников, отличалась на редкость стервозным характером, и ужиться с ней гувернанткам было довольно сложно.

Тем не менее такая гувернантка нашлась. С 5 декабря 1836 г. ею стала Анна Алексеевна Окулова. Следует подчеркнуть, что это был личный выбор Николая I. Видимо, он знал новую гувернантку еще с тех времен, когда она была воспитанницей Екатерининского института. Уверенность царя в «педагогических перспективах» А. А. Окуловой проявилась в том, что ее положение при дворе, в том числе и содержание, были утверждены сразу, без испытательного срока. Ее назначили на должность штатной фрейлины, по рангу она следовала за статс-дамами и получила, как Ю. Ф. Баранова, «русское платье» синего цвета¹³² с золотом, собственный выезд и ложу в театре¹³³.

Карьера этих воспитательниц-гувернанток была беспрецедентна.

Ю. Ф. Баранова в год смерти своей матери (1839) стала статс-дамой, а с 1855 г. – гофмейстриной императрицы Александры Федоровны. Таким образом, она находилась при царской семье с 1818 г. и до самой смерти императрицы Александры Федоровны в 1860 г., то есть более 40 лет.

В год замужества великой княжны Ольги Николаевны (1845) ее воспитательница Анна Алексеевна Окулова получила орден Святой Екатерины.

У третьей дочери Николая I, великой княжны Александры Николаевны (Адини), воспитательницей также была англичанка. Она практиковала английские методы воспитания. В частности, пыталась закалять девочку и выходила с ней на прогулку «во всякую погоду». Результатом этого закаливания стал сильный бронхит¹³⁴. С учетом того что Адини умерла в 1842 г. в результате скоротечного туберкулеза, многие современники приписывали его начало именно бронхиту 1839 г.

Николай I, несмотря на всю свою занятость, охотно привечал многочисленных внуков. Так, на время отсутствия своего второго сына Константина Николаевича он взял в Зимний дворец его детей, «под крылышко к доброй бабушке, их поместили там в бывших комнатах великой княгини Ольги Николаевны»¹³⁵.

Примечательно, что родители и воспитатели очень рано начинали приучать царских детей к будущей «профессии», давая им понять, что вся последующая их жизнь будет проходить на глазах сотен людей. Когда в 1832 г. детей вывезли на море в Прибалтику, они «должны были проходить через публику, собравшуюся, чтобы видеть царских детей». Для детей первые опыты публичности не были легкими, и одна из дочерей императора заметила: «Должна сказать, что мне было гораздо приятнее смотреть самой, чем давать себя разглядывать. Такие прогулки были обязанностью»¹³⁶.

Николай I лично вводил подросших детей и внуков в сложный мир придворных церемоний. При этом опять же учитывалось, что малейший промах со стороны детей мог стать предметом длительных сплетен и «итоговых выводов». Ольга Николаевна вспоминала, как во время поездки в Москву в 1837 г. Николай I лично «очень следил за тем, чтобы мы всё проделывали неспешно, степенно, постоянно показывая нам, как надо ходить, кланяться и делать реверанс. Мы могли танцевать только с генералами или адъютантами. Генералы всегда были немолоды, а адъютанты – прекрасные солдаты, а потому плохие танцоры… Об удовольствии не могло быть и речи»¹³⁷. При этом надо иметь в виду, что в 1837 г. Ольге Николаевне было 15 лет, и она в силу возраста уже вошла в круг парадной жизни императорских резиденций.

Тогда же детей царя знакомили с достопримечательностями Москвы. Посетили они и Оружейную палату. Дети, конечно, оставались детьми, и 10-летний сын царя – великий князь Константин Николаевич шалил: примерял сапоги Петра Великого, садился на трон Ивана Грозного и надел бы шапку Мономаха, если бы ему не помешал воспитатель адмирал Литке¹³⁸.

Надо заметить, что и позже царским детям разрешали трогать руками бесценные экспонаты. Для них это были не просто драгоценные или уникальные вещи, а овеществленная память об их предках. Так, в 1901 г., во время посещения Москвы, 6-летняя Ольга Николаевна, старшая дочь Николая II, не только посидела во всех каретах, хранившихся в Оружейной палате, но и «выбрала» себе одну из них, серьезно приказав прислать экипаж в Царское

Село для ежедневного пользования. Служащие Оружейной палаты, позволявшие ребенку ползать по уникальным каретам предков, твердо объяснили девочке, что это невозможно.

Усвоение дворцового церемониала царскими детьми не обходилось без накладок. А поскольку дети осознавали и меру ответственности, и неотрывное внимание сотен глаз, свои неизбежные промахи они воспринимали очень болезненно. Например, после одного из церемониальных «промахов» 12-летнего цесаревича Николая Александровича в августе 1855 г. фрейлина А. Ф. Тютчева отметила в одном из писем: «Первого у нас было водосвятие и после него парад, на котором великий князь наследник допустил оплошность, начав маршировать с правой ноги. Он был так огорчен, что даже горько расплакался»¹³⁹.

Как мы видим, Николай I отслеживал положение в детской, и многие назначения, как воспитателей, так и учителей, были результатом его личного выбора. Возникает вопрос, насколько вмешивалась в дела детской императрица Александра Федоровна. Судя по всему, это вмешательство не выходило за рамки традиций XVIII в., когда аристократки, родив ребенка, полностью передавали его воспитателям. Конечно, дети росли при матери, но реально Александра Федоровна делами детской фактически не занималась. Правда, она воспитывала детей самим фактом своего присутствия, будучи центром большой и дружной семьи. Ольга Николаевна писала: «Что касается общения с нами, детьми, то в нем не было никакой предвзятости, никаких особых начал, никакой системы. Мы просто делили с ней жизнь»¹⁴⁰.

Ранее детство Александра III

В 1840-х гг. у Александра II начали появляться дети, и по традиции был сформирован штат женщин-воспитательниц. Поначалу его возглавила надзирательница С. Я. Поггенполь, затем руководство перешло к наставнице Вере Николаевне Срыпицыной. Штат нянь-англичанок состоял из Марии Юз, Томасины Ишервуд и Екатерины Стуттон. Поскольку у Александра II подряд родились три сына (1843 г. – Николай, 1845 г. – Александр, 1847 г. – Владимир), их обслуживал общий штат с распределением «по детям». Мария Юз занималась Никсой, первой няней Александра была Екатерина Стуттон. Через два года она перешла к другому сыну Александра II – Владимиру Александровичу. Ее заменила Ишервуд, которая ходила за Александром III до 7-летнего возраста¹⁴¹.

Таким образом, поколение за поколением царских детей воспитывалось по установившемуся порядку. До 3–3,5 лет малышами занимались няни, с 3–3,5 и до 6–7 лет они находились под присмотром воспитательниц, и только после 7 лет мальчики переходили под контроль воспитателей-мужчин. У цесаревичей возрастные рубежи могли смещаться на более ранние сроки.

Воспитание детей Александра II было поставлено под контроль мужчин довольно рано. Еще летом 1847 г. неофициальное руководство штатом перешло к бывшему воспитателю Александра II С. А. Юрьевичу. Он прожил все лето 1847 г. в Петергофе, присматривая за женским персоналом и регулярно отчитываясь перед родителями, которые в то время находились в Европе. В это лето императорский Коттедж в парке Александрия был перенаселен, поскольку кроме Николая I и императрицы Александры Федоровны в нем жили трое сыновей Александра II и дети старшей дочери Николая I – великой княгини Марии Николаевны. По комнатам Коттеджа детей расселял сам император, показывая «куда ставить кровати».

В 1848 г., когда старшему сыну цесаревича Александра Николаевича исполнилось пять лет, во главе воспитательного процесса был поставлен генерал-майор Б. Н. Зиновьев, который и начал подбирать штат офицеров-воспитателей для сыновей цесаревича.

А няни-англичанки продолжали нянчить других детей, рождавшихся в царской семье. Самой долгой оказалась карьера няни Екатерины (Китти) Стуттон. Она прожила при семье Александра II 25 лет, воспитывая его сыновей и дочерей, с 1843 по 1868 г. В 1865 г. няня Е. Стуттон находилась в Ницце с императрицей Марией Александровной при 5-летнем Павле Александровиче. В апреле 1865 г., в очень тяжелое время для императорской четы, потерявшей первенца, великого князя Николая Александровича,

Александр II передал Е. Стуттон благодарность за то, что она вынянчила всех его детей. Отношение детей Александра II к няне красноречиво иллюстрируют строки из дневника 20-летнего (!) великого князя Сергея Александровича. Когда летом 1877 г. он уезжал на фронт (русско-турецкая война 1877–1878 гг.), его провожала и старая няня: «Кити, милая, со слезами прощалась со мной, добрая Кити…»¹⁴²

Связь няни с воспитанниками не прерывалась даже после ее отставки. За няней присматривали, обеспечивая ей спокойную старость. Жила она в казенной квартире в Зимнем дворце. Когда няня умерла, Александр III счел своим долгом присутствовать на ее похоронах. Обычно этой чести удостаивались только члены семьи и высшие государственные деятели¹⁴³. Кроме того, он сообщил эту печальную новость своему старшему сыну (С.-Петербург, 5 марта 1891 г.): «Как раз в день моего рождения умерла бедная старушка Кити, прожившая в нашем доме 46 лет, из которых 22 года подряд нянчила нас шестерых. Нам всем братьям было очень грустно, и мы проводили ее из Зимнего дворца в Английскую церковь, а потом поехали на Смоленское кладбище, где ее и схоронили»¹⁴⁴.

Няня Мария Юз уволилась в сентябре 1850 г., обеспечив себе пожизненную пенсию в 652 рубля, в дополнение к той, в 171 рубль, которую она получала как бывшая няня великих князей Николая и Михаила Николаевичей. До конца своей жизни она занимала квартиру в Аничковом дворце¹⁴⁵.

Ранее детство Николая II

О младенчестве и раннем детстве Николая II материалов не так много. По крайней мере, имен кормилиц никто не упоминал, хотя на гравюрах, изображающих спальню будущего императора в Аничковом дворце, видна крестьянка в сарафане, держащая на руках младенца. До 7-летнего возраста будущего Николая II обслуживал штат из 24 человек. Непосредственно ребенком занимались наставница (А. П. Оллонгрен), доктор, няня-англичанка (мисс Орчи), две камер-юнгферы, две камер-медхен, гладильщица и два камердинера. Технический персонал при младенце включал в себя камер-

лакея, четырех лакеев, четырех истопников, двух поваров, двух работников при комнатах и женщину при комнате¹⁴⁶.

А. П. Оллонгрен учила Николая II грамоте. Со своей первой учительницей Николай II поддерживал отношения вплоть до ее кончины. Об успехах ученика мы можем судить по тому, что в полные семь лет Николай II только начал «немножко читать по слогам»¹⁴⁷.

Няни-англичанки имелись и у других детей Александра III и Марии Федоровны. Так, для самой младшей, по рекомендации старшей сестры Марии Федоровны – принцессы Уэльской, к императорскому двору была приглашена Элизабет Франклин, которую домашние называли Нана¹⁴⁸. Элизабет Франклин не только пришлась ко двору, но и сумела завоевать сердца своих питомцев. Вероятно, это оказалось не особенно сложно, поскольку Мария Федоровна очень редко была для своих детей просто матерью, по большей части она оставалась для них императрицей. Нана находилась рядом со своей воспитанницей, даже когда та выросла и вышла замуж. При великой княгине Ольге Александровне Элизабет Франклин прожила до своей смерти в 1916 г.

Дети Николая II

Когда в семье Николая II с промежутком в два года начали одна за другой рождаться дочери, был сформирован штат бонн, нянь и воспитателей. Традиция нянь-англичанок при царских детях была воспроизведена в полном объеме, русские няни находились на положении их помощниц.

Сначала из Англии выписали няню-англичанку мисс Орчи, которая прибыла в Зимний дворец в середине декабря 1895 г. Особый статус ей придавал тот факт, что ее прислала своей правнучке английская королева Виктория. Мисс Орчи осуществляла общий надзор за детской.

Надо заметить, что няня Орчи являлась чрезвычайно властной и самолюбивой особой. Для этого у нее имелись все основания, поскольку еще в начале 1870-х гг. королева Виктория отправляла ее в Дармштадт нянчить будущую русскую императрицу Александру Федоровну¹⁴⁹.

Несмотря на все заслуги мисс Орчи, вокруг детской сразу же начались конфликты. Императрица Александра Федоровна проявила характер, нарушив традиции, десятилетиями формировавшиеся не только в России, но и в Европе. Александра Федоровна хотела быть прежде всего матерью для своих детей, что не приветствовалось в аристократической среде. Она начала кормить детей грудью, сама желала купать младенцев, входила во все детали воспитания. И это, конечно, провоцировало бесконечные конфликты между ней и няней-англичанкой «от Виктории». При этом няня заставила «немало поволноваться саму императрицу, высокомерно отвергая с высоты своего опыта ее советы и предложения»¹⁵⁰. В результате уже 29 апреля 1896 г. Николай II зафиксировал в дневнике: «Сегодня нас покинула несносная няня-англичанка; радовались, что наконец отделались от нее!»

Но, удалив из детской одну англичанку, ее немедленно заменили другой, взятой по рекомендации великой княгини Елизаветы Федоровны, старшей сестры императрицы. Новая англичанка появилась в семье буквально через два дня – 1 мая 1896 г., и Николай II с долей иронии фиксировал в дневнике очередной этап «битв вокруг детской»: «Со вчерашнего дня при ней состоит новая няня – сестра Ксениной, с длиннейшим носом, взятая напрокат, пока не отыщется другая. Mrs. Coster». Надо заметить, что царь внимательно следил за взрослением своих детей, особенно первой дочки.

В 1898 г. эту няню заменила следующая англичанка (ирландка) Маргарет Эггер, которая прожила в царской семье шесть лет и, вернувшись в Англию, написала в целом доброжелательные мемуары.

После удаления няни-англичанки «от королевы Виктории» персонал детской сделал соответствующие выводы и спорить с императрицей больше не пытался. В результате во всем, что касалось жизни при дворе или «воспитания детей (которое император передал в ее руки), слово Александры Федоровны было законом»¹⁵¹.

Русские няни оставались на вторых ролях в детской вплоть до 1904 г. Только после рождения долгожданного наследника императрица Александра Федоровна решилась окончательно разрушить вековые традиции ухода за царственными младенцами. Делить вымоленного у Бога сына она не собиралась ни с кем. «Революция» в детской была столь значительной, что Николай II уделил ей место в дневнике. 29 сентября 1904 г. он записал: «Сегодня после многих недель колебаний Аликс, сильно поддержанная мною и княгиней Голицыной, наконец решила уволить англичанку-няню детей мисс Игер, что и было ей объявлено Марией Михайловной!» На следующий день царь с облегчением отметил в дневнике: «Сегодня английская няня уехала к себе на родину». Английскую няню рассчитали и выслали из России за день до шестилетия ее работы в детской!

О причинах удаления няни писала Ольга Александровна: «…я помню мисс Игер, няню Марии, которая была помешана на политике и постоянно обсуждала дело Дрейфуса. Как-то раз, забыв о том, что Мария находится в ванне, она принялась спорить о нем с одной из своих знакомых. Мария, с которой ручьями лилась вода, выбралась из ванны и принялась бегать голышом по коридору дворца. К счастью, в этот момент появилась я. Подняв на руки, я отнесла ее к мисс Игер». Такой прокол для профессиональной няни был непростителен¹⁵².

Александра Федоровна осталась первой и последней императрицей, столь серьезно вникавшей в проблемы детской. Фактически она заняла должность главного воспитателя своих детей, ту должность, которую до нее занимали «полковницы» и генералы. Постепенно под ее руководством сложился штат нянь и воспитательниц, которым она управляла железной рукой. Ее мнение по организационным и прочим вопросам носило окончательный характер.

А. А. Вырубова, очерчивая штат, обслуживавший царских детей, писала: «У императрицы при детях были сперва няня-англичанка и три русские няни, ее помощницы. С появлением наследника она рассталась с англичанкой и назначила. вторую няню М. И. Вишнякову»¹⁵³. Из всех, кто окружал дочерей и сына царя, пожалуй, наиболее часто упоминаются няня царских дочерей Мария Вишнякова и дядька цесаревича Андрей Деревенько. В результате цесаревич Алексей стал первым русским великим князем, которого растило только русское окружение.

Воспитательница М. И. Вишнякова с великой княжной Ольгой. 1897 г.

Мария Ивановна Вишнякова родилась в 1872 г. Она была причислена к мещанскому сословию Петербурга и росла в Петербургском воспитательном доме. После окончания школы нянь при Воспитательном доме она в мае 1897 г. была зачислена на должность помощницы няни «при ее императорском высочестве великой княгине Ольге Николаевне». Вишняковой было положено жалование в 900 рублей в год. Надо отметить, что женщины-врачи, к примеру, в это время имели жалование в 600–800 рублей в год. В марте 1905 г. она была повышена в должности и назначена няней цесаревича с жалованием 2000 рублей в год. В июле 1911 г. М. И. Вишнякову возвели в звание Почетного гражданина Петербурга.

Отношения няни с взрослеющими царскими дочерьми не были безоблачными, но поскольку она фактически входила в состав царской семьи, вырастив четырех девочек, то императрица всячески старалась сглаживать возникающие шероховатости. К январю 1909 г. относится записка императрицы к Ольге Николаевне: «Подумай о Мари, как она вынянчила всех вас, как делает для вас всё, что может, и когда она устала и плохо себя чувствует, ты не должна еще и волновать ее». На следующий день дочь отвечала матери: «С Мари бывает не всегда легко, потому что она иногда сердится без всякой причины и поднимает шум из-за пустяков»¹⁵⁴. Было у Вишняковой и еще одно домашнее имя – Меричка¹⁵⁵.

На тот момент Вишняковой было 37 лет, она оставалась не замужем, и ее характер действительно оставлял желать лучшего. Все ее воспитанницы уже выросли, и, надо полагать, она начала ощущать некую жизненную пустоту. Отношение ее к Распутину изначально было более чем лояльным, так как она видела отношение к нему царских детей. Это подтверждается записью Ксении Александровны в дневнике в марте 1910 г.: «Все няни под его влиянием и на него молятся»¹⁵⁶.

Имя Марии Вишняковой стало известно широкой публике в связи с шумным скандалом, связанным с именем Распутина. М. В. Родзянко в своем докладе в феврале 1912 г. сообщил царю, что Распутин «соблазнил нянюшку царских детей… она каялась своему духовному отцу, призналась ему, что ходила со своим соблазнителем в баню, потом одумалась, поняла свой глубокий грех и во всем призналась молодой императрице, умоляя ее не верить Распутину, защитить детей от его ужасного влияния, называя его «дьяволом». Нянюшка эта, однако, вскоре была объявлена ненормальной, нервнобольной, и ее отправили для излечения на Кавказ»¹⁵⁷.

На самом деле после скандала, поднятого прессой в начале 1912 г., Вишнякову уволили далеко не сразу. Это случилось только через год – в июне 1913 г., к чему имелись формальные основания: младшему воспитаннику Вишняковой было уже почти девять лет. Вишняковой предоставили в пожизненное пользование трехкомнатную квартиру в Комендантском корпусе Зимнего дворца, полностью обставленную, все издержки были оплачены «из сумм августейших детей». Ей была назначена пенсия в размере 2000 рублей в год, которая соответствовала жалованию в должности няни. Причем после увольнения связь Вишняковой с царской семьей не прекратилась. Например, в сентябре 1915 г. ей были выданы «деньги на дорогу в Крым, куда она поедет по совету ее величества, чтобы отдохнуть. Устройство поездки ее величество поручила доктору Боткину»¹⁵⁸. Проблемы со здоровьем у нее, естественно, имелись, и поездка эта была отнюдь не ссылкой. Вишнякова ездила в Крым на лечение и в 1916 г., получая деньги из Министерства императорского двора. Последний раз она получила деньги на такую поездку 21 января 1917 г.

Цесаревич Алексей и ОТМА¹⁵⁹

Судя по воспоминаниям мемуаристов, мальчик был буквально светом в окне для своих родителей. Особенно для матери. Тем более что единственный, вымоленный у Бога сын оказался глубоким инвалидом, которому врачи ничем не могли помочь. Кроме этого, сказывалось и его положение наследника огромной империи. В результате ребенок был чрезвычайно избалован. Воспитатели пытались стоить свою работу на зыбком фундаменте личных взаимоотношений с ним, но это далеко не всегда срабатывало с маленьким, очень живым цесаревичем. Слушался мальчик только отца, слово матери для него носило рекомендательный характер. Даже став достаточно взрослым, он легко позволял себе такие шутки, которые не только не вписывались в элементарные нормы приличия, но и просто выходили за все мыслимые границы. Так, осенью 1915 г. во время обеда в Ставке верховного главнокомандующего, на котором присутствовал дядя царя – великий князь Сергей Михайлович, наследник «пошутил» над родственником следующим образом. Алексей подкрался к великому князю сзади, держа в руках выдолбленную половинку арбуза. Тот «продолжал есть, не подозревая о грозящей ему опасности. Вдруг наследник поднял руки, в которых оказалась половина арбуза без мякоти, и этот сосуд быстро нахлобучил на голову великого князя. По лицу последнего потекла оставшаяся в арбузе жидкость, а стенки его так плотно пристали к голове, что великий князь с трудом освободился от непрошенной шапки. Как ни крепились присутствующие, многие не удержались от смеха. Государь еле сдерживался. Проказник же быстро исчез из столовой»¹⁶⁰. Можно только представить, какие чувства испытывал выставленный на всеобщее посмешище взрослый уважаемый человек. На момент этого «события» великому князю, генерал-адъютанту, генерал-инспектору артиллерии Сергею Михайловичу было 46 лет.

Воспитание четырех дочерей Александра Федоровна тоже поставила по-своему. У них не было официальной воспитательницы, процессом руководила сама императрица, что не замедлило сказаться на общественной стороне их жизни.

Во-первых, девочек довольно редко выводили в свет. Бабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, несколько раз устраивала балы у себя в Аничковом дворце для старших внучек. Тетя, великая княгиня Ольга Александровна, привозила по воскресеньям племянниц к себе домой, и туда же приглашались сверстницы великих княжон. В Ливадии бывшая фрейлина императрицы Мария Барятинская устраивала для старших танцевальные вечера. Тем не менее жизнь девочек по сравнению с их предшественницами была крайне бедна на полуофициальные светские мероприятия.

Николай II со старшими дочерями

Во-вторых, у девочек не имелось подруг со стороны. Александра Федоровна была убеждена, что подруги-аристократки могут

научить ее дочерей только плохому. Поэтому четыре сестры росли в своем собственном замкнутом мирке Александровского дворца.

В-третьих, повседневная жизнь царских дочерей была довольно аскетична. Мать воспитывала дочерей так же, как воспитывали ее саму – по английской «викторианской» модели. Так, одна из мемуаристок, часто бывавшая в комнатах великих княжон, упоминала, что «сестры спали на походных кроватях – так было заведено еще в царствование императора Александра III, который полагал, что царские дочери не должны спать на более удобных постелях, пока не выйдут замуж»¹⁶¹. На эти походные кровати были уложены волосяные матрасы с тощими подушками под голову. «Английский воспитательный аскетизм» сложился уже при Николае I, когда детям в обязательном порядке на завтрак подавалась овсяная каша, в их спальнях было много свежего воздуха, а в ванных комнатах – холодный душ.

О попытке императрицы назначить воспитательницу к дочерям следует сказать несколько подробнее. Замкнутость жизни царской семьи порождала бесчисленные слухи и скрытое недовольство, поскольку при Николае II c 1903–1904 гг. понятие придворной светской жизни постепенно исчезло. Светская жизнь была сведена к бездушным протокольным мероприятиям, что, конечно, не устраивало дам-аристократок, которые по примеру своих матерей и бабушек страстно желали блистать в большом свете. На Александру Федоровну, конечно, пытались влиять, чтобы она «по примеру прежних лет» пригласила ко двору воспитательницу для своих подросших дочерей.

Александра Федоровна пошла на уступки, и в 1911 г. одна из фрейлин императрицы – София Ивановна Тютчева была назначена на должность воспитательницы. С. И. Тютчева была женщиной с тяжелым характером, у которой имелось свое представление о воспитании царских дочерей. После череды мелких столкновений Александра Федоровна и Тютчева схватились всерьез по поводу Распутина. Тютчева совершенно не желала понимать, почему простой мужик имеет доступ не только в Александровский дворец, но и в комнаты взрослых девушек-принцесс. Свою позицию она не скрывала, смело вынося сор из избы: «Воспитательница великих княжон крайне негодовала на то, что Распутин бывает в их комнате и даже кладет свою шапку на их кровати. Императрица же заявила, что она не видит в этом ничего дурного. Тогда возмущенная С. И. Тютчева обратилась к государю. Он согласился с ее мнением и сказал, что переговорит по этому поводу с государыней.

Результатом же переговоров царя и царицы явилось немедленное удаление Тютчевой от двора»¹⁶².

