Я убежала.
Именно этого и ожидал Рис, как однажды я сама ему сказала, что любой в здравом уме убежал бы от него. Как трус, как дура, я оставила его раненого в холодной грязи.
Я ушла от него, хотя за день до этого я сказала ему, что он единственный, от кого я никогда не уйду.
Я просила честности, но при первой же проблеме даже не позволила ему сказать проявить ее. Я даже не выслушала его.
Ты видишь меня.
Я отказывалась видеть его. Возможно, я отказывалась видеть то, что было прямо передо мной.
Я ушла.
И, наверное… Наверное, я не должна была.
* * *
Скука преследовала меня весь оставшийся день.
Ужасная, неумолимая скука. Спасибо заточению внутри, пока снег медленно таял под тёплыми лучами мягкого весеннего дня. Оставалось только слушать бесконечную капель.
Скука сделала меня любопытной. И, когда я обследовала все шкафы и полки обеих спален, (где я нашла одежду, старые обрывки лент, ножи и оружие, спрятанные и перемешанные с остальным, будто кто-то положил их внутрь и забыл об этом) все кухонные шкафчики, (там оказалась еда, кастрюли и сковороды, и испачканная книга с рецептами) и гостиную (нашлись одеяла, несколько книг и ещё больше оружия, спрятанного буквально везде), я зашла в кладовку.
Для места отдыха Высшего Лорда этот дом был… необычным, слишком простым. Он был обустроен с заботой, но вещи были повседневными, не было никакой роскоши. Будто это было местом для души, куда Рис и его круг могли прийти, завалиться на кровати или диван и не притворяться кем-то ещё, а лишь спорить из-за того, чья очередь готовить, охотиться или убираться…
Семья.
Весь этот дом наполнял меня внутренним теплом семьи, которого у меня, по сути, никогда и не было, на который я и надеяться не могла. Я перестала его ожидать, свыкнувшись с этикетом и формальностями жизни в поместье Тамлина. Свыкнувшись с ролью символа для сломленного народа, с ролью золотого идола и марионетки Высшей Жрицы.
Я открыла дверь, и меня встретил лёгкий холод, но свечи почти мгновенно зажглись и осветили, и согрели пространство вокруг, благодаря магии, поддерживающей дом в приемлемом состоянии. На полках не было пыли (наверняка благодаря все той же магии), сверкали изобилием запасы еды, книги, спортивное оборудование, свертки, верёвки и, вот сюрприз, еще оружие. Я навела порядок среди этих свидетельств приключений прошлого и будущего. Я так погрузилась в это занятие, что почти прошла мимо…
Полдюжины банок с краской.
Бумага и несколько холстов. Кисти, старые и измазанные краской. Кто-то явно поленился их почистить.
Там было и много других художественных принадлежностей: пастель, акварели, нечто, похожее на уголь для набросков, но… Я взглянула на краску, кисти.
Кто из них мог пользоваться всем этим, застряв здесь, как и я, или, наоборот, наслаждаясь выходными вместе с остальными?
Я убедила себя в том, что мои руки трясутся из-за холода, а не из-за того, что впервые за долгое время я приоткрываю крышку краски.
Всё ещё свежая. Возможно, помогла всё та же магия.
Я взглянула на тёмную, бликующую жидкость в банке: синяя.
И тогда я начала собирать остальные принадлежности.
* * *
Я рисовала весь день. А когда солнце зашло, я рисовала и всю ночь.
Луна исчезла к тому времени, как я помыла руки, лицо и шею, и пошла спать, не потрудившись даже раздеться, упала на кровать и заснула, будто мёртвая.
Я проснулась с кисточкой в руках, до того, как весеннее солнце не продолжило было заставлять горы оттаивать.
Я останавливалась только чтобы поесть. Солнце снова зашло, уставшее от проделанной работы: глубоких и многочисленных вмятин в снегу, когда я услышала стук в переднюю дверь.
Измазанный в краске, мой кремовый свитер был совершенно испорчен. Я застыла.
Ещё один стук, лёгкий, но настойчивый.
— Пожалуйста, будь живой, — послышалось из-за двери.
Я не знаю было это облегчение или разочарование, которое опустилось в моей груди, когда я открыла дверь и обнаружила Мор, выдыхающую облачка пара в её замёрзшие руки.
Она посмотрела на краску на моей коже, в волосах, на кисточку в моей руке.
А потом на то, что я сделала.
Мор вошла в дом из морозной весенней ночи и тихо присвистнула, закрывая дверь.
— Определенно, тебе было чем заняться.
В самом деле.
Я раскрасила почти каждую поверхность в главной комнате.
И не просто широкими разноцветными полосами, но маленькими изображениями. Некотрые были простыми: череда сосулек, свисающая с прохода. Сначала они таяли под первыми лучами весны, потом взрывались, превращаясь в летние цветы, перед свечением и трансформацией в осенние листья. Я нарисовала кольцо из цветов вокруг кофейного столика у окна, листья и языки пламени вокруг обеденного стола.
Но между всеми этими замысловатыми рисунками я нарисовала их. Частички и обрывки Мор и Кассиана, и Азриэля, и Амрен… и Риса.
