Рис — на нем стояло имя Риса.
Он отправил меня сюда за кольцом?!
Ткачиха пела:
«Третья струна зазвучала сперва,
Узрите вон там моего отца-короля».
Я наблюдала за ней еще мгновение, оценивая расстояние между полкой и открытой дверью. Схвачу кольцо, и через секунду я выберусь. Тихо, тихо, спокойно.
«Потом зазвучала вторая струна,
Узрите вон там мою мать, что царевной была.»
Я опустила руку к одному из привязанных к моим бедрам ножу. Когда я вернусь к Рису, возможно, я ударю его им в живот.
Это быстрое, мимолетное воспоминание о фантомной крови, покрывающей мои руки. Я знала какого это — вонзать кинжал в кожу, кости и плоть. Знала, как будет стекать кровь, как он будет стонать от боли…
Я отгородилась от этой мысли, даже когда могла почувствовать кровь тех фейри, стекающую по той моей человеческой части, которая не умерла и не принадлежала никому, кроме несчастной меня.
«И вот зазвучали три струны:
«Узрите вон там мою сестру, что утопила меня, по желанию своему.»
Моя рука была тихой, словно последний вдох умирающего, когда я схватила кольцо с полки.
Ткачиха перестала петь.
Глава 21
Я замерла. Кольцо теперь покоилось в кармане моей куртки. Она закончила последнюю песнь, может быть, она начнёт другую.
Может быть.
Прядильное колесо начало замедляться.
Я сделала шаг в сторону двери. Затем другой.
Все медленнее и медленнее, каждый оборот древнего колеса становился длиннее предыдущего.
Всего десять шагов до двери.
Пять.
Колесо совершило последний оборот, так медленно, что я могла различить каждую его спицу.
Два шага.
Я повернулась к двери в тот момент, когда она дернула белоснежной рукой, хватая колесо и полностью останавливая его.
Дверь с лязгом закрылась передо мной.
Я рванулась к ручке, но ее там не было.
Окно. Нужно добраться до окна..
— Кто в моем доме? — мягко спросила она.
Страх… Чистый, концентрированный страх накрыл меня, заставляя вспомнить. Вспомнить, каково это — быть человеком, слабым и беспомощным. Вспомнить, каково это — сражаться за свою жизнь, за каждый вздох и быть готовой сделать что угодно, лишь бы остаться живой.
Я добралась до окна рядом с дверью. Запечатано. Ни единой защелки, никакой возможности открыть его. Только стекло, но оно не было стеклом. А чем-то крепким и непробиваемым.
Ткачиха повернула свое лицо в мою сторону.
Волчица или мышь — это не имело значения, потому что я стала просто животным, пытающимся выжить.
Под её красивыми черными волосами, её гибкое молодое тело покрывала серая кожа, морщинистая, обвисшая и сухая. А там, где должны были сверкать её глаза, были черные гноящиеся впадины. Её губы иссохли до глубоких, чёрных вертикальных полос вокруг пасти, полной острых пеньков-зубов, будто она перегрызла слишком много костей.
И я знала, что вскоре она будет грызть мои кости, если я отсюда не выберусь.
Её нос — наверное когда-то дерзкий и красивый, а сейчас наполовину ввалившийся — расширился, когда она принюхалась в мою сторону.
— Что ты такое? — сказала она своим молодым и прекрасным голосом.
Выбраться. Выбраться, мне нужно выбраться…
Был другой выход.
Один самоубийственный, безрассудный выход.
Я не хотела умирать.
Я не хотела быть съеденной.
Я не хотела оказаться в той блаженной темноте.
Ткачиха поднялась со своей маленькой табуретки.
И я знала, что отведённое мне время кончилось.
— Что такое как все? — рассуждала она, делая изящный шаг в мою сторону, — но не похожее на всех?
Я была волчицей.
И я могу укусить, если меня загнать в угол.
Я рванулась к единственной зажженной свече на столе в центре комнаты. И швырнула её в стену с ткаными нитями — в эти ничтожные, темные катушки нитей. Сплетенные тела, кожи и жизни. Пусть они будут свободны.
Взметнулся огонь, и визг Ткачихи был таким пронзительным, что я подумала, что моя голова сейчас взорвётся и кровь закипит в жилах.
Она бросилась к пламени, словно пытаясь потушить его своими безупречными белыми руками; её рот, полный сгнивших зубов, был открыт и издавал такие крики, будто в ней нет ничего, кроме чёрной преисподней.
Я помчалась к затемнённому очагу. Точнее, к камину и дымоходу над ним.
Дымоход узкий, но достаточно широкий для меня.
Недолго раздумывая, я схватилась за выступ и подтянулась вверх, выгибая руки. Сила бессмертных помогла мне преодолеть только часть пути, прежде чем я почувствовала слабость и истощение.
Я сама им позволила сделать меня такой слабой. Склонилась, поддалась, словно дикая лошадь со сломленным духом.
Закопченные кирпичи были шаткими и неровными. Идеально, чтобы по ним вскарабкаться.
Быстрее — я должна двигаться быстрее.