Это событие, произошедшее весной 1912 г., стало поводом к раскручиванию антираспутинской кампании в прессе. Светские гостиные бурлили, получив информацию из первых рук о нюансах частной жизни царской семьи. Все эти слухи прилежно фиксировала в дневнике осведомленная генеральша А. Богданович: «Рассказывал также Джунковский, что великая княгиня Елизавета Федоровна с грустью говорила, что ее племянницы очень дурно воспитаны»¹⁶³ (20 марта 1912 г.). «Шамшина сказала, что в городе говорят, что вместо Тютчевой к царским детям будет назначена Головина, которая возила Распутина по домам и с ним путалась, а над ней главной – Вырубова. Это прямо позор – назначение этих двух женщин»¹⁶⁴ (10 июня 1912 г.). «Был у нас Ломан. Сказал он, что тяжелое впечатление выносишь от близости ко двору. Вот как он объясняет уход или отставку С. И. Тютчевой. Она не подчинялась требованиям старших, вела с детьми царскими свою линию. Возможно, что ее воспитательное направление и было более рациональным, но оно было не по вкусу, а она упорствовала, как все Тютчевы, была упряма и стойка, верила, как все ее однофамильцы, в свои познания и свой авторитет, так что детям приходилось играть две игры, что приучило их лгать и прочее. Являлась всегда Тютчева на все сборища и приемы не в духе. Она говорила, что не все разговоры можно вести при детях. В этом с ней не соглашались, и вот развязка – пришлось ей покинуть свой пост. Мое соображение: из этого видно, что при дворе правду не любят и не хотят слушать. При этом Ломан вспомнил, как воспитательница великой княжны Марии Александровны Кобург-Готской, тоже Тютчева, после катастрофы на Ходынском поле при встрече со своим бывшим воспитанником великим князем Сергеем Александровичем не подала ему руки, обвиняя его в случившемся. Такова и С. И. Тютчева»¹⁶⁵ (20 июня 1912 г.).

Собственно, этим скандальным эпизодом весны 1912 г. и закончилась история женщин-воспитателей при российском императорском дворе.

Воспитатели и учителя. Царские дети после 7 лет

По достижении 6–7 лет мальчики в царской семье переходили из женских рук в мужские. С сыновьями Павла I – Николаем и Михаилом это произошло несколько ранее, когда в 1799 г. воспитательный процесс возглавил генерал М. И. Ламсдорф, но при этом женщины продолжали окружать мальчиков вплоть до 1802 г.

В 1802 г. Николая и Михаила Павловичей усадили за парту. С этого времени их гувернерами и преподавателями стали исключительно мужчины, в основном с эполетами на плечах: генерал-майор Н. И. Ахвердов, полковники К. И. Арсеньев и П. А. Ушаков. С 1805 г. к ним присоединились майор А. П. Алединский, действительный статский советник Н. А. Дивов (с 1811 г. (умер), заменен Г. А. Глинкой) и коллежский советник Вольф. С этого времени воспитание великих князей было неразрывно связано с их образованием.

Итак, главным воспитателем великих князей Николая и Михаила Павловичей стал директор Сухопутного шляхетского корпуса Матвей Иванович Ламсдорф. Это был личный выбор Павла I. И хотя М. И. Ламсдорф являлся свояком республиканца-воспитателя Александра I – Цезаря Лагарпа¹⁶⁶, он проводил совершенно иную педагогическую политику, которая имела давние корни и широко внедрялась при Павле I.

Если Екатерина II пыталась на практике реализовать педагогические идеи Ж. Ж. Руссо, то в основу методов Ламсдорфа было положено насилие в самых его разнообразных формах. При этом император Павел I и императрица Мария Федоровна прекрасно знали о том, какими методами воспитатель добивается послушания от своих воспитанников. Это была изощренная система холодных приказаний, выговоров и наказаний, доходивших до жестокости. М. И. Ламсдорф лично бил мальчиков линейкой, ружейным шомполом, хватал за грудь или воротник и ударял об стену так, что они лишались чувств, или привязывал к ручке кровати, а потом порол розгами. Причем все эти действия фиксировались в специальных журналах¹⁶⁷.

После убийства Павла I в марте 1801 г. стратегия воспитательного процесса стала полностью определяться вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Но для мальчиков фактически ничего не изменилось, их пороли по-прежнему. Молодой император Александр I практически не проявлял интереса к своим подрастающим братьям. Камер-фурьерские журналы зафиксировали лишь один его визит к младшим братьям на детскую половину Зимнего дворца – 28 октября 1803 г.¹⁶⁸

Как водится, насилие давало очень сомнительные педагогические результаты, калеча характеры. Николай I стал скрытным и довольно замкнутым человеком. Он очень мало кому доверял, и именно этим объяснялось его стремление взять под полный контроль управление страной. Однако Николай Павлович был при этом умным человеком. Тяжелые воспоминания детства побудили его сделать определенные выводы и совершенно изменить характер воспитания своих детей. Один только факт приглашения поэта В. А. Жуковского (поэта, а не генерала!) ко двору для составления образовательной программы цесаревича заслуживает самой высокой оценки педагогических талантов императора.

Воспитание цесаревича Александра Николаевича

Как уже упоминалось выше, воспитание мальчиков в царской семье имело свою специфику. Девочки «уходили» из дома в семьи владетельных особ по всей Европе, а мальчики должны были служить России. По традиции, для них была возможна только одна карьера – карьера русского офицера. Именно поэтому их воспитателями являлись офицеры. Учителями могли назначаться и штатские специалисты, но воспитателями – только военные.

Поскольку взрослению цесаревича уделялось особое внимание, то и подбор воспитателя к нему велся с предельным тщанием. В июле 1824 г. воспитателем 6-летнего великого князя Александра Николаевича был назначен Карл Карлович Мердер, «прирожденный педагог, тактичный и внимательный»¹⁶⁹. Надо отметить, что Николай Павлович тогда еще не был императором, и мало кто предполагал, что он им когда-либо будет. Однако 30-летний Николай Павлович знал о своих перспективах и понимал, что его старший сын рано или поздно станет цесаревичем. Выбор К. К. Мердера лично Николаем Павловичем удивил петербургскую публику, однако впоследствии все единодушно признали, что он оказался весьма удачным. Это был тот самый редкий случай, когда большинство мемуаристов сошлось в высокой оценке К. К. Мердера. А. С. Пушкин, который, бывая в Зимнем дворце, знал Мердера, отметил в дневнике: «Мердер умер – человек добрый и честный, незаменимый»¹⁷⁰.

К. К Мердер

К. К. Мердер на протяжении всей своей службы (12 июня 1824 г. – 24 марта 1834 г.) тщательно отслеживал особенности характера цесаревича, стараясь развивать те из них, которые могли бы пригодиться Александру Николаевичу в роли самодержавного владыки. Надо заметить, что Александр II сохранил о своем воспитателе благодарную память, приказав соорудить ему памятник на Детском острове Александровского парка Царского Села.

Самой лучшей характеристикой полученного Александром II воспитания могут служить слова В. А. Жуковского о генерале Мердере: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его… Его питомец… слышал один голос правды, видел одно бескорыстие… могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне».

Примечательно, что К. К. Мердер в своей педагогической практике тесно увязывал воспитание и образование цесаревича. Например, в 1829 г. он осуществил проект, названный «кассой благотворения». Смысл заключался в том, что успехи в науках и поведении цесаревича оценивались в денежной форме. Но накопленные личные деньги должны были идти не на собственные нужды, а на благотворительность. Два раза в год предполагалось считать собранные деньги и тратить их на какое-либо полезное дело или благотворительность. Николай I одобрил идею, и касса действовала все время обучения наследника.

Очень сильное влияние на формирование характера цесаревича оказал и отец – император Николай I. Железный характер этого человека, его чувство долга, его представление о справедливости во многом были усвоены Александром II. Иногда, решая свои педагогические задачи, Николай Павлович прибегал к весьма оригинальным приемам. По воспоминаниям врача Калинкинской больницы Реймера, в 1835 г. Николай Павлович обратился к нему при обходе: «Я пришлю сюда своего сына, и ты покажи ему самые ужасные примеры сифилитической болезни на мужчинах и женщинах. Когда я был молод и еще не женат, мой доктор Крейтон тоже водил меня по военному госпиталю, больные, которых я увидел, произвели во мне такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин»¹⁷¹. Цесаревичу в 1835 г. исполнилось 17 лет, и отец счел необходимым познакомить сына и с неприглядной изнанкой «любви».

Когда весной 1837 г. цесаревич отправился в путешествие по России, Николай I постоянно писал сыну, внушая ему те истины, которые, по его мнению, были просто необходимы будущему царю. В одном из писем Николай Павлович говорил: «Не любишь ли отныне еще сильнее нашу славную, добрую Родину, нашу матушку Россию? Люби ее нежно; люби с гордостью, что ей принадлежен и родиной называть смеешь, ею править, когда Бог сие определит для ее славы, для ее счастия!»¹⁷²

Для младших сыновей Николай I подбирал других воспитателей-офицеров. При этом учитывалось будущее детей императора. Так, второй сын Николая I – великий князь Константин с детства был определен в моряки.

Соответственно и воспитатель ему был подобран из моряков. Им стал адмирал Федор Петрович Литке (с 3 ноября 1832 г.)¹⁷³.

Об отношении к воспитателям детей красноречиво говорят строки из завещания Николая I: «п. 16. Завещаю сыновьям моим всегда любить и уважать бывших при их воспитании г-а Кавелина, Литке и Философова и г. Юрьевича, Корфа и Лутковского. Благодарю их искренне за их попечение, заменявшее мой отцовский надзор, отвлеченный делами. Сыну моему предоставляю упрочить их благосостояние, равно как и прочих лиц при воспитании бывших, как у братьев, так и сестер»¹⁷⁴.

Воспитание детей Александра II

Когда в 1840-х гг. у Александра II и Марии Александровны подряд родились три мальчика, характер их воспитания был очевиден. Сам Александр II тогда был еще молодым человеком, прекрасно помнившим свое взросление. Да и у власти продолжал оставаться Николай I, который не собирался ломать оправдавшую себя воспитательную систему. Мужчины-офицеры впервые появились в детской летом 1847 г., когда старшим сыновьям цесаревича шел четвертый и третий год. В Зимнем дворце сыновья цесаревича жили на детской половине, на первом этаже. Троих старших (Николая, Александра и Владимира) утром мыли и одевали няни-англичанки, они же вечером укладывали их в постель. Однако днем все трое поступали под надзор военных воспитателей, или, как их называли при дворе, гувернеров¹⁷⁵.

Весной 1849 г. воспитательницу Скрыпицыну сменил генерал-майор Николай Васильевич Зиновьев. Это был выбор Николая I, желавшего, чтобы его внуки как можно раньше перешли под контроль мужчины-офицера, который придал бы их воспитанию военизированный характер. Сам Зиновьев не считал себя готовым к должности воспитателя царских внуков, хотя до этого являлся директором Пажеского корпуса, поэтому он принял должность воспитателя только де-факто, де-юре этого звания не носил. Сверх содержания ему были определены жалование по чину в 1500 рублей в год, помещения в Зимнем и других дворцах, а также придворный экипаж¹⁷⁶.

Постепенно вокруг Зиновьева начал формироваться круг офицеров-воспитателей, которых он подбирал сам. В августе 1849 г. Зиновьев получил помощника в лице полковника Григория Федоровича Гогеля. Однако в жизни детей это мало что изменило.

Г. Ф. Гогель

В то время распорядок их дня в Царском Селе был следующим.

В 7 часов утра дети (Николай – семь лет, Александр – пятый год, Владимир – четвертый год) вставали и, помолясь Богу, шли здороваться с отцом. Потом они играли в парке, где, как правило, встречали Николая I, совершавшего свою обычную утреннюю прогулку. Дети выстраивались перед дедушкой «во фронт», снимали фуражки и получали от него по поцелую.

В 9 часов пробуждалась цесаревна Мария Александровна, и дети шли здороваться к матери. После этого начинались занятия. Первыми уроками детей стала строевая подготовка (маршировка и ружейные приемы), которой обучал старших мальчиков унтер-офицер Хренов. Этот урок был ежедневным и занимал около часа. После чего дети завтракали. Воспитатели-офицеры дежурили посменно. Первую половину дня, как правило, дежурил Гогель.

В 11 часов цесаревна Мария Александровна отводила детей из Зубовского флигеля Большого Екатерининского дворца в Александровский дворец здороваться с бабушкой, императрицей Александрой Федоровной. Потом возобновлялись уроки. Генерал Зиновьев проводил занятия по артиллерийской стрельбе (два раза в неделю), или дети занимались гимнастикой на сетке-батуте (два раза в неделю). Остальные дни в это время дети гуляли.

С 12 до 14 часов воспитательница Скрыпицына учила старших мальчиков читать и писать.

В 14 часов мальчики обедали. После обеда вновь гуляли. Во время этих прогулок их обучали началам верховой езды на маленьких лошадях.

В 16 часов дети пили чай. После чаепития дважды в неделю брали уроки танцев и дважды посещали занятия Срыпицыной. В другие дни в это время они запускали змея, играли в кегли или катались на лодке по озеру. Если погода была плохой, то дома играли друг с другом в шашки, лото или другую игру, очень ими любимую, которая называлась «Храм счастья».