Мор подошла к огромному очагу, где я разрисовала каминную полку в чёрный с золотыми и красными прожилками. Глядя вблизи, это казалось просто красивой краской, но глядя с дивана…
— Иллирийские крылья, — произнесла она. — О, они никогда не перестанут ликовать и восхищаться этим.
Она подошла к окну, которое я украсила ниспадающими прядями золота, латуни и бронзы. Мор потрогала свои волосы и наклонила голову.
— Мило, — сказала она и вновь оглядела комнату.
Её взгляд упал на открытый проход в коридор спальни. И она, поморщившись, спросила:
— Почему там глаза Амрен?
Действительно, прямо над аркой я нарисовала пару светящихся серебряных глаз.
— Потому что она всегда наблюдает.
Мор фыркнула.
— Так не пойдет. Нарисуй мои глаза рядом с её, чтобы наши мужчины всегда знали, что мы обе наблюдаем за ними, в следующий раз, когда они будут напиваться здесь целую неделю.
— Они такое могут?
— Бывало. — До Амаранты. — Каждую осень все трое из них закрывались здесь дней на пять, а потом пили и пили, охотились и охотились, а затем возвращались обратно в Веларис чуть живые, но улыбаясь до ушей. Знание того, что теперь им придётся делать это под нашими пристальными взглядами, согревает мое сердце.
Улыбка растянулась на моём лице.
— Кому принадлежала эта краска?
— Амрен, — сказала Мор, закатывая глаза. — Однажды летом мы все были здесь, и она захотела научиться рисовать. Она пыталась два дня, а потом ей надоело, и она решила охотиться на бедных созданий вместо этого.
Из меня вырвался тихий смешок. Я подошла к столу, который я использовала, как главную поверхность для смешивания и хранения красок, и, возможно, я была трусом, но я стояла к Мор спиной, когда спросила:
— Есть какие-нибудь новости о моих сёстрах?
Мор осматривала шкафчики, наверное оценивая запас еды и необходимых мне вещей, она ответила мне через плечо:
— Нет, ещё нет.
— Он… ранен? — я оставила его в холодной грязи, раненого и борющегося с ядом в крови. Я пыталась не задумываться над этим, пока рисовала.
— Всё ещё выздоравливает, но уже в порядке. Злится на меня, конечно, но тут он бессилен.
Я соединила золотой цвет, который использовала для волос Мор и красный от иллирийских крыльев, и смешивала, пока не получился ярко-оранжевый.
— Спасибо, что не сказала ему, что я здесь.
Мор только пожала плечами. На столешнице начала появляться еда: свежий хлеб, фрукты, миски с чем-то, чей приятный аромат я слышала через всю комнату, и это почти заставило меня рычать от голода.
— Но ты всё равно должна с ним поговорить. Сначала, конечно, немного потомить его, но… ты должна выслушать его, — она не смотрела на меня, пока говорила. — У Риса всегда на все есть свои причины, и он может быть чертовски заносчивым, но он обычно прав в своих инстинктах. Он совершает ошибки, но… Просто выслушай его.
Я уже решила, что так и сделаю, но сказала:
— Как прошёл твой визит в Двор Кошмаров?
Она молчала какое-то время, её лицо стало неописуемо бледным.
— Нормально. Всегда приятно увидеть моих родителей, как ты, наверное, понимаешь.
— Твой отец поправляется? — я добавила кобальтовый цвет сифонов Азриэля к оранжевому и смешивала, пока не получила богатый оттенок коричневого.
Небольшая, лукавая улыбка.
— Медленно. Я должно быть случайно сломала ему еще пару костей во время своего визита. Моя мать после этого прогнала меня из их личных комнат. Какой позор.
Какая-то животная часть меня засияла в жестоком восторге от этого.
— Да, действительно жаль, — сказала я. Я добавила немного снежно-белого, чтобы осветлить коричневый, сверила получившийся оттенок с цветом ее глаз, взяла стул, встала на него и начала раскрашивать проход. — Рис действительно заставляет тебя делать это так часто? Терпеть визиты к ним?
Мор оперлась о столешницу.
— Рис разрешил мне убить их, когда я пожелаю, тот же день, когда стал Высшим Лордом. Я забочусь об этих визитах, хожу во Двор Кошмаров, чтобы… напоминать им об этом время от времени и подерживать связь между двумя дворами, какой бы натянутой она ни была. Если бы я пошла туда завтра и выпотрошила своих родителей, он бы даже глазом не моргнул. Возможно, у него возникли бы некоторые неудобства из-за этого, но… он был бы рад.
Я сосредоточилась на карамельно-коричневом наброске, который нарисовала рядом с глазами Амрен.
— Мне жаль, что тебе пришлось столько всего вынести.
— Спасибо, — сказала она, подходя, чтобы наблюдать за моей работой. — Визиты к ним всегда выбивают меня из колеи.
— Кассиан казался обеспокоенным, — ещё один любопытствующий вопрос.
Она пожала плечами.
— Кассиан, я думаю, тоже насладился бы возможностью порезать весь Двор Кошмаров на кусочки, начав с моих родителей. Возможно однажды, вместо подарка, я позволю ему сделать это. Ему и Азриэлю. Обоим. Это стало бы прекрасным подарком к солнцестоянию.
Я спросила, возможно, слишком обыденным тоном: