Мири тяжело вздохнула и почувствовала комок в горле — верный признак подступивших слез. Она осторожно свернула упавший пергамент и положила на стол. Магистр Филипп устремил взгляд за окно, подперев голову кулаком. Он никак не напоминал молодую девушку на картине, и тем не менее Мири заметила, что смотрит он в точности как она. Но магистр был реален со всеми своими морщинами, а девушка представляла собой лишь слой краски на холсте. Мири оставалось лишь надеяться, что если здание будет охвачено пожаром, то кто-то сочтет саму Мири достаточно ценной, чтобы за ней вернуться. Хотя в данную минуту это казалось маловероятным.
«Мы то, что мы делаем», — сказал как-то раз Тимон.
Мири присела рядом с магистром:
— Познакомите меня с трудами Миккела?
Старик кивнул, и его морщинистое лицо осветилось улыбкой.
Мири появилась у дома Гаса очень поздно. Она провела весь день с магистром Филиппом, оспаривая многие идеи и не находя легких ответов. Ворота Гаса оказались заперты. Она слишком устала, чтобы стучать, и привалилась к воротам, почти засыпая.
В эту минуту со стороны улицы подошел Петер.
— Мири! Я тебя искал. Бритта прислала записку, в которой сообщила о случившемся.
Он отпер ворота, они вошли и устроились на охапке соломы. Мири чувствовала себя потухшим костром, в котором остались лишь мерцающие головешки. Но она заговорила, Петер слушал, и по телу разлилось какое-то тепло, не грозящее обжечь. Она рассказала Петеру о «Жалобе горянки» и Тимоне, Гаммонте и податях, пустом доме Сиселы, обстреле карет, картине в классной комнате.
— Не понимаю, — сказал Петер. — Зачем тебе выбирать между картиной и заключенным?
— Затем, что времени нет, а огонь бушует.
Петер потер глаза, опустил голову на руку:
— Но ведь на самом деле никакого огня нет, верно?
— Ну да.
— Тогда к чему такие глупые вопросы?
— Но если бы огонь был настоящий…
— Я слишком устал, чтобы размышлять о выдуманных пожарах, — прервал ее Петер.
— Знаю. Я тоже. Просто мне хотелось бы… чтобы этика подсказала, как поступить.
— Я посплю здесь. А ты ложись на мою кровать. В ведре осталось немного овса… Лошадка такая симпатичная…
Мири покосилась на него:
— Что ты такое говоришь? Какая лошадка, какой овес?
Петер всхрапнул и открыл глаза:
— Что?
— Ты заснул.
— Ничего подобного. Быть может, всего лишь на секунду.
Мири рассмеялась:
— Я места себе не нахожу из-за Бритты, мушкетов и податей, а ты засыпаешь и видишь сны про симпатичных лошадок!
— Не смейся, — проскулил Петер, — иначе ты меня рассмешишь, а у меня и так нет сил.
Он закрыл лицо руками и захрапел.
Мири опустилась на низкую кровать рядом с очагом. Она уставилась на стену сонным взглядом, мысли ее кружились, как пес за собственным хвостом. Она накинула на плечи одеяло. Оно пахло Петером.
Он крепко спал на соломе и даже не шелохнулся, когда она укрыла его одеялом.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Засыпьте угли, потушите искры.
Мы погружаемся в колодец тьмы,
Где беспокойных голосов не слышно,
Где нет забот мирских и кутерьмы,
Где разум полон образов неясных.
Но ночь прошла, и сон так быстро тает,
Реальной жизни место уступает.
Утром Мири достала из колодца ведро воды, чтобы умыться и попить. В животе у нее сердито заурчало оттого, что завтрак состоял из одной воды. Она попыталась уйти незаметно, но ворота скрипнули.
Выбежал Петер, всклокоченный, с соломой в волосах.
— Ты идешь в Замок Королевы? — спросил он хрипло.
— У нас каникулы. Но я должна туда пойти и хоть что-то сделать, понимаешь?
— Погоди минутку.
Он быстро вернулся, уже умытый, одетый, с приглаженными волосами.
— Я попросил Гаса дать мне выходной. Хочу пойти с тобой. — Он запер за собой ворота и остановился. — Похоже, день сегодня важный.
Мири начала было протестовать: сама натворила дел — сама и должна исправить, пусть даже это может оказаться опасным для нее. Но Петер взял ее за руку и улыбнулся своей уверенной, чуть кривоватой улыбкой. Мири улыбнулась ему в ответ и впервые за все время, прожитое в столице, поверила, что все еще может устроиться.
Они пошли по узкой улочке сквозь снежную круговерть.
Снежинки зависали в воздухе, а потом их подхватывал ветер и заставлял кружиться, делая похожими на толстых шмелей. Мири протянула руку, и снежинка упала на ладонь, кольнув холодком, перед тем как растаять. Словно подарок с небес. Мири глубоко вдохнула носом и закрыла глаза.
— Пахнет домом, — сказал Петер.
Легкие снежинки не задерживались на теплой земле. Да и сам снегопад пришелся на золотистый ранний рассвет, недолгие минуты перехода от ночи ко дню. Мири поймала последнюю снежинку на палец, положила себе на язык, и та сразу исчезла.