В 19 часов мальчики шли к матери и «проводили у нее целый час». В Китайской комнате Большого Екатерининского дворца Мария Александровна «сидела, окруженная детьми, за чайным столом, поучала, наставляла их, хвалила или журила за их поведение, слушала их признания, разъясняла их недоумения и сомнения»¹⁷⁷. Чай разливала одна из фрейлин, и тут же цесаревич играл в вист «со своими», как называл он адъютантов и вообще состоявших при нем лиц.

В 20 часов дети получали благословение родителей, после чего отправлялись спать.

Рассматривая это расписание, следует отметить следующее. Во-первых, дети рано ложились (в 21 час) и рано вставали (в 7 часов), следовательно, на сон отводилось 9—10 часов. Во-вторых, весь день они были заняты, и их ни на минуту не выпускали из поля зрения дежурные воспитатели. В-третьих, военизированные уроки детей начались одновременно с обучением их грамоте и письму. В-четвертых, при самом удачном раскладе дети виделись с родителями не более двух часов в день. И хотя биографы уверяли, что «Мария Александровна сама руководила воспитанием детей», проводя в детской «большую часть своего времени»¹⁷⁸, это не более чем комплиментарное преувеличение.

Военное образование, когда пятилетнего ребенка приучали к стреляющей пушке и показывали, как сменять караулы и разводить часовых, было довольно рано востребовано. В 1850 г. шестилетний Никса впервые разводил настоящий караул¹⁷⁹. Собственно, в сентябре 1850 г., после того как старшему внуку Николая I исполнилось семь лет, началась его «действительная» военная служба. В этот день Никсу произвели в первый офицерский чин, отделили от братьев и поместили в собственные комнаты, за ним был прекращен уход нянь, зато приставлен камердинер Костин, который прослужил ему с 1850 по 1865 г. Так Никса окончательно перешел в руки военных воспитателей. В его спальне поставили кровать воспитателя – полковника Гогеля. Умываться и одеваться теперь он должен был сам, без всякой прислуги, и русскую рубашку ему заменила гусарская куртка. На придворных церемониях он стал появляться в качестве офицера¹⁸⁰.

Когда 26 февраля 1852 г. второму сыну Александра II – Александру Александровичу исполнилось семь лет, с ним произошли аналогичные изменения. Его произвели в чин гвардии прапорщика и корнета. Мальчика переселили в комнаты старшего брата. Койка воспитателя стояла между кроватями детей, и он не оставлял их ни днем, ни ночью¹⁸¹. Практика, когда воспитатели спали в одной комнате с воспитанниками, сохранялась вплоть до конца XIX в. Воспитатель обязан был находиться в одной комнате со своим подопечным до тех пор, пока тот не засыпал. Уходя к себе домой, воспитатель великого князя в обязательном порядке оставлял вместо себя одного из камердинеров¹⁸².

После того как в феврале 1855 г. цесаревич Александр Николаевич стал императором Александром II, положение его старшего сына изменилось. Мальчик Никса стал цесаревичем Николаем Александровичем. Его не только окончательно отделили от младших братьев, но и стали учить по особой программе. При этом военизированный характер воспитания и образования по требованию Александра II был полностью сохранен.

Одним из воспитательных новшеств стало появление рядом с цесаревичем Николаем Александровичем молодого боевого офицера, 28-летнего адъютанта князя И. А. Барятинского – Оттона Борисовича Рихтера. Конечно, О. Б. Рихтер возник рядом с цесаревичем неслучайно, кроме того, все прекрасно понимали, что благодаря этому назначению у молодого офицера появляется возможность сделать блестящую карьеру. При этом все окончательные решения «по кандидатуре» принимались лично Александром II.

О. Б. Рихтер

О своих намерениях и планах относительно наследника Александр II писал в мае 1858 г. «покорителю Кавказа» князю И. А. Барятинскому. В этом письме царь сослался на генералов В. В. Зиновьева и А. А. Ливена, которые отвечали за весь круг вопросов, связанных с воспитанием цесаревича Николая Александровича. Александр II спрашивал мнение князя И. А. Барятинского о его адъютанте О. Б. Рихтере и сообщал, что предполагает назначить его «заместителем гувернера при нашем старшем сыне, но прежде, чем мы это решим, желательно узнать Ваше мнение о его характере, чтобы понять, сможет ли он нам подойти. Речь идет о молодом человеке с надежным характером, который был бы другом и советчиком нашему сыну и развивал в нем своими занятиями и общением жажду к обучению. Важен ежедневный контакт с человеком, наиболее близким по возрасту к нашему сыну… Вот пока всё, что я хотел Вам сказать»¹⁸³. В этом послании Александр II сформулировал основные требования, которые он лично предъявлял к воспитателям наследника.

Видимо, Барятинский дал Рихтеру самые лестные характеристики, и для этого имелись все основания. О. Б. Рихтер получил образование в Пажеском корпусе, по окончании которого в 1848 г. вступил в службу корнетом аристократического лейб-гвардии Конного полка. В 1853 г. уже как ротмистр Ахтырского гусарского полка он принимал участие в Крымской войне, в осаде крепости Силистрия. После войны Рихтера назначили адъютантом к главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом генерал-адъютанту А. И. Барятинскому. В 1856–1858 гг. Рихтер принимал участие в военных действиях против горцев в Большой Чечне, в занятии долины реки Мичика, в рубке просек и разработке дорог. В 1857 г. его произвели в полковники и назначили в Куринский пехотный полк. А в 1858 г. Рихтер участвовал во взятии Аргунского ущелья, командуя первой штурмовой колонной, за что получил Золотое оружие с Георгиевским темляком.

Такой послужной список 28-летнего полковника дорогого стоил, и в июле 1858 г. Рихтер прибыл в Петергоф для представления императору и принятия «окончательных решений». Смотрины прошли благополучно, и приказ с назначением состоять при наследнике Рихтер получил 30 августа 1858 г.¹⁸⁴

В 1859 г. у цесаревича появился персональный воспитатель-опекун. Им был назначен граф С. Г. Строганов. Тогда же, в 1859 г. для цесаревича был сформирован «штат двора его императорского высочества государя наследника цесаревича»¹⁸⁵. Всего в состав штата вошло 85 человек, из которых непосредственно обслуживали цесаревича 36 человек¹⁸⁶. Кроме этого, по конюшенному ведомству наследника обслуживали еще 49 человек¹⁸⁷.

Согласно законам Российской империи, «достигший совершеннолетия вступает сам в управление своим имуществом; но с того времени до двадцатипятилетнего возраста при каждом лице императорского дома, носящем титул императорского высочества или высочества, состоит особый попечитель». Задачи попечителя состояли в том, чтобы давать «советы по всем делам, до имения его касающимся, и утверждать его волю, без чего она никогда не может быть действительною».

Познакомившись с прекрасно образованным юношей, граф Строганов был изумлен тем, что в цесаревиче он обнаружил «холодное и равнодушное отношение, если не отвращение к военному делу»¹⁸⁸. Это было совершенно не типично для Романовых, искренне преданных офицерской службе. Такой настрой цесаревича вызывал недовольство Александра II.

Следует отметить, что отношения Александра II со старшим сыном были далеко не безоблачными. Современники писали, что царь был «строг к своему наследнику… даже в некоторых случаях немилосерден». Есть упоминания, что Александр II испытывал определенную ревность к своему старшему сыну как к преемнику и, возможно, поэтому позволял себе резкие замечания с запрещением выражать свое мнение «молокососу, как он его называл»¹⁸⁹. Неоднократно Александр II упрекал хрупкого интеллигентного юношу в отсутствии мужественности, и, возможно, травма спины цесаревича, полученная на скачках в Царском Селе, была результатом его стремления показать свою «мужественность».

Молодой цесаревич Николай Александрович, по единодушным отзывам воспитателей и преподавателей, подавал большие надежды. Его интеллектуальные качества были неоспоримы. Однако в апреле 1865 г. после тяжелой болезни цесаревич умер.

Его преемником «по должности» цесаревича стал второй сын императора – великий князь Александр Александрович. Преподаватели, сосредоточив на нем свои усилия, с удивлением выяснили, что программа его воспитания и обучения была на порядок ниже, чем у старшего брата. Мемуаристы объясняли этот факт влиянием императрицы Марии Александровны, которая сознательно снижала образовательные стандарты младших сыновей, чтобы они не заслоняли своего блестящего старшего брата, будущего российского императора.

Если подобная диспропорция в отношении образования детей со стороны императрицы Марии Александровны и существовала, то делалось это весьма и весьма тактично. Дети ее действительно любили. Для них она была в первую очередь матерью, а уже затем императрицей, что в царских семьях наблюдалось далеко не всегда. Александр III вспоминал впоследствии:

«Сколько было разговоров самых разнообразных, задушевных, всегда Мама выслушивала спокойно, давала время все высказать и всегда находила, что ответить, успокоить, побранить, одобрить, и всегда с возвышенной христианской точки зрения»¹⁹⁰.

Второй и третий сыновья Александра II – великие князья Александр и Владимир росли вместе. Они жили в одних комнатах, у них были общие воспитатели, они вместе делали уроки и отвечали преподавателям. Перед сном они совершали обязательные прогулки по Дворцовой набережной. Эту близость братья сохранили на протяжении всей жизни.

У воспитателей, наблюдавших за будущим Александром III и его братом, подчас возникали недоуменные вопросы. В ноябре 1861 г. один из воспитателей записал в дневнике: «Я всегда удивлялся, смотря на Александра Александровича, и думаю, как юношу почти в 17 лет могут занимать детские игры, как, например, перекидывание снега лопатой»¹⁹¹. А между тем, из этого «перекидывания снега» выросла целая традиция, и уже никто не удивлялся, когда Николай II за зиму, «здоровья ради», перекидывал тонны снега. Конечно, представить Николая I с лопатой, разгребающего дорожки в парке, довольно трудно, но для Александра III и Николая II этот образ был уже вполне органичен.

Вызывало удивление воспитателя и несколько инфантильное отношение молодых великих князей к девушкам: «Они почти никогда с ними не говорят, а если случится перемолвить слово, то совершенно так же, как с каким-нибудь товарищем, как с Гришей Гогелем, например, разве что немного покороче, чтобы скорее отделаться»¹⁹². А впоследствии, после весьма кратковременных юношеских увлечений, Александр III и Владимир Александрович превратились в самых верных мужей.

Были у молодых людей и редкие экстремальные приключения, воспоминания о которых бережно хранились долгие годы. В июне 1864 г. состоялся пеший поход компании великих князей и их ровесников из Царского Села в Гатчину. Все произошло довольно спонтанно, они вышли в четыре часа пополудни и пришли в Гатчину только вечером, в половине десятого. При этом молодые люди чувствовали себя настолько хорошо, что на следующий день вернулись пешком в Царское Село через Ропшу. Александр III потом всю жизнь хранил в своем рабочем столе альбом с зарисовками сценок этого похода. Из этого приключения у двух императоров – Александра III и Николая II выросла прочная привычка к длительным пешим прогулкам в хорошем темпе. Эти прогулки позволяли отключиться от бесконечной рутинной работы, которая занимала все время самодержцев.

Следует отметить, что до 17–18 лет воспитатели сохраняли жесткий контроль за всеми сторонами жизни великих князей, единолично определяя уровень их личной свободы. Поскольку эта практика была привита с детства, то великие князья беспрекословно слушались воспитателей, даже став почти взрослыми. Например, в 1862 г., когда Александру было уже 17 лет, воспитатель потребовал от молодых людей очистить учебные комнаты в Зимнем дворце от «разного хламу», который там неизбежно набирался: «Сперва я очистил от всех этих вещей комнату Владимира Александровича, который добровольно поддался на это требование, но Александр Александрович отказывался, и я должен был настоятельно потребовать от него исполнения заведенного порядка»¹⁹³.

Конечно, столь жесткий контроль со стороны воспитателей не вызывал восторга у великих князей. Они подчинялись, но осадок сохранялся на долгие годы. Следует признать, что в отношении родителей к детям присутствовал элемент здорового прагматизма, учитывавший их будущее положение в родовой иерархии Романовых. И эта некоторая отчужденность во взаимоотношениях с родителями тяжело переживалась детьми. Так, спустя много лет, в 1878 г. великий князь Владимир Александрович рассказывал окружающим о «равнодушии своих родителей» к ним и без всякого уважения говорил о своих воспитателях¹⁹⁴. Присутствовавший при этом великий князь цесаревич Александр Александрович соглашался с ним, называя свое детство «отвратительным воспоминанием»¹⁹⁵.

Наличие негативных детских впечатлений подтверждал и граф С. Д. Шереметев, который был одним из адъютантов цесаревича Александра Александровича. Он писал, что ему не раз приходилось слышать от великого князя Александра Александровича упоминания о том, что у него «почти не было хороших воспоминаний отрочества… Пребывание в Зимнем дворце для него всегда было мрачное время, и он даже раздражался вспоминать о нем. Счастливое время для него началось с переездом из Зимнего дворца в Аничков. Почему он не любил вспоминать про свое детство и почему он раздражался, говоря об этом времени, – не знаю»¹⁹⁶.