Но мои плечи царапались о кирпичи, и здесь воняло — мертвечиной и горелыми волосами, и был маслянистый налёт на камне, будто растопленный жир…
Крик Ткачихи резко прервался, когда я уже проделала половину пути по дымоходу, когда уже почти виднелся солнечный свет и деревья, а каждый мой вздох был практически всхлипом.
Я ухватилась за следующий кирпич, ломая ногти, и подтянулась вверх настолько яростно, что узкое каменное пространство отозвалось болью в руках, и..
И я застряла.
Застряла, когда Ткачиха зашипела откуда-то снизу:
— Что за маленькая мышка ползает по моему дымоходу?
У меня было достаточно места, чтобы посмотреть вниз, как раз в тот момент, когда разлагающееся лицо Ткачихи появилось внизу.
Она положила свою молочно-белую руку на выступ, и я осознала, насколько мизерно расстояние между нами.
Из моей головы исчезли все мысли.
Я попробовала протолкнуться в тисках дымохода, но не смогла сдвинуться с места.
Я здесь умру. Меня стащат вниз эти красивые руки, меня растерзают и съедят.
Возможно я буду еще жива, когда она вцепится в мою плоть своим жутким ртом, и будет грызть и рвать, и кусать..
Черная волна паники накатила на меня, и я снова оказалась в ловушке Под Горой недалёко отсюда, в грязной траншее, и Мидденгардский Червь надвигался на меня. Я почти сбежала, почти…
Я не могла дышать, не могла дышать, не могла дышать..
Ногти Ткачихи заскребли по кирпичам, когда она начала карабкаться.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет..
Я толкалась и толкалась о кирпичную стену.
— Думаешь, можешь украсть у меня и сбежать, воришка?
Я бы предпочла Мидденгардского Червя. Предпочла бы его огромные, острые зубы, чем её сколотые пеньки.
Прекрати.
Реальность прошла сквозь темноту моего сознания.
И голос был моим.
— Прекрати, — сказал он — сказала я.
Дыши.
Думай.
Ткачиха подбиралась ближе, кроша кирпичи руками. Она ползла как паук, а я была мухой в ее паутине..
Прекрати.
И это слово заглушило все остальное.
Я изрекла его.
Прекрати, прекрати, прекрати.
Думай.
Я пережила Червя — пережила Амаранту. И меня одарили способностями. Внушительными способностями.
Такими, как сила.
Я была сильна.
Я ударила рукой по стене дымохода, настолько низко, насколько дотянулась. От посыпавшихся вниз обломков Ткачиха зашипела. Собрав всю силу, я снова ударила кулаком.
Я не домашнее животное, не кукла, и не зверь.
Я выжила, и я сильна.
Я больше не буду слабой и беспомощной. Я не сломаюсь, и меня не сломят. Не приручат.
Я снова и снова ударяла кулаком по кирпичам, и Ткачиха остановилась.
Остановилась на достаточное время, чтобы расшатанный мною кирпич успел скользнуть прямо в мою ладонь. И чтобы я успела запустить его в ее жуткое, ужасное лицо настолько сильно, насколько смогла.
Треснула кость, и она заревела, разбрызгивая черную кровь. Но я вышибала своими плечами стены дымохода, разрывая кожу под курткой. Я продолжала, продолжала и продолжала до тех пор, пока не стала камнем, ломающим камень, до тех пор, пока ничто и никто больше не сдерживал меня, пока я поднималась по дымоходу.
Я не смела останавливаться, добравшись до края трубы и поднявшись наружу, вывалившись на соломенную крышу. Которая вовсе не была покрыта соломой.
Это были волосы.
И весь этот жир, закоптивший дымоход, а теперь блестящий на моей коже… Эти волосы липли ко мне. Комочками, прядями и пучками. К горлу подступила желчь, но в этот момент входная дверь распахнулась.
Нет. Не туда. Не на землю.
Вверх, вверх и вверх.
Ветка дерева висела низко и близко, и я карабкалась по этой отвратительной крыше, стараясь не думать, на кого или на что я наступаю, что прилипает к моей коже, моей одежде. Спустя мгновение я прыгнула на ждущую меня ветку, продираясь сквозь листья и мох, когда Ткачиха закричала:
— ГДЕ ТЫ?
Но я уже бежала по дереву — бежала к другому, соседнему. Я перепрыгивала с ветки на ветку, царапая голые руки о кору. Где же Рисанд?
Я бежала дальше и дальше, сопровождаемая ее криками, однако они становились все более отдаленными.
Где ты, где ты, где ты…
И тут, развалившись на ветке дерева прямо передо мной, одной рукой держась за ее край, Рисанд протянул:
— Что, черт возьми, ты сделала?
Меня занесло при остановке, я загнанно дышала. Я думала, что мои легкие истекают кровью.
— Ты! — прошипела я.
Но он только поднял палец к своим губам и рассеялся ко мне, затем подхватил меня за талию одной рукой, а другой за шею, и перенес нас подальше отсюда..
В Веларис. Прямо над Домом Ветра.
Мы падали вниз, и у меня не хватило воздуха, чтобы закричать, как в то же мгновение появились его крылья, широко расправляясь, и он выровнял падение. Мы плавно парили… прямо в открытые окна, скорее всего, зала военного совета. Там был Кассиан, спорящий о чем-то с Амрен.