На улицах было тихо, медленно разъезжались повозки с товаром, прислуга шла на работу. Петер и Мири направились ко дворцу, выбрав маршрут мимо большой деревянной часовни.
Не говоря ни слова, оба поднялись по ступеням и остановились перед дверьми, такими огромными, словно их построили великаны. Двери скромной часовенки на горе Эскель украшала та же сцена, что и здесь, — первое обращение Бога-Создателя к людям. У Мири заболела шея, когда она откинула голову назад, чтобы все рассмотреть.
— Какие большие двери, — сказал Петер.
— Большие, — согласилась Мири.
— Они очень похожи на те, что у нас на горе, только гораздо больше.
— Большие-пребольшие.
— Массивные. — Петер почесал нос. — Вроде как и ни к чему такие большие двери.
— Быть может, аслендцы когда-то были в четыре раза выше.
— Тогда это имело бы смысл. Но только не сейчас.
— Вот именно.
Мири дотронулась до деревянной створки. Та оказалась не такой гладкой, как натертые маслом двери часовни на горе. Наверное, за ними меньше ухаживали. У столичных жителей и без того хватало дел.
— Вчера здесь должны были обменяться клятвами Бритта и Стеффан. А потом им полагалось взобраться на свадебный помост, где их представили бы народу как мужа и жену. — Мири повернулась, оглядывая травяной газон по другую сторону главной улицы, начинавшейся у дворца. — Я наблюдала из дворцового окна, как воздвигали свадебный помост. Это огромное деревянное сооружение, украшенное знаменами и… Как странно, что его отсюда не видно…
На лобном месте не было никакого сооружения, зато высились горы деревянных обломков, и повсюду валялись разорванные цветные знамена.
— Они сломали его, — прошептала Мири, и ей стало тошно.
Какой-то мальчишка прилепил листок к стене часовни. Заметив Мири и Петера, он натянул шапчонку на глаза и бросился удирать.
— В жизни не видел столько листовок, — сказал Петер.
По городу всегда расклеивались листовки. Тимон объяснил, что, поскольку печатать ежедневные газеты с новостями официально могли только королевские чиновники, листовки были единственным средством народа выразить свое мнение. Количество листовок в то утро воспринималось как громкий крик.
Мири пробежала глазами ту, которую мальчишка приклеил к часовне:
Этой знатной девице по имени Бритта мало того, что она живет в роскоши, пока босоногие трудятся в поте лица, добывая для нее шелка, так она еще задумала украсть у них корону. Она будет лгать, она будет хитрить, она пойдет на грабеж, лишь бы окрутить принца. Но мы, народ, не допустим воровку во дворец. Мы отрежем у нее волосы и продадим на пряжу. Мы порежем ее кожу на ленточки.
Мири не стала дальше читать, сорвала листовку со стены, смяла и закинула подальше. Она бегло просмотрела другую листовку, а потом еще одну. Десятки разных авторов говорили об одном и том же. Одна из листовок, похоже, была написана самой Сиселой:
Примирение отбросит нас назад. Если вы голодны, если вы трудитесь без отдыха, то не ищите виноватого — он рядом. Это наша принцесса-мошенница. Первый, кто вырвет ее сердце, станет героем Данленда.
Мири сбежала со ступеней часовни и помчалась ко дворцу.
— Все это происходит по моей вине.
— Ты не виновата, — возразил Петер, бегущий по улице рядом с ней.
— Я была беспечна и хвастлива, когда писала работу по риторике. Из-за моих слов все и началось. Я должна исправить то, что натворила.
— Как говорит моя матушка: «Пролитое молоко обратно не вернешь».
— А еще она говорит: «Исправить зло гораздо важнее, чем сотворить добро».
— Да, моей матушке всегда удавалось противоречить самой себе.
Они приблизились к дереву, возле которого Мири встречалась по утрам с Тимоном, чтобы вместе идти в Замок Королевы. Она остановилась на бегу, когда увидела, что из-за угла показалась его фигура. Светлые волосы торчали во все стороны.
— Это тот парень, с которым ты танцевала на балу, — сказал Петер.
Мири не знала, что Петер их видел.
— Тимон! — воскликнула она. — Что ты здесь делаешь?
— Я… я надеялся увидеть тебя. — Тимон заметил Петера и нахмурился.
— Что происходит? — спросила Мири.
— Тебе нужно держаться подальше от принцессы, — сказал Тимон. — Хотя бы несколько дней, хорошо?
— Почему? — спросила она, прищурившись.
— Послушай меня и сделай, как я говорю.
— Нет, — отрезала Мири. — Сначала объясни.
— Мири…
— Объясни, в чем дело, Тимон.
Юноша огляделся. Немногие прохожие на улице не могли их услышать.
— Кое-кто из нас… Сиси… в общем…
— Не мямли, Тимон, — вмешался Петер.
Тимон метнул в него сердитый взгляд, потом повернулся к Мири и тяжело вздохнул:
— Сиси узнала, что повстанцы в Риламарке наняли убийцу, чтобы тот «позаботился» об их королеве. Она отыскала его и написала ему письмо с просьбой сделать то же самое здесь. Я… мы… некоторые из нас, у кого есть деньги, заплатили гонорар.
— Не понимаю, — сказала Мири, хотя на самом деле все поняла и испугалась.