Видимо, воспоминания о детстве действительно не доставляли радости Александру и Владимиру. Наблюдая за взрослением своих младших братьев, разница в возрасте с которыми доходила до пятнадцати лет, они констатировали, что детство младших счастливее их собственного¹⁹⁷.

Детство Николая II

У Александра III и императрицы Марии Федоровны было пятеро детей. Первый ребенок, будущий Николай II, родился в мае 1868 г., когда отцу было 23, а матери 20 лет. Естественно, «по образцу прошлых лет», воспитательную стратегию в отношении внуков определял Александр II. В раннем возрасте всех детей опекали одинаково: русские кормилицы в кокошниках, няни-англичанки, короткие платьица и женское окружение. Когда мальчики стали подрастать, родители поставили задачу перед воспитателями сформировать из великих князей «нормальных», не избалованных детей. В мемуарах часто приводятся слова Александра III: «Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные здоровые русские дети».

Главным воспитателем к Николаю в 1877 г. был назначен генерал Григорий Григорьевич Данилович. В этой должности он состоял до 1891 г., то есть 14 лет. Это было решение Александра II, которое отнюдь не вызывало восторга у родителей ребенка.

Впоследствии, после гибели империи, современники, анализируя особенности сложного характера Николая II, «предъявили счет» Г. Г. Даниловичу. Некоторые из мемуаристов заявляли, что воспитательная метода Даниловича сломала характер Николая II, сделав наследника скрытным и замкнутым. Предъявляли претензии и Александру III, который не сумел передать детям свою харизму власти: «Их слишком настойчиво учили быть «прежде всего людьми» и слишком мало подготовляли к их трудной сверхчеловеческой роли»¹⁹⁸.

Рассуждая на эту тему, следует иметь в виду, что Данилович был профессиональным военным педагогом. Свою педагогическую карьеру он начал в Дворянском полку, а затем служил под началом такого талантливого руководителя военно-учебных заведений, как Я. И. Ростовцев. Данилович принимал участие в реформе военно-учебных заведений в 1860-х гг., многие годы возглавлял аристократический 2-й Кадетский корпус. Это был опытный военный педагог, стоявший на уровне требований своего времени.

Трое сыновей Александра III не были избалованными детьми. Родители держали их в руках, причем каждый по-своему. Отец охотно разделял детские забавы не только своих детей, но и их ровесников. Сохранилось несколько фотографий Александра III с клюшкой в руках на катке у Аничкова дворца, рядом со своими подросшими сыновьями. Императрица Мария Федоровна подходила к этому вопросу по-иному, не выходя за рамки дворцового этикета. Естественно, отношение царственных родителей к своим детям обсуждалось в свете. Так, многие сходились в том, что любимым сыном Александра III был младший – Михаил, что Георгий – самый талантливый и способный, а старший сын Николай довольно бесцветен как личность. Досужим разговорам не было конца…

Доставалось и императрице Марии Федоровне. Например, генеральша Богданович в своем дневнике, со ссылкой на камердинера Николая II, писала, что «детей своих Мария Федоровна совсем не любит. Она детей никогда не ласкала. Покойный Александр III был гораздо нежнее с детьми, чем мать. Несмотря на свою суровость, бывало, царь обнимет сыновей, но мать – никогда. Иногда, совсем неожиданно, царь заходил в спальню детей, но мать, как заведенные часы, заходила аккуратно в один и тот же час, так же, как в одно и то же время дети являлись к ней – поздороваться утром, поблагодарить после завтрака и обеда и прочее. Радциг говорит, что он был полным хозяином в спальне наследника, никакого контроля за ним не было»¹⁹⁹.

Вмешивалась в воспитательный процесс и ближайшая родня. Мальчишки оставались мальчишками и, естественно, шалили. По рассказам мемуариста, однажды на вокзале во время торжественных проводов Александра III его сыновья страшно расшалились, бегая между ногами сановной публики. Видимо, они совершенно не реагировали на замечания, и тогда выведенный из терпения младший брат царя великий князь Владимир Александрович схватил будущего Николая II за уши и публично выдрал его, повторяя: «Я тебе говорю – перестань шалить»²⁰⁰.

Но наряду с многочисленными воспитателями по должности рядом с цесаревичем Николаем оказался редкий человек, который являлся воспитателем по призванию. Это был преподаватель английского языка Карл Иосифович Хис (Heath). Он появился рядом с цесаревичем, когда тому исполнилось 10 лет. Благодаря Хису все дети Александра III получили прекрасную физическую подготовку. Генерал Н. А. Епанчин писал об этом в мемуарах: «Физическое развитие наладилось случайно. Дело в том что для занятий по английскому языку был приглашен мистер Хис… Именно Хис обратил внимание на недостаточность физических упражнений цесаревича и занимался этим делом и, между прочим, закаливанием цесаревича, в чем достиг превосходных результатов». Говоря о результатах этого воспитания, Н. А. Епанчин подчеркивал, что царь «был очень вынослив в физическом смысле, не боялся сквозного ветра, не был подвержен простуде и обладал прекрасным здоровьем»²⁰¹.

Об этом же упоминали и другие мемуаристы. А. П. Извольский писал, что «действительным руководителем его занятий был англичанин Хетс, занимавший место частного учителя в императорской семье. Особенную склонность он чувствовал к спорту и затратил много труда, чтобы воспитать в своих учениках любовь ко всем видам спорта. Ему Николай II обязан совершенным знанием английского языка и увлечением спортом»²⁰². Негативно относившийся к царю кадет и масон В. П. Обнинский также счел необходимым упомянуть об этом: «.англичанин Mr. Heath, «Карл Осипович», как его обыкновенно называли. прекрасный художник и спортсмен. В юношеские годы первое место занял спорт всех видов, и царские сыновья хорошо скакали, стреляли, ловили лососей. подвижность и любовь к спорту отличали всех детей Александра III»²⁰³.

Видимо, не без влияния Хиса в 1879 г. будущий император писал отцу: «Я не умею еще плавать, но скоро научусь»²⁰⁴. В марте 1881 г. семья переехала в Гатчинский дворец, и в одном из помещений для подрастающих наследников оборудовали гимнастическую комнату, где установили турник и параллельные брусья²⁰⁵.

Боцман А. Е. Деревенько

Повествуя о цесаревиче Алексее, необходимо сказать несколько слов и о людях, чьи обязанности заключались в ежеминутной заботе о здоровье наследника. Болезнь цесаревича Алексея наложила тяжелый отпечаток на жизнь последней императорской семьи. Гемофилия, которой был болен наследник, заставляла его царственных родителей делать всё, для того чтобы спасти ребенка от смерти. В результате вокруг цесаревича сформировался круг лиц, непосредственно отвечавших за состояние его здоровья. К их числу принадлежали и лучшие медики империи, и знахарь Распутин, и множество других людей, которые повседневно окружали мальчика. Одной из таких фигур был дядька Алексея – матрос Андрей Еремеевич Деревенько, на множестве фотографий цесаревича на заднем плане виден его коренастый силуэт.

Появление Деревенько среди ближайшего окружения царевича было продиктовано необходимостью, и, вместе с тем, оно произошло случайно. Основная проблема заключалась в том, что ребенок был подвижен, и уследить за ним окружавшим его женщинам было довольно трудно, а малейшая травма могла привести к самым трагическим последствиям. Объяснить же непоседливому мальчику необходимость крайней осторожности в повседневных играх и вовсе не представлялось возможным. Поэтому требовался физически крепкий человек, который заботился бы о безопасности цесаревича, выполняя функцию его «ног». Судьба указала на матроса Деревенько, и он не упустил своего шанса.

На время традиционного плавания по финским шхерам к малолетним царским детям персонально приставлялись матросы, которые присматривали за ними, когда те находились на палубе. Дети много двигались и даже катались по палубе на роликовых коньках. Поэтому уже в мае 1906 г. Деревенько был официально внесен в списки придворной челяди с главной задачей опекать наследника во время пребывания царской семьи на яхте. 14 мая 1906 г. Деревенько представлялся Николаю II в Петергофе. Впервые он исполнял свои обязанности в августе 1906 г. во время плавания «Штандарта» по финским шхерам. В перечне лиц, значившихся в окружении августейших детей, наряду с няньками Вишняковой, Дорониной, Тегелевой и другими был и матрос Деревенько²⁰⁶.

Судя по всему, он показал себя надежным человеком. Им остались довольны, и для того чтобы придать ему некий официальный статус, в недрах дворцовой канцелярии попытались найти прецеденты, которые могли бы объяснить появление при цесаревиче бравого матроса. В октябре 1906 г. делопроизводитель канцелярии императрицы Александры Федоровны А. Никитин подготовил справку о том, что «бывший делопроизводитель конторы августейших детей почивающего императора Александра III, нынче действительный статский советник Сигель сообщил, что при августейших сыновьях почивающего императора Александра III «дядек» никогда не состояло… До 1888 г. состоял при них матрос гвардейского экипажа Букин около 5 лет. по выходе в отставку из военной службы определен был лакеем к их императорским высочествам с жалованьем 30 рублей в месяц»²⁰⁷. Но, видимо, к этому времени термин «дядька» уже прижился, и начальник канцелярии императрицы граф Я. Н. Ростовцев в записке от 12 ноября 1906 г. к камер-фрау императрицы М. Ф. Герингер сообщал, что «ее величеству императрице Александровне Федоровне угодно, чтобы состоящего с 13 мая 1906 г. при комнатах его императорского высочества наследника цесаревича Алексея Николаевича квартирмейстера гвардейского экипажа Андрея Деревенько называли «дядькою» при его императорском высочестве»²⁰⁸. Таким образом, процедура оформления матроса при дворе заняла период с мая по ноябрь 1906 г., а наименование «дядька» приобрело официальный характер.

Окончательно свое положение Деревенько укрепил летом 1907 г. Во время традиционной прогулки по финским шхерам императорская яхта «Штандарт» наскочила на подводную скалу, не указанную в лоциях. Товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский, очень точный в деталях, поскольку в его распоряжении находились материалы следствия, связанного с этим эпизодом, описывал это событие: «Яхта государя «Штандарт», огибая остров Гроншер, наскочила на подводный камень, не обозначенный на карте, и плотно села посередине. Удар был настолько силен, что котлы сдвинулись с мест. Государь с государыней и августейшими детьми перешли на посыльное судно «Азия», на котором и провели ночь. На другой день прибыла яхта «Александрия», на которой их величества и продолжили плавание»²⁰⁹. Удар действительно был силен настолько, что яхту удалось снять с камня только спустя десять дней. Ее немедленно отбуксировали в док для капитального ремонта.

Во время катастрофы Деревенько проявил себя с лучшей стороны. Он сделал всё, чтобы обезопасить двухлетнего наследника, и императрица это оценила. Впоследствии А. А. Вырубова описывала катастрофу в финских шхерах следующим образом: «Мы почувствовали ужасный толчок. Казалось, что судно подскочило в воздух и упало опять на воду. Потом оно остановилось, и левый борт его стал крениться. Все произошло мгновенно. Посуда и вазы с цветами оказались на полу. Государыня в ужасе вскрикнула, испуганные дети дрожали и плакали, государь же хранил спокойствие. Он объяснил, что мы натолкнулись на риф. Послышались звуки набата, и вся команда из двухсот человек выбежала на палубу. Матрос огромного роста, Деревенько, занялся наследником. Он был нанят, чтобы оберегать наследника от возможных ушибов. Деревенько схватил мальчика и побежал с ним на нос яхты. Он сообразил, что котлы находятся как раз под столовой и первой может пострадать эта часть судна. Мы же стояли все на палубе»²¹⁰.

Впоследствии этот эпизод оброс множеством вымыслов. В качестве характерного примера мифологизации события можно привести изложение произошедшего в 1907 г. офицером ставки М. Лемке спустя десять лет. Он утверждал, что именно Деревенько спас цесаревича во время крушения «Штандарта»: «Когда раздался треск судна, и все подумали, что сели на мину, матрос яхты Деревенько схватил мальчика и бросился с ним в воду»²¹¹. Как это бывает в легендах, скала превратилась в мину, а бравый матрос прыгнул с двухлетним мальчиком за борт. В. С. Пикуль в романе «Нечистая сила» воспроизвел эту легенду следующим образом: «В этот момент некто вырывает из ее рук сына и заодно с ним скрывается… в пучине! Не скоро на поверхности моря, уже далеко от шлюпки, показалась усатая морда матроса, который, держа мальчика над водой, поплыл обратно к «Штандарту», пробоину на котором уже заделали»²¹².

Романовы и боцман А. Е. Деревенько

Со временем положение дядьки упрочилось. Его комната располагалась рядом со спальней цесаревича во всех императорских резиденциях. Цесаревич называл его Диной. Матрос получал приличное жалование. На январь 1914 г. оно складывалось из сумм его императорского высочества – 360 рублей, жалования гвардейского экипажа – 444 рубля, дополнительных выдач гвардейского экипажа – 579 рублей, что составляло 1383 рубля в год²¹³. Кроме этого, существовали различные косвенные выплаты. Например, сына Деревенько в марте 1912 г. бесплатно прооперировали в больнице Крестово-здвиженской общины, «за что туда было переведено 18 рублей канцелярией императрицы Александры Федоровны»²¹⁴. Императрица входила и в другие семейные заботы дядьки. В ноябре 1910 г. «ее величество осведомились о том, что у него на родине больна сестра, и повелеть изволила ему уволиться в отпуск для посещения сестры». Для проезда ему и его жене были выделены деньги на дорогу. В декабре 1915 г. матрос обратился к императрице с ходатайством о назначении ежегодного пособия на воспитание его детей (Алексея – 9 лет, Сергея – 7,5 лет, Александра – 3 лет), которые были крестниками императрицы и цесаревича. Дядька обучал своих детей французскому языку и приходящей учительнице платил по 20 рублей в месяц. Всего же на обучение детей Деревенько тратил «около 350 рублей в год». Просимые деньги были ему немедленно выделены²¹⁵. Но иногда Андрея Еремеевича «били по карману». В апреле 1912 г. в канцелярию императрицы было направлено письмо, подписанное генерал-лейтенантом, заведующим хозяйством гофмаршальской части, в котором предлагалось матросу Деревенько вернуть 32 копейки за взятые в ливадийской сервизной кладовой осенью 1911 г. ложку столовую простую ценой в 12 копеек и две столовые простые вилки по 10 копеек за штуку.

По мере того как цесаревич взрослел, круг забот дядьки расширялся, и в декабре 1913 г. произошли некоторые «кадровые перемещения». Об этом писал лейб-медик Николая II Е. С. Боткин в письме к графу Ростовцеву: «О назначении только что принятого на службу к высочайшему двору матроса Нагорного – помощником боцмана Деревенки. Из сказанного мне ее величеством я понял, что фактически боцман Деревенко будет по-прежнему называться дядькой его высочества наследника цесаревича. Но юридически он должен занимать место камердинера, а его помощник, Нагорный, – гардеробщика»²¹⁶.

Цесаревич Алексей, Николай II и боцман А. Е. Деревенько

А. Е. Деревенько был достаточно заметной фигурой в окружении императорской семьи, и о нем упоминали почти все мемуаристы, причем упоминали по-разному. Вот одно из таких описаний: «Матрос разухабистого вида, с нахальной рожей… он – персона; с ним все очень внимательны, заискивают, угощают папиросами»²¹⁷. С ним старались ладить, и он ладил с весьма высокими персонами. Тот же автор писал, что «по-видимому, лейб-хирург профессор С. П. Федоров пользуется особым расположением Деревенка. Тот сегодня очень долго суетился: «Где профессор?» – кричал он, когда усаживал в автомобиль дворцовую челядь при выходе ее из штабного кинематографа»²¹⁸. Столь же иронично упоминал о дядьке В. В. Шульгин в книге «Дни»: «Матрос Деревенько, который был дядькой у наследника цесаревича и который услышал, что волынские крестьяне представляются, захотел повидать своих. И вот он тоже – «вышел». Красивый, совсем как первый любовник из малорусской труппы (воронова крыла волосы, а лицо белое, как будто он употреблял creme Simon), он, скользя по паркету, вышел, протянув руки – «милостиво»: Здравствуйте, земляки! Ну, как же вы там?.. Очень было смешно.»²¹⁹ В. С. Пикуль охарактеризовал матроса в целом верно. «Попав на дармовые харчи, Деревенько, сын украинца-хуторянина, сразу показал, на что способен. В одну неделю отожрался так, что форменка трещала, и появились у матроса даже груди, словно у бабы-кормилицы. За сытую кормежку он дал себя оседлать под «лошадку» цесаревича. Деревенько сажал мальчика к себе на шею и часами носился как угорелый по аллеям царских парков, выжимая свою тельняшку потом, будто после стирки. Но зато цесаревичу теперь не грозили царапины и ушибы!»²²⁰

Будучи дядькой цесаревича, он, видимо, понимал значимость своего положения и, несмотря на малограмотность, пытался вести дневник. Эти дневниковые записи охватывают очень короткий период – с 1 сентября по 28 октября 1912 г. Тогда он явно ощутил близость к истории и на своем уровне фиксировал происходившие события. Так, 6 сентября 1912 г. он записал: «Утром сидели дома, ножка болела. Компресс был, играли в карты»²²¹.

В глазах царской семьи он был незаменимой фигурой прежде всего потому, что умел ладить с наследником. Как свидетельствовала Вырубова: «На. велосипеде матрос возил Алексея по парку в Царском Селе. Часто приходили играть с наследником и дети Деревенько, и вся одежда Алексея обычно переходила к ним. Когда наследник бывал болен и плакал по ночам, Деревенько сидел у его кроватки. У бедного ребенка никогда не было аппетита, но Деревенько умел уговорить его. Когда наследнику исполнилось шесть или семь лет, его воспитание поручили учителю, а Деревенько остался при нем как слуга»²²². Кроме этого, что было весьма важно для родителей наследника, он его «не так баловал, хотя был очень предан и обладал большим терпением»²²³.

В послужном списке дядьки наследника отражены важнейшие этапы его биографии. Андрей Еремеевич Деревенько родился 19 августа 1878 г. в крестьянской семье православного вероисповедания в Волынской губернии Новоград-Волынского уезда Черторибской волости, в селе Горонай. В 1899 г. он был призван на действительную службу на флот, отсчет которой начался с 1 января 1900 г. Уже 5 января 1900 г. определен в гвардейский экипаж. Через полтора года – в сентябре 1901 г. он стал гимнастом-инструктором, а 1 января 1902 г. – матросом 1-й статьи. 12 октября 1905 г., к концу службы, Деревенько был награжден серебряными часами с государственным гербом и в ноябре 1905 г. произведен в квартирмейстеры. В декабре 1905 г. Деревенько зачислен на сверхсрочную службу. 13 мая 1906 г. состоялось назначение дядькой «при его императорском высочестве наследнике цесаревиче и великом князе Алексее Николаевиче». В апреле 1911 г. его произвели в боцманы. В мае 1916 г. Деревенько стал кондуктором флота. Крестными троих сыновей матроса были члены императорской фамилии. Кроме того, его регулярно награждали орденами и медалями. В 1909 г. он был награжден серебряной великобританской и золотой французской медалями, в 1910 г. – серебряной медалью и Гессенским серебряным крестом ордена Филиппа Великодушного, в 1912 г. получил золотую медаль для ношения на Владимирской ленте²²⁴.

После событий февраля 1917 г. царская семья сделала для себя много неприятных открытий, связанных с изменами ближайшего окружения. Некоторые нарекания вызвало и поведение матроса. А. А. Вырубова в мемуарах упрекала его в том, что дядька «понукал» Алексея Николаевича.

Некоторые из мемуаристов упоминали, что в дни Февральской революции 1917 г. он ушел из Александровского дворца Царского Села вместе с матросами гвардейского экипажа. Тем не менее 1 июля 1917 г. «с соизволения бывшего императора» Деревенько был назначен камердинером «при бывшем наследнике Алексее Николаевиче». Однако в августе 1917 г. его не включили в список лиц, сопровождавших царскую семью в Тобольск. Это было связано со скандальной историей. По словам комиссара Временного правительства В. С. Панкратова, «при наследнике Алексее состоял дядька, матрос Деревенько, полуграмотный, но хитрый хохол, который пользовался большим доверием Александры Федоровны. Перед самым отъездом он подал счет (полковнику Кобылинскому) расходов. В счете оказалось, что сын Николая II за июль 1917 г. износил сапог более чем на 700 рублей. Полковник Кобылинский возмутился и заявил матросу Деревенько, что в Тобольск его не пустят»²²⁵. И эта история спасла жизнь «хитрому хохлу». Вместо него в Тобольск поехал матрос гвардейского экипажа К. Г. Нагорный²²⁶.

После того как царская семья отправилась в Тобольск, Деревенько со своей семьей также уехал подальше от беспокойного Петрограда – в отпуск, в Олонецкую губернию. При этом Деревенько продолжал поддерживать регулярную связь как с чинами бывшей канцелярии императрицы Александры Федоровны, так и с Тобольском. Сохранилось несколько его писем, направленных в Петроград камер-фрау императрицы Герингер и делопроизводителю канцелярии императрицы Никитину. Они охватывают период с сентября 1917 г. по март 1918 г. В основном послания посвящены просьбам о высылке денег и описаниям различных материальных трудностей, но в них имеются упоминания и о Тобольске. Например, в письме к Герингер от 21 сентября 1917 г. Деревенько рассказывал: «Получил письмо из Тобольска, все здоровы, некоторые хотели ехать, но им сказали, что нет свободного помещения. Не знаю, когда я попаду в Тобольск? На дежурство, Мария Федоровна!» 14 ноября 1917 г. он писал: «Получил письмо от Нагорного 10 ноября. Все здоровы. Он пишет, что до весны не будет никакой смены никому… Мне сейчас тяжело жить. Жаль, что я не уехал в Сибирь!» В посланиях к Никитину с января по март 1918 г. он сообщал:

«Письма из Тобольска получаю, всё, слава Богу, благополучно, не знаю, когда я туда попаду? Жду приказания»²²⁷.

Дальнейшая судьба А. Е. Деревенько практически неизвестна, он затерялся в смуте Гражданской войны. Можно только с уверенностью сказать, что ему не пришлось разделить трагическую судьбу царской семьи. По некоторым данным, А. Е. Деревенько умер от тифа в Петрограде в 1921 г.

Одежда детей

Внешний вид детей императорской семьи был не менее важен, чем внешний вид взрослых. Следует иметь в виду, что на протяжении большей части XVIII в. детской одежды как таковой не было. Дело в том что на детей смотрели как на маленьких взрослых, поэтому и наряды для них шили по взрослой моде, но меньшего размера. Только на рубеже XVIII–XIX вв. наметилась тенденция к появлению детской одежды. Известно, что Екатерина II лично проектировала одежду для своих внуков Александра и Константина. У нее получилось нечто вроде детских комбинезонов, которыми она очень гордилась.

Поскольку мальчики царской семьи с момента рождения зачислялись на военную службу, им очень рано приходилось облачаться в военную форму. Например, летом 1847 г. император Николай I приказал своему старшему внуку Николаю, которому тогда шел четвертый год, «быть в форме» на разводе лейб-гвардии Конного полка. Выполняя приказ, воспитательница надела на мальчика «имеющуюся шинель Преображенского полка и фуражку». При этом император предполагал, что у трехлетнего мальчика должны быть несколько комплектов военной формы. Когда же он увидел, что на внуке надета пехотная, а не кавалерийская фуражка, то немедленно выговорил ответственным лицам за нарушение формы одежды трехлетним ребенком. Воспитатель мальчика был вынужден доложить цесаревичу Александру Николаевичу, что ему «досталось от его величества на другой день. Его величество изволил выговорить мне»²²⁸.

Фактически мальчики росли в военной форме. Однако в конце 1840-х гг. Николай Павлович несколько модифицировал детскую одежду. Самые маленькие внуки, лет до трех, донашивали платья своих старших сестер. Эта странноватая традиция бытовала в дворянской среде повсеместно вплоть до начала XX в. Сохранились гравюры, изображающие маленького Александра II, одетого в платьица с декольте, украшенные «жуткими розочками». Также дошли до нас фотографии 1870-х гг. маленького Николая II и начала XX в. цесаревича Алексея в платьицах. Под платьями малыши носили широкие панталончики.

Где-то лет с трех-четырех мальчиков облачали в русские кумачовые или белые рубахи-косоворотки и шаровары, заправленные в сапоги. Это был «народный стиль», принятый при дворе Николая I. В это же время у детей для парадных выходов уже появлялись первые комплекты военной формы.

Окончательно в военную форму мальчики переодевались после достижения семи лет. С этого времени они, перейдя от женщин-воспитательниц к воспитателям-офицерам, уже считались на действительной службе. С 1850 г. старшие сыновья цесаревича Александра Николаевича начали участвовать в придворных и военных торжествах. Тогда Никсе было семь, а Александру – пять лет. 5 сентября 1850 г. на полковом празднике Кавалергардского полка, проходившем на лугу перед Елагиным дворцом, по желанию Николая I, с мальчиков сняли красные русские рубашки, в которых они обыкновенно ходили. Старших внуков царя переодели в полную парадную офицерскую форму: Николая – в лейб-гвардии Гродненского гусарского полка и Александра – в лейб-гусарскую солдатскую шинель²²⁹.

Однако наряду с настоящей военной формой у детей имелись и комплекты домашней одежды, стилизованные под форму. Это были так называемые гусарские курточки. Такие же курточки позволялось носить всем товарищам по детским играм, приезжавшим в Зимний дворец. Граф С. Д. Шереметев вспоминал: «Меня облекали в гусарскую курточку (гусарские курточки были изобретены императором Николаем, и так как великие князья их постоянно носили, то и нам дано было позволение их надевать во всякое время, меня забавляло всегда, что по фуражке солдаты на улице, а иногда и офицеры принимали меня за великого князя и отдавали честь; в сущности, это было не что иное, как ливрея)»²³⁰. Но даже эти стилизованные под форму домашние курточки напоминали великим князьям об их предназначении. Так, у Александра на куртке были самые настоящие погоны Финского стрелкового батальона, шефом которого он состоял²³¹. А Владимир Александрович всегда ходил в драгунской куртке, поскольку являлся шефом лейб-гвардии Драгунского полка²³².

Судя по фотографиям 1860-х гг., у великих князей был еще один вариант домашней одежды: удлиненный сюртук с погончиками и красными выпушками, который носили застегнутым только на верхнюю пуговицу. Под сюртук надевалась белая рубашка с отложным воротником. Такой сюртук сочетали с форменными брюками на штрипках, при этом если гусарская курточка предполагала сапоги, то брюки носились с ботинками. Отложной воротничок белой рубашки поверх воротника сюртука считался нарушением формы одежды, и это немедленно пресекалось. С. Д. Шереметев упоминал: «Мне всегда бросались в глаза безукоризненной белизны воротнички его рубашки, незаконно появлявшиеся из-за воротника мундира и сюртука. За эти воротнички ему не раз доставалось от государя»²³³.

Это «воспитание формой» приводило к тому, что практически все Романовы были, мягко говоря, к ней неравнодушны. Они буквально срастались с военной формой и чувствовали себя в ней естественно и свободно. Когда в 1864 г. встал вопрос о поездке за границу Александра и Владимира, сыновей Александра II, наряду с радостью от грядущего свидания с родителями и старшим братом их очень волновал вопрос, как будут они носить непривычное для них штатское платье²³⁴.

Наказания детей

Воспитательный и образовательный процессы невозможны без наказаний. Поскольку царские дети были далеко не ангелами, то их наказывали, как и всех остальных. Поводами к наказанию обычно служили либо детские шалости, либо неуспехи в учебе. При этом следует иметь в виду, что детей ни на минуту не оставлял без присмотра многочисленный штат воспитателей, возможности расшалиться, как следует, у них практически не имелось. Главным источником «неприятностей» для них являлась именно учеба.

Характер наказаний детей разительно изменился при Николае I. Как уже упоминалось выше, в детстве будущего Николая I наказывали бранью, толчками, щипками, ударами линейки и даже розгами. Один из мемуаристов писал: «Время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы. Даже царственные лица не были от этого изъяты»²³⁵. Спустя много лет Николай I оценивал эти педагогические методы следующим образом: «Граф Ламсдорф сумел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх и уверение в его могуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий… Употреблял строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное»²³⁶.

Когда у самого Николая I появились дети, их наказывали совершенно по-иному. Методы физического воздействия были полностью изъяты из воспитательного процесса. Воспитатель цесаревича Александра Николаевича К. К. Мердер упоминал, что наказывали детей либо запретом встречаться с родителями, либо ограничениями в еде. При этом воспитатель цесаревича поддерживал связь с императором, имея постоянную возможность «прямого выхода» на самодержца.

Однако, возвращаясь к вопросу о физическом воздействии, следует заметить, что изъяты были именно системные физические наказания. При этом за отдельные провинности царских детей все-таки периодически пороли. Правда, об этом до нас дошли только глухие упоминания. Так, в 1863 г. 6-летнего великого князя Сергея Александровича выпороли розгами²³⁷.

В марте 1829 г. за выказанную на уроке истории «необыкновенную апатию» Николай I запретил цесаревичу «подходить к нему при прощании вечером»²³⁸. Были и наказания несколько парадоксального характера. В 1829 г. 11-летнего цесаревича за «плаксивость и апатичность» наказали лишением права входить в учебную комнату в воскресенье. В январе 1832 г.

цесаревич не выучил наизусть стихотворение, в результате чего «за обедом кушал один суп»²³⁹. Спустя несколько дней цесаревич заработал отметки хуже, чем его товарищи, за что «получил выговор от государя императора» и опять за обедом ел один суп²⁴⁰. Но если поведение и успеваемость мальчиков исправлялись, К. К. Мердер мог себе позволить обратиться к Николаю I с просьбой «о помиловании» цесаревича и его товарищей²⁴¹.

Наказывали цесаревича не только за учебу, но и за промахи в военных упражнениях. Когда в мае 1832 г. 14-летний цесаревич во время парада «опозорился», проскакав галопом вместо рыси, то распоряжением отца его посадили «под арест» на дворцовую гауптвахту²⁴².

Остальные отпрыски Николая I, как и любые дети, были склонны к озорству. Например, мемуаристы упоминают о выходящей за рамки шалости второго сына царя – великого князя Константина Николаевича. Однажды, во время карточной игры взрослых, он потихоньку подкрался к одному из гостей и выдернул из-под него стул в тот момент, когда тот собирался усесться за стол. Грузный И. М. Толстой упал на пол и, огорошенный этим падением, с трудом поднялся с помощью М. Ю. Вильегорского. При этом мальчик со смехом выбежал из комнаты. Николай I, побелев от гнева, положил на стол свои карты и, обращаясь к императрице, сидевшей невдалеке, произнес: «Мадам, встаньте». Императрица поднялась. «Просим извинения у Ивана Матвеевича в том, что так плохо воспитали нашего сына!» После этого мальчика наказали²⁴³.

В семье самого Александра II эти традиции были воспроизведены в полной мере. Осуждение со стороны императора-отца и императрицы-матери имело огромное значение для детей, тем более что у них не существовало возможности постоянно общаться со своими царственными родителями. Детские комнаты были совершенно изолированы от половин императора и императрицы, и контакты родителей с детьми сводились к кратковременным взаимным визитам. Иногда родители и дети дополнительно встречались во время светских мероприятий. Одна из фрейлин описывала визит детей Александра II на половину императрицы Марии Александровны в июле 1855 г. следующим образом: «Сегодня утром я была у императрицы. К ней вошли ее четыре сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляет удовольствие. Императрица спросила у них отчет об их уроках; младший сознался, что он плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: «Это меня очень огорчает»²⁴⁴.

Дети были разные, и учились они по-разному. Старший сын Александра II – Николай учился очень хорошо. Второй и третий сыновья – Александр и Владимир были троечниками и учились откровенно плохо. Для учителей и воспитателей это являлось серьезной проблемой, которую они пытались решать, используя в том числе и те или иные наказания.

Наказания эти были достаточно стандартны, поскольку педагогика – вещь довольно консервативная по природе. Во-первых, самой серьезной формой наказания было обращение воспитателей к родителям мальчиков. Иногда устно, иногда в форме писем и докладных. Надо заметить, что «стукачеством» воспитатели не злоупотребляли, поскольку хорошо понимали, что тем самым расписываются в собственной несостоятельности. Чаще они прибегали к угрозе обратиться к родителям. Такой «педагогический шантаж» был достаточно действенным средством для всех поколений Романовых. При этом детей больше страшил не сам факт наказания, а то, что их неуспехи в учебе и шалости огорчат царственных родителей. Но иногда нервы воспитателей не выдерживали. Там более что, как это ни странно, в забавах мог принять участие и «отличник» – 19-летний цесаревич Николай Александрович. «Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев. Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю. Всех старших братьев государь позвал к себе и сделал им строгий выговор»²⁴⁵. Доставалось мальчикам от родителей и после «ревизии» их успеваемости: «Владимир Александрович получил сегодня от императрицы строгий выговор за его «0» баллов»²⁴⁶. Когда осенью 1865 г. воспитатель великого князя 7-летнего Сергея Александровича напомнил ему, что «их величествам будет известно всё, что он делает, то он немедленно стал послушен и уже больше не шалил»²⁴⁷.

Во-вторых, практиковались традиционные ограничения в еде: лишение за чаем хлеба с маслом или сладкого блюда за обедом. Один из воспитателей 9-летнего великого князя Сергея Александровича описывал типичную ситуацию (31 августа 1866 г., Ливадия), которая воспроизводилась несколькими поколениями воспитателей царских детей: «Я ограничился упреком, обещав в следующий раз лишить его сладкого блюда за обедом. Наказание это, в котором лишение соединено с унижением (так как ежедневно обедает с великим князем один из учителей), будет, полагаю, действенным»²⁴⁸. И такое наказание на самом деле было действенным. Надо сказать, что в отношении еды маленьких великих князей держали буквально в ежовых рукавицах. Так, в сентябре 1866 г. 9-летнего Сергея Александровича поставили в угол перед обедом только за то, что он хотел без позволения съесть кусок малиновой лепешки²⁴⁹. А через несколько дней на невинный вопрос мальчика: «Что будет у нас к ужину?» – воспитатель жестко ответил: «Если вы голодны, ужинайте, в противном случае идите спать»²⁵⁰.

В-третьих, существовали различные дисциплинарные наказания, когда мальчиков могли поставить «на несколько минут в угол»²⁵¹. Любые формы физических наказаний, конечно, исключались.

В-четвертых, хорошо действовали запреты на какие-либо игры и развлечения. Например, поздней осенью 1861 г. Александру Александровичу запретили кататься на лыжах рядом с Александровским дворцом, и он «был сильно огорчен тем, что я не позволил ему этого без особого разрешения графа»²⁵². Иногда поводы для запретов были достаточны серьезные. Воспитатель зафиксировал следующую ситуацию: «После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович не на шутку угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет, а Александру Александровичу сказал, что если он только дотронется до него, то не пойдет вечером к великому князю Константину Николаевичу. Этим средством я обоих успокоил»²⁵³.

В опубликованных дневниках воспитателей Александра и Владимира Александровичей встречается множество упоминаний о самых обычных мальчишеских шалостях. Эти шалости буквально прорывались сквозь пристрастную опеку воспитателей и, возможно, были неосознанной формой протеста против этой самой опеки. Воспитатели же в свою очередь использовали весь свой арсенал, для того чтобы держать мальчиков в рамках. И в этом, безусловно, была необходимость. Когда в 1854 г. 9-летний Александр Александрович «шалил во время урока, прыгал по стульям или прятался под стол»²⁵⁴, воспитатели обязаны были принимать меры. А 5 сентября 1861 г., встав «в шесть с четвертью часов… Александр Александрович был как-то особенно в духе. что он выражал, испуская дикие горловые звуки. Впрочем, он прилежно приготовил уроки до восьми часов»²⁵⁵. 15 сентября братья после обеда играли в крокет и вошли «в такой азарт, что со стороны ничего не слышно, кроме ругательств и насмешек»²⁵⁶. Судя по всему, это было обычной манерой игры братьев, поскольку через несколько дней воспитатель отметил, что «великие князья ужасно неприлично ведут себя во время игры; они решительно не могут играть спокойно и мирно и беспрестанно ругаются»²⁵⁷. Воспитатель, конечно, пытался бороться с таким поведением: «Во время игры он больше ничего не делал, как ругался. Я вызвал Александра Александровича в особую комнату и при Николае Александровиче же довольно долго распекал его за это, обещая, что его в другой раз не допустят до игры за подобное невежество»²⁵⁸. Ради справедливости следует отметить, что не лучше вели себя и двоюродные братья царских сыновей. Когда в игре принял участие 11-летний великий князь Николай Константинович, воспитатели буквально схватились за голову. Этот воспитанник Мраморного дворца «так кривлялся и паясничал, что я был сам не рад, что взял его с собою»²⁵⁹. Иногда мальчики обзывались: «За чаем мне пришлось сделать выговор Александру Александровичу за это несчастное слово «цинготный»²⁶⁰.

До самого своего совершеннолетия дети оставались жестко подчинены в своих действиях родителям и воспитателям, а после наступления совершеннолетия – наставникам-попечителям. В качестве примера можно привести эпизод, который мимоходом упомянул в дневнике великий князь Сергей

Александрович, которому в феврале 1877 г. шел двадцатый год. Тогда он отпрашивался у матери, чтобы поехать в театр – посмотреть и послушать известного итальянского трагика, играющего в «Гамлете». Ему было разрешено²⁶¹.

В семье Николая II практика наказаний детей была в целом традиционной. Узаконенных физических наказаний, конечно, не существовало, но детей периодически шлепали. И не обязательно родители. Так, сестра Николая II упоминала, что она сама «влепила затрещину племяннице Анастасии»²⁶². Примечательно, что Николай II также лично участвовал в воспитательном процессе. Сохранились упоминания, что дочерям от отца периодически «доставалось». При этом цесаревича Алексея, несмотря на все его выходки, никто и пальцем тронуть не смел. А. А. Вырубова упоминала, что частенько наказывали самую шкодную из дочерей Николая II – Анастасию. Однажды во время обеда на «Штандарте» 5-летняя Анастасия залезла под стол и принялась там щипать гостей: «Государь, поняв, в чем дело, вытащил ее за волосы, и ей жестоко досталось»²⁶³.

Детские игрушки

Взросление каждого ребенка связано с игрушками, причем игрушкой для него может стать любая вещь, даже случайная. При этом взрослые, конечно, стараются, чтобы ребенок получал игрушки по возрасту и чтобы они, по возможности, носили развивающий характер.

Конечно, имелись игрушки и у детей царя. Однако в их забавах всегда присутствовала определенная специфика, обусловленная их высоким происхождением. Проще говоря, у царских детей и игрушки были царские. Это совсем не значит, что они были дорогими, просто многие из них были призваны на подсознательном уровне воспитывать у детей то, что сейчас принято называть чувством историзма.

Например, сохранилась литография, на которой годовалый Николай II изображен с детской погремушкой в спальне Аничкового дворца. Конечно, это не простая, а парадная погремушка. Усыпанная драгоценными камнями парадная погремушка была изготовлена придворными ювелирами еще при Екатерине II и в качестве реликвии передавалась каждому новорожденному наследнику престола. В 1869 г. она была подарена «милому Ники» бабушкой – императрицей Марией Александровной²⁶⁴. Ныне эта погремушка хранится в Алмазном фонде Московского Кремля.

В свою очередь, сын Николая II цесаревич Алексей в 1910-х гг. играл лошадкой, которую еще в конце 1750-х гг. подарила Екатерина II своему сыну Павлу Петровичу. Разумеется, забавляясь в ранние годы драгоценной погремушкой или облезлой лошадкой, они вряд ли осознавали, что ими же когда-то играли их царственные предки. Но, войдя в возраст, они с удивлением узнавали, что их любимой старой лошадкой играл еще император Павел I много лет назад.

Следует отметить, что вышедшие из употребления личные вещи царской семьи, в том числе и игрушки, бережно хранились в дворцовых кладовых. Более того, их передавали по наследству вне зависимости от материальной ценности и внешнего вида. Для членов семьи это были не просто старые игрушки, а игрушки Александра I или Николая I и других российских императоров. Так, в Аничковом дворце вплоть до революции 1917 г. хранились детские игрушки Николая II. И. Бабель так описывал свое посещение дворца в дни революции: «На столе горою лежали детские игрушки, разорванные тряпицы, изорванные книги с картинками… Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая II, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней»²⁶⁵. В результате дети буквально с самого рождения впитывали чувство историзма и осознание своей преемственности в череде правителей России.

Игрушки детям покупали родители, дарили бабушки и дедушки, многочисленные родственники. При этом развлечения мальчиков из рода Романовых всегда так или иначе были связаны с армией. В 70-х гг. XVIII в. первыми игрушками великого князя Александра Павловича, будущего Александра I, стали миниатюрная шпага, сделанная Екатериной II из булавки, и маленькая шпага с деревянным клинком. Позже ему подарили детскую саблю «с рукоятью и оправой из золота с финифтью» в «ножнах из белого шагрина».

Затем появилась маленькая турецкая сабля «с рукояткой и оправой золотом, с черною насечкою» в «ножнах из черного шагрина». Дарили и игрушечное огнестрельное оружие – «ящик с пятью маленькими детскими ружьями и парой маленьких пистолетов» с двумя детскими барабанами²⁶⁶.

Когда росли младшие сыновья Павла I, Николай и Михаил, процесс их воспитания контролировался уже матерью – вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Она приложила массу усилий, чтобы нейтрализовать «милитаристскую наследственность», столь характерную для мужской половины дома Романовых. Поэтому «военные» игрушки были исключены из обихода.

До глубокой осени 1800 г. семья Павла I жила в Зимнем дворце, где для детей оборудовали специальную игровую комнату. Поскольку там же дети учились ходить, то стены зала в нижней части были обиты стегаными шерстяными подушками зеленого цвета, ими же был выложен пол. Когда дети подросли, подушки убрали²⁶⁷.

Некоторые из подаренных игрушек запоминались на всю жизнь. Так, спустя годы Николай I вспоминал, что обер-шталмейстер граф Ростопчин от имени отца подарил ему «маленькую золоченую коляску с парою шотландских вороных лошадок с жокеем»²⁶⁸.

Даже детские деревянные лошадки становились частью образовательного процесса, поскольку позволяли привить мальчикам основы верховой езды. Поэтому в феврале 1803 г. седельному мастеру Карлу Коссову были выплачены деньги «за сделанные им убор, для деревянной лошади аглицкое седло и принадлежности к ней»²⁶⁹.

Когда у Николая I появились дети, он сам начал покупать им игрушки. Так, осенью 1824 г., находясь в Пруссии, он за 7 талеров купил у купца Гарнета подарки для своих детей²⁷⁰.

Игрушки для детей приобретались, конечно, по возрасту. Что они собой представляли, иллюстрируют расходы по гардеробной сумме Николая I. В марте 1834 г. англичанке «его высочества великого князя Константина Николаевича» были выданы 300 рублей «за купленную через нее старинную пушку для его величества»²⁷¹. В феврале 1835 г. в таможню была отправлена пошлина 21 рубль 08 копеек «за военную игру, полученную из-за границы». В апреле 1838 г. деньги были уплачены «механику Белау за взятый у него через графа Вильегорского циркуль для военной игры».

В 1840-х гг. Николай I начал оплачивать детские подарки уже для своих внуков. В декабре 1844 г., выбирая подарки к Рождеству, он оплатил мастеру Орлову два детских ружья. В январе 1849 г. в магазин Вольфа было отправлено 32 рубля за игрушки. Последний подобный счет Николая I был оплачен в ноябре 1851 г., когда в игрушечный магазин пассажа «за 26 коробок нюренбергских игрушек» отправили 13 рублей из расчета по 50 копеек за коробку²⁷².

Мальчики из царской семьи играли, как правило, «в войну» или «в черкесских ординарцев». Летом 1849 г., когда маленькие сыновья Александра II отдыхали в Ревеле (Таллине), они при помощи саперов построили в саду Екатериненталя настоящее земляное укрепление, торжественно названное ими фортом Дебречин²⁷³.

Зимой во дворце Николай, Александр и Владимир играли «в солдатики», раскрашивали картинки, складывали географические карты, золотили деревянные вещицы сусальным золотом²⁷⁴. По воскресеньям к ним приглашались ровесники для достаточно серьезных игр с мячом, когда нередки были травмы от «окаменевших» резиновых мячей, попадавших в лицо. Иногда с детьми играл и Николай I. Но бывали и тихие, камерные игры «в бирюльки».

Общий прогресс эпохи отражался, конечно, и на детских забавах. Наряду с традиционными игрушками в дворцовых игровых комнатах быстро появлялись и технические новинки. Уже в сентябре 1861 г. 16-летний Александр Александрович «занимался пусканием в ход маленькой модели паровой машины»²⁷⁵. В 1863 г., когда младшие сыновья Александра II – Сергей и Павел жили с матерью в Ницце, в саду виллы Пельон оборудовали традиционную игровую зону. Там, у маленького ручейка, для детей был устроен целый мирок: домик, железная дорога, домики для их фарфоровых мопсов, заменявших им кукол²⁷⁶.

Были у царских отпрысков, как и у всех детей, свои игрушки, которые они придумывали сами. Когда в 1860-1870-х гг. детей и внуков Александра II начали вывозить в Крым, они собирали на берегу красивые камушки. Чтобы сохранить прелесть и яркость «мокрого» камушка, они покрывали их лаком и раскладывали на листах бумаги в шкафах²⁷⁷.

На игры детей, конечно же, накладывали отпечаток заботы родителей, носившие преимущественно политический характер. Так, к концу Крымской войны (1856–1857) относится игра «Мопсополь», в которую будущий Александр III играл со своим старшим братом Никсой. Собственно, игра представляла серию рисунков выдуманного города под названием Мопсополь, в котором жили мопсы. Многие из этих мопсов были очень похожи на политических деятелей того времени. Видимо, взрослые часто упоминали при детях в своих разговорах этих людей. Александр III сохранил этот альбом как память о детстве и спустя многие годы показывал его своей маленькой дочери Ольге²⁷⁸.

Один из друзей сыновей Александра III, описывая игровую комнату маленьких великих князей середины 1870-х гг. в Аничковом дворце, вспоминал: «Игровая комната великих князей волшебная. Во-первых, по полу идет железная дорога, маленькая, но настоящая, с тремя классами вагонов, стоят полки солдат с киверами, с касками, казаки в шапках, а вот лошади с гривами, верблюды с горбами, а вот Петрушка, вот медведь, вот Иван-дурак в клетчатых брюках, барабан, ружья в козлах, трубка с кисточкой, гора песку»²⁷⁹.

Когда будущий Николай II подрос, он стал принимать участие в различных представительских мероприятиях со своим отцом Александром III. При этом подарки для подростка соответствовали его официальному положению и чину. В ноябре 1881 г. 12-летнему Николаю Александровичу была поднесена детская казачья шашка образца 1881 г. (общая длина – 76,5 мм, длина клинка – 67 см, резной вензель с буквами «НА» под императорской короной) по случаю его назначения атаманом казачьих войск России. Для таких предметов существовало обязательное требование – подарок должен был во всем соответствовать стандартному образцу за исключением размеров²⁸⁰. Когда наследнику исполнилось 20 лет, ему был поднесен последний «подростковый» подарок – детская казачья винтовка Бердана № 2 (без спусковой скобы и с уменьшенным стволом, состояла на вооружении с 1870 по 1891 г., общая длина – 82 см). Винтовка была подарена цесаревичу 22 сентября 1888 г. в Екатеринодаре во время его визита (вместе с отцом) в земли Кубанского казачьего войска и оказалась детской потому, что визит этот предполагался много раньше, она изготавливалась «под подростка»²⁸¹.

Со временем у самого Николая II появились дети, которым также начали дарить игрушки. Некоторые из них преподносились даже на государственном уровне. Например, во время первого официального визита Николая II и Александры Федоровны во Францию в 1896 г. хозяева не забыли и годовалую великую княжну Ольгу Николаевну, которую родители взяли с собой в поездку. Малышке от лица президента Французской республики был подарен «на вырост» сундук для кукольного приданого и игрушечный набор²⁸².

Дети очень редко могли выбрать сами себе что-нибудь по вкусу. Такая возможность у дочерей Николая II появлялась либо в Ялте, либо за границей. Няня-англичанка упоминала, как в 1900 г. в Дармштадте она зашла с 5-летней великой княжной Ольгой Николаевной в детский магазин. Ольга долго выбирала и наконец попросила купить ей самую маленькую игрушку. Когда ей предложили выбрать что-нибудь еще, она отказалась, заявив, что остальные красивые игрушки купят другие девочки.

Большая часть игрушек оказывалась в комнатах царских детей путем дарения. Бывало, что детям делали подарки простолюдины. Так, «простолюдин» Г. Е. Распутин в 1913 г. преподнес цесаревичу Алексею набор: шашку в ножнах, портупею и газыри. Подарок был очень дорогой, поскольку оружие изготовили знаменитые мастера дагестанского села Кубачи.

По мере того как росли дети, комнаты во всех императорских резиденциях Николая II переоборудовались. При этом цесаревичу Алексею по статусу была выделена отдельная игровая комната.

Сохранилось несколько фотографий и описание игровой комнаты цесаревича Алексея в Александровском дворце Царского Села. Большая угловая комната на втором этаже дворца была буквально забита игрушками.

Дневная детская комната цесаревича Алексея на Нижней даче

В одном из углов комнаты имелось возвышение – эстрада. Там был устроен уголок из детской и игрушечной мебели. Из этого множества игрушек следует упомянуть золоченый стул с музыкальным ящиком. Музыка начинала звучать, когда ребенок садился на стул. У эстрады располагалась стойка с детскими ружьями. Там же хранилась настоящая ручная граната системы Лишина, присланная наследнику с фронта в 1916 г. В игровой были доспехи средневекового рыцаря, индейское снаряжение – две пироги, луки, головной убор и вигвам. Множество моделей было расставлено вдоль стен: четырехтрубного миноносца, госпитального фургона, пулемета и пушки. Под потолком крепились модели самолетов. Особенно интересна большая собака из белого шерстяного плюша с рыжими ушами и на колесах с механизмом, подарок наследнику от кайзера Германской империи Вильгельма II. Были в этой комнате и игрушки с политическим подтекстом. Один из клоунов-паяцев имел лицо известного германского революционера Бебеля.

При подборе игрушек в детские комнаты цесаревича учитывалось и местоположение резиденции. Так, в Ливадийском дворце на морском побережье Крыма у цесаревича Алексея в собственной игровой преобладала морская тематика. Там хранилась целая флотилия подводных лодок и военных кораблей. Разноцветные сигнальные флажки знакомили наследника с морской азбукой.

У каждого из детей постепенно формировалась собственная библиотека. Книги отмечались личными экслибрисами, которые были выполнены художником и хранителем отдела драгоценностей Императорского Эрмитажа бароном А. Е. Фелькерзамом²⁸³.

Глава